Том 6. Живые лица - Зинаида Гиппиус

Лик

О моря тишь в вечерний час осенний!О неба жемчуг, – белая вода!И ты, как золотой укол, звезда,И вы, бесшелестных платанов тени, –  Я не любил вас никогда.

Душа строга и хочет правды строгой.Ее поймет, ее услышит Бог.В моей душе любви так было много,Но ни чудес земли, ни даже Бога  Любить – я никогда не мог.

Зарниц отверзтые блистаньем вежды,Родных берез апрельские одежды,На лунном море ангелов стезя –И вас любить? Без страха и надежды,  Без жалости – любить нельзя.

А вы, и Бог, – всегда одни, от векаВы неподвижный пламень бытия.Вы – часть меня, сама душа моя.Любить же я могу лишь человека,  Страдающую тварь, как я.

Не человека даже – шире, шире!Пусть гор лиловых светит красотаИ звезды пышно плавают в эфире,Любовь неумолима и проста:Моя любовь – к живому Лику в мире,  От глаз звериных – до Христа.

Две сестры

Ты Жизни всё простил: игру,Обиду, боль и даже скучность.А темноокую ее Сестру?А странную их неразлучность?..

Негласные рифмы

Хочешь знать, почему я весел?Я опять среди милых чисел.

Как спокойно меж цифр и мер.Строг и строен их вечный мир.

Всё причинно и тайно-понятно,Не случайно и не минутно.

И оттуда, где всё – кошмары,Убегаю я в чудо меры.

Как в раю, успокоен и весел,Я пою – божественность чисел.

Память

Недолгий след оставлю яВ безвольной памяти людской.Но этот призрак бытия,Неясный, лживый и пустой, –На что мне он?Живу – в себе,А если нет… не всё ль равно,Что кто-то помнит о тебе,Иль всеми ты забыт давно?

Пройдут одною чередойИ долгий век, и краткий день…Нет жизни в памяти чужой.И память, как забвенье, – тень.

А на земле, пока мояЕще живет и дышит плоть,Лишь об одном забочусь я:Чтоб не забыл меня Господь.

1913–1925

СПБ – Cannet

Подожди

(«…революция выкормила его, как волчица Ромула…»)

Пришла и смотрит тихо.В глазах – тупой огонь.Я твой щенок, волчиха!Но ты меня не тронь.  Щетинишься ли, лая,  Скулишь ли – что за толк!  Я все ухватки знаю,  Недаром тоже волк.Какую ни затеешьИграть со мной игру –Ты больше не сумеешьЗагнать меня в нору.  Ни шагу с косогора!  Гляди издалека  И жди… Узнаешь скоро  Ты волчьего щенка!Обходные дороги,Нежданные путиК тебе, к твоей берлоге,Сумею я найти.  Во мху, в душистой прели,  Разнюхаю твой след…  Среди родимых елей  Двоим нам – места нет.Ты мне заплатишь шкурой…Дай отрастить клыки!По ветру шерсти буройЯ размечу клоки!

Месяц

  Вернулась – как голубой щит:  Даже небо вокруг голубит.Скажи, откуда ты, где была?  Нигде; я только, закрывшись, спала.А почему ты такая другая?  Осень; осенью я голубая.  Ночь холоднее – и я синей.  Разве не помнишь лазурных огней?  Алмазы мои над снегами?  Острого холода пламя?  Ты морозные ночи любил…Любил? Не помню, я всё забыл,Не надо о них, не надо! Постой,Скажи мне еще: где тот, золотой,Что недавно на небе лежал, – пологий,Веселый, юный, двурогий?  Он? Это я, луна.  Я и он, – я и она.  Я не вечно бываю та же:  Круглая, зеленая, синяя,  Иль золотая, тонкая линия –  Это всё он же, и всё я же.  Мы – свет одного Огня.  Не оттого ль ты и любишь меня?

Ответ Дон-Жуана

Дон-Жуан, конечно, вас не судит,Он смеется, честью удивлен:Я – учитель? Шелковистый пудель.Вот, синьор, ваш истинный патрон.

Это он умеет с «первой встречной»Ввысь взлетать, потом идти ко дну.Мне – иначе открывалась вечность:Дон-Жуан любил всегда одну.

Кармелитка, донна Анна… ЖдалоСердце в них найти одну – Ее.Только с Нею – здешних молний мало,Только с Нею – узко бытие…

И когда, невинен и беспечен,Отошел я в новую страну, –На пороге Вечности я встреченТой, которую любил – одну…

«Дана мне грозная отрада…»

Дана мне грозная отрада,Моя необщая стезя.Но говорить о ней не надо,Но рассказать о ней нельзя.

И я ли в нем один! Не все ли?Мое молчанье – не мое:Слова земные отупели,И ржа покрыла лезвее.

Во всех ладах и сочетаньяхОни давно повторены,Как надоевшие мечтанья,Как утомительные сны.

И дни текут. И чувства новы.Простора ищет жадный дух.Но где несказанное слово,Которое пронзает слух?

О, родился я слишком поздно,А бедный дух мой слишком нов…И вот с моею тайной грознойМолчу – среди истлевших слов.

«Улица. Фонарь. И я…»

Улица. Фонарь. И я.Под фонарем круг.В круге, со мною, друг.А друг – это сам я.

Светит фонарь.Часы бегут.Простор. Уют.Я. Круг. И фонарь.

«Ночую за полтиницей…»

Ночую за полтиницей.А то в котлах.Пальцы в заусеницах,Голова в паршах.Да девчонкам не доглядывать,Бери, не хочу.Любая рада порадовать,Как с удачей примчу.А удача моя – сноровочка:Проюркиваю под локтем,Продергиваюсь веревочкой,Проскальзываю ужом.

Нате-ка, заденьте-ка!Гладко место – а утек.Такая у меня политика,Дипломатия рук и ног.Однако, и с дипломатиейСлучается провал:В лапы к чертовой материДва раза попадал.Эх, одно бы меня упрочило:Руки бы подлинней,А ноги да покороче бы,Чтоб казаться – на четверне!

«Милая, выйди со мной на балкон…»

Милая, выйди со мной на балкон.Вечер так строг, это вечер молчанья.Слышишь? Отвсюду, со всех сторон,Наплыванья благоуханья.

Видишь? Вверху зажглись цветы,Внизу под пеплом город рдеет.Я молчу – молчи и ты.Ожиданье молчать умеет.

Целую молча улыбку твою,В свете медном звездных гроздей.Я сегодня ночью себя убью:Милая, милая, насмотрись же на звезды!

О тундре

Писать роман – какое бремя!Писать и думать: не поймут…Здесь, на чужбине, в наше время,Еще тяжеле этот труд.

А кончил – «не противься злому»:Идешь на то, чтобы попастьАнтону Крайнему любому –В его безжалостную пасть.

Не жди от критиков ответа,Скорее жди его от нас:Ведь всем известно, что поэтыПроникновенней во сто раз.

И по заслугам оценив, мыДавно б воспели твой роман.Но только… нет на «Тундру» рифмы.И в этом весь ее изъян.

1926

Paris

«Люблю огни неугасимые…»

Люблю огни неугасимые,Любви заветные огни.Для взора чуждого незримые,Для нас божественны они.

Пускай печали неутешные,Пусть мы лишь знаем, – я и ты, –Что расцветут для нас нездешниеЛюбви бессмертные цветы.

И то, что здесь улыбкой встречено,Как будто было не дано,Глубоко там уже отмеченоИ в тайный круг заключено.

Октябрь