Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

Племянник встретил его с улыбкой. Долго обнимал. Открыл было рот, чтобы оправдаться, но остолбенел, понюхал воздух вокруг Жоры, встряхнул головой, не поверив. И поглядел на дядю растерянно, мол, не пьяный, а пахнешь свежестью. Жора объяснил про ледяную дорогу…

За праздничным столом он сидел, поджав под себя ноги с протертыми носками, стеснялся жены племянника, лучезарной светлоокой девушки. Иногда бросал косые взгляды вокруг, оглядывался исподтишка, не узнавая квартиры. Будто чужое жилье было. Уютное, праздничное, с живой елкой и елочными игрушками, с картинами по стенам, с мягкими игрушками на шикарном диване…

И улучив момент, он поспешно ретировался, так и не затеяв скандала. По пути к дому для инвалидов, который и стал для него настоящим домом, Жора не раз подивился на самого себя, но правда, ему как-то стало покойно на душе, когда он увидел молодых и то уютное гнездышко, что они свили для себя у него в квартире. Квартирный вопрос, который, таким образом, решился в пользу новой семьи, перестал занимать Жору и он успокоился с тем, чтобы продолжать жить дальше, пусть даже в доме для инвалидов, что же, значит, он этого оказался достоин.

«Для того и жил!» – пронеслось у него в голове, когда он ползком, на четвереньках, изнемогая от усталости, докарабкался до дверей своего последнего пристанища на этой земле…

Евстолия

Это была старушонка старенькая, маленькая, сморщенная, но с характером настолько неуживчивым и несносным, что нажила себе врагов буквально повсюду. Ее терпеть не могли даже маленькие дети, потому что она и к ним приставала, и не давала лепить куличики из песка в песочнице, подозревая детей в коварных замыслах против себя самое. Соседки перенесли скамейки, на которых имели обыкновение коротать вечернее время к другому подъезду, потому что Евстолия постоянно ругалась с ними и обвиняла их в чем-то и была недовольна тем, что они болтают у нее под окнами. Единственный, кто имел на нее влияние, был ее внук Гешка. Парень большущий, высоченный, мускулистый он просто хватал ее и сажал на крышу подъезда, откуда она никак не смогла бы слезть без его помощи. Там она приходила в себя, переставала ругаться, и принуждена была униженно просить прощения, а когда Гешка все-таки снимал ее с крыши, проворно убегала в подъезд, запиралась в своей квартире на первом этаже и уже из форточки кричала оскорбления. Но едва Гешка, в принципе, добродушный великан делал движение по отношению к окну, Евстолия тут же испуганно вскрикивала и скрывалась где-то в глубине своей квартирки, затихая, во всяком случае, до следующего утра.

Евстолия не всегда была такой. Когда-то, лет пятьдесят назад она блистала красотой и умом. У нее была довольно уютненькая квартирка в центре города. Серванты ломились от хрусталя, под потолком висела шикарная люстра, повсюду валялись диванные подушки и клетчатые пледы, на окнах висели кружевные занавесочки, а на огромном диване лежал положительный толстый кот. К ней ходило множество друзей. Друзья у нее были всякие. Ходили к ней такие, которые зависели от нее и почитали ее самою умной. Приходили спорщики, с которыми она страшно ругалась, так что люстра тоненько звенела от крика, таскались странные личности, которые считали ее сумасшедшей. Но зато у нее была одна преданная душа – некрасивая и глупая женщина. Звали эту женщину очень даже вычурно, Дульсинеей. Ее родители были поклонниками Дон-Кихота. Все же прочие называли ее Дусей или Дурой. Последнее очень шло к ее тупому выражению лица, к рачьим отупелым глазам, к пухлым губам и к ее речам, бездарным, путаным и глупым. Дура нежно любила свою подругу и готова была за нею идти хоть на край света.

Евстолия была замужем. Муж – заведующий крупного продуктового магазина много воровал, кто же в России не ворует, да еще будучи на такой должности? Его поймали, осудили и посадили в тюрьму. Имущество Евстолия поспешно спрятала у Дуры. Так что описали и арестовали немногое. После, Евстолия спихнула своего сына Геннадия в интернат, где он научился пить, курить и ненавидеть весь мир. Муж Евстолии зачах в тюрьме и умер. Она осталась одна. Дура тоже, вдруг, покинула ее, умерла от рака. А многочисленные друзья, конечно же друзьями никогда и не бывали, всем от нее надо было только одного, дефицитных продуктов из магазина ее мужа. С приходом из интерната сына, она озлобилась. Воспитывать его было поздно, она уже сделала крупный промах, когда сдала его в интернат. Ей еще пришлось работать. Да, пока был муж, она сидела дома, почти ничего не делала, всю работу по дому исполняла Дура, которой даже нравилось помогать подруге. А тут… Евстолия страшно уставала. Сын не работал, а только пил, но, наконец, познакомился с женщиной, ушел к ней на квартиру жить, они поженились, родили Гешку. Сын пил, притаскивался скандалить к Евстолии, она отвечала ему площадной руганью, то бишь, матом. Скандалы бывали часто и только подросший Гешка прекратил все.

Он понимал и жалел свою бабку, а отца отводил громадной рукой, как отводят надоедливую муху, лети, мол, а то… И отец Гешки, Геннадий постепенно отучился доводить мать. Занялся пьяными дебатами на улице. И часто можно было увидеть такую картину. Толпа людей, перегородив всю мостовую, неровно передвигалась куда-то. Они, передвигались то очень быстро, то, останавливались, толкались и размахивали руками, кричали, спорили и снова куда-то передвигались. Спор внезапно переходил в сильный крик, того и гляди начнется драка. Но тут снова начиналось движение, то бежали и толкались пьяницы. И спор их, как всегда у алконавтов был пустой и никчемный. Заводилой таких движений был безо всякого сомнения Геннадий, человек суетливый, но пустой, он мог завестись на пустом месте и орал уже до тех пор, пока не начиналась заварушка. Поэтому у Геннадия все лицо, шея и руки были в шрамах, часто его просто били, но бывало, пускали кровь, у каждого забулдыги ведь водится в кармане штанов маленький ножичек на всякий случай, так хлеба нарезать или бутылку открыть…

А Гешка не пил совсем, разве только пиво. Не пила и Евстолия, но пиво в небольших дозах она уважала. Гешка, жалея ее одиночество, часто наведывался к ней в гости. Был он парень заботливый, работящий, одно только было в нем плохо, уж очень он увлекался музыкой. Беспрестанно его уши были занавешаны наушниками, сквозь которые доносилась какая-то музыка. Он даже немного стал глуховат из-за этого своего увлечения. Но, если не дай Бог приезжала в город музыкальная группа, он, несмотря на частичную глухоту стремился во что бы то ни стало купить билет на концерт. И вот, однажды, он пришел к Евстолии с этой проблемой:

– Билет надо на концерт достать, – задумчиво сказал Гешка своей бабушке.

– А сколько платить? – живо осведомилась Евстолия, разгрызая крепкими зубами соленую воблу.

– …Дцать рублей.

– Как …дцать? – у Евстолии выпала вобла из рук. – …Дцать! Да, ты с ума сошел! Ну, его, этот концерт, а группу твою и по «ящику» посмотреть можно. …Дцать!.. Купи-ка лучше пиво да сухарей, а еще вон кроссовки у тебя прохудились.

– А удовольствие как же? – усомнился Гешка. – Вживую увидеть любимых артистов, сфотографировать.

– Что, удовольствие? Какое это удовольствие четверть зарплаты отдать неведомо за что? Да, я лучше пиво куплю и воблы, – потрясла она убедительно хвостом рыбы. – Чем такие-то деньги на ветер! А сфоткать и с телевизора можно, экое дело, плюнь ты на эту затею, давай лучше пиво выпьем!

Гешка, успокоенный доводами бабушки взял кружку пива и благодарно взглянул на свою советчицу, чтобы он без нее делал…

Холостежь

Есть в Ярославле особая банда молодежи, которая развлекается по-своему.

Заранее договариваются. Идут в определенное время к Демидовскому университету, что на Красной площади. Здесь, нет светофора, только нарисована «зебра», но народ прет, как на танки и многочисленные автомобилисты вынуждены пропускать, а пропустив, снова устремляются бесконечным потоком машин куда-то к своей цели.

В институтах и университетах города учится, в основном, хиповая молодежь, блеснуть нарядами или умопомрачительными прическами – верх хорошего тона. И вот банда, человек так в пятьсот, меньше их на дело и не ходит, одевается специально похиповее, чтобы внимание привлечь и начинает фланировать по «зебре» туда-сюда. Девицы еще и сумочками помахивают, а парни, скрывая смех, доходят до тротуара противоположной стороны и тут же поворачивают обратно. Банда не пропускает автомобили долго-долго, ходит плотной толпой, начинается пробка. Гудки, брань вперемежку с площадною руганью и взлетающие в воздух, возгласы:

«Безобразие!» – звучат, как набат. Банда непоколебима, но, в конце концов, рассыпается, кто куда…

Через некоторое время опять договариваются, сговариваются по сотовым да по интернету, тщательно проверяют часы и приходят в супермаркеты, особенно любят «РИО», «Карусель», «Глобус», «Реал», они огромные. Приходят, слоняются по магазину в качестве покупателей. Однако, в определенную минуту, бросают по монете на пол, летит, звенит мелочь в виде копеек. У окружающих шок. Что это? А банда рассыпается, просачиваясь сквозь кассы. Непризнанные гении шалостей…