Каверзное дело в тихом Сторожце - Владимир Печенкин

Бабуся охотно рассказала Авраменко и Бевзе о житье-бытье, угостила прошлогодними яблоками из своего сада. Довольна бабуся, что к ней приехали, сидят слушают бравые милицейские из райцентра. Грехов за собой не чуяла, законы отродясь не нарушала, так чего ж не поговорить с хорошими людьми.

- Бабуся, а сейчас у тебя живет кто-нибудь? - хрустя яблоком, спросил Авраменко.

- Есть квартирант. В совхоз устроиться хочет, да пока так гуляет. Городской, боится крестьянской работы. Молодежь ноне разборчива пошла.

- Где он сейчас?

- Бог его знает, милые. Который день не приходит. Мабудь, в районе где место нашей, чи вдова яка приласкала. Последни вечера он подолгу гулял, приглядывал какую-нито. Хлопец гарный.

- Вещи его остались?

- Яки вещи у холостого. Чемодан вон стоит, и все, Авраменко достал из кармана несколько фотографий.

- Посмотрите, тут есть квартирант ваш?

Кирилиха пошла к комоду, взяла очки, надела, согнулась над столом, пальцем водит. Нашла, обрадовалась:

- Вот же он, Миша-то? Ишь гарный хлопец який. - Обеспокоилась: - На что он вам?

- Такая у нас работа, бабуся. Ведь без прописки жил?

- Милые, коли б в совхозе остался работать, то и прописала бы. А пока, думаю, нехай так поживет. Тихий, к старшим уважительный, вреда никому не делает...

- Вспомните, когда он у вас появился?

Кирилиха долго перебирала знаменательные даты: у Фроськи Исаченковой корова отелилась через два дня, как принесли пенсию, а с пенсии Кирилиха купила новый платок, и было то в субботу, и встретился ей в магазине дед Куренок и приглашал во вторник на какой-то актив, но на актив во вторник не пошла, потому что болела спина, а в тот самый день и пришел Миша проситься на квартиру. В результате бабкиных расчетов точно выходило, что Михаил Саманюк появился в Сладковке 28 марта и с тех пор жил здесь, пока не исчез куда-то.

Бабусю поблагодарили, чемодан взяли с собой.

8

Саманюк постоял неподвижно около минуты, чувствуя за спиной замкнутую дверь. Вытер рукавом потный лоб и вдруг повалился ничком на топчан, вцепился зубами в набитую соломой подушку. Попутали, обложили кругом, стиснули! Засыпался, вот уж влип так влип, будь все проклято!

Он не думал о том, как взламывал сейф, как грабил прохожих, как ударил ножом Чирьева. Ну было это, было, ну и что, под расстрел теперь?! Нет, нет! За что расстрел?! Высшая мера - исключительная, в особых случаях только! А у него разве исключительный случай? Самый обычный, случайность...

Как зажали на допросе! Никаких ведь вроде улик не было - и вдруг сошлись все улики разом. Старуха, у которой жил в Сладковке, опознала - и полетело к черту алиби. Федьку Габдрахманова в колонии откопали... Ух, подлюга Федька! Заложил напарничек, свою шкуру спасает! Его показания следователь к концу приберег, включил магнитофон...

Когда Саманюк услышал голос Габдрахманова: "...Мишка ломом сейф ломал, деньги брал..." - думал, не выдержит, схватит и разобьет магнитофон, как разбил бы Федькину башку...

Выдержал. Слушал. Ухмылялся даже. А что в душе творилось! У-у, перестрелял бы всех, изгрыз! Федьку, следователя, милицию, всех!.. Бежать бы, вырываться из этой камеры, гульнуть напоследок на полную катушку... А там хоть трава не расти, как говорил отец, Кондратий Саманюк, чтоб он в гробу перевернулся!..

Эх, не уйти отсюда... Так что ж, "расколоться"? Признать вину? Этот следователь Загаев - спец... Может, подведет под статью "за превышение необходимой обороны..."

В конце допроса следователь спросил:

- Признаете вину? Будете давать правдивые показания?

Мишка ответил равнодушно, и голос не дрогнул!

- Какие признания? Вашего Габдрахманова я и знать не знаю. И вообще тут нарочно все подстроено, чтоб невинного человека засудить. Я жаловаться буду! Ни в чем не виноват, не в чем признаваться!

- Как хотите. Но советую подумать.

- А если не надумаю? - нашел в себе силы нахально усмехнуться.

Следователь посмотрел на него с удивлением:

- Да вы что, в первый раз под следствием? Улик достаточно и без вашего признания.

- Какой мне толк убивать Чирьева?!

И из последних сил доиграл роль:

- Настырный вы мужик, гражданин следователь. Раскрыть убийство не можете, так невинного человека под "вышку"...

- Зачем вы это, Саманюк?.. Бессмысленная клевета разве поможет? Лучше бы рассказали все подробно.

Рассказать подробно? Про что? Про отца, про детство? За детство наказание не сбавят.

А отец... Мишка и отцом его не называл - не с чего. Заявлялся домой на месяцы, пропадал на годы - то в бегах, то в колониях, и его судьба давила Мишку. Давила с тех пор, как один пацан крикнул ему со смехом: "А я знаю, знаю! У тебя отец - вор!" В ту пору было Мишке лет девять. Он избил пацана. Его избил, а себя почувствовал оплеванным. Почему у других отцы каждый день с работы домой приходят, а у Мишки... И стал он недолюбливать тех, у кого отцы каждый день с работы приходят. Приятелей искал среди таких же, как сам.

Было Мишке годов четырнадцать, когда отец пришел домой надолго. По-крупному уже не воровал, ловчил по мелочам. И оттого стал характером еще паскуднее. Работать не хотел и не умел, по пьянке орал: здоровье мое по тюрягам развеялось, пущай теперь общество меня поит-кормит! Смирная, безответная мать Мишки работала, кормила мужа, а он ее за это бил.

Кондратий ко всему был равнодушен, когда трезв. Мишку не замечал. Зато после первых "ста грамм" находило на Кондратия красноречие, и, если Мишка не успевал удрать, отец его ловил и "воспитывал":

- Миша, сынок, батя твой погулял в свое время, во как погулял, под завязку! Хоть у матери спроси. Галька! Скажи ему, гаденышу. Тебе, щенок, так не погулять, не-ет. Ты будешь хребет гнуть на прё-из-водстве, тьфу! Копейки до получки считать. На собраниях сидеть, хе-хе. А я гулял!

Время от времени Кондратий попадался на мелких кражах; в квартиру приходил флегматичный участковый милиционер. Каждый раз Мишка ожидал, что отца сейчас заберут обратно в колонию. Кондратий нахально врал участковому, извивался змеей, громко обижался.

- Ежели раз оступился, то и валят на человека все сподряд! Где справедливость?!

Участковый хладнокровно слушал. Говорил в который уж раз:

- Если еще повторится, передам материал в суд.

- Да за что?!

- Все за то же. Тебя задержали в магазине, пытался украсть детские сапожки.

- Врут! На что мне сдались ихние сапожки!

- Если еще повторится, пойдешь под суд.

И Кондратий, и участковый знали, что за восьмирублевую кражонку в колонию не отправят. Участковый пугал "для профилактики", а Кондратий врал по привычке. Когда участковый уходил, отец торжествующе матерился:

- Хо, не на того нарвался, лягавый! Мишка! Учись, щенок! Все воруют, но умный никогда не засыпется, не-ет.

В шестнадцать лет Мишка убежал из дому - надоела такая жизнь.

И пошло-поехало: тюрьмы, пересылки, этапы, колонии...

В камеру вошел милиционер, принес еду.

- Эй, спишь?

Саманюк оторвался от подушки, вытер губы.

Вяло жевал. Разбежались мысли, в голове пусто. Бьется только мотивчик блатной песни, все время бессмысленно повторяясь: "...я, как коршун, по свету носилси, для тебя все добычу искал..."

Не доев, повалился на топчан. Надо что-то придумывать, искать лазейки в уликах... Сейчас надо придумывать, потом поздно будет... Но в голове только надоедливый мотивчик...

9

Наверное, еще ночь? Снаружи - тишина. Саманюк проснулся, и это было неприятно, потому что проснулся и мотивчик: "...я, как коршун, по свету носилси, для тебя все добычу искал, воровал, грррабежом занимался..."

А для кого он, Мишка Саманюк, искал добычу? Ни для кого. Для себя. Пьяных и захватанных девиц из "блатхат" он презирал. Хорошие девушки были недоступны. Они любят везучих, которые не попадают под следствие, в колонию. Мишка чуял в себе силу, хотел быть умным и везучим. Но не получалось... Не из этой ли районной камеры поведут его на последний этап? Суд, приговор... Особо опасный рецидивист... "Высшая мера"?! Да не хотел он убивать Чирьева! Чирьев сам виноват! Эх, лучше бы не освобождали на ту "химию"...

В колонии Саманюк вел себя хорошо. Начальство, поди, думало: перевоспитался. Хотя начальство не такие лопухи, чтоб верить... И все время Саманюк мечтал, как, освободившись, найдет Чирьева, заберет у него свои свои! - деньги и махнет куда-нибудь, притаится на время, отдохнет.

Срок кончился. Вышел Саманюк на свободу, Поехал сразу в Малиниху: Федька Габдрахманов еще досиживает, успевай ловить момент - кому это надо, делиться с Габдрахмановым. Чирьеву придется долю дать - за "наводку", за хранение. Черт с ним, пускай пользуется алкаш.

Но алкаш Чирьев из Малинихи пропал. Никто не знал, куда делся. Вот, сволочь! Ну, ничего, друг Зиня, поищем. Может, найдем, тогда за все сочтемся. Деньги, заработанные в колонии, еще были, можно и подождать.

Саманюк отирался в Малинихе по пивным, возле винных отделов, "скидывался на троих", исподволь выпытывал у хмельной публики, не знает ли кто дорожки за Чирьевым. Но Чирьев хоть и насквозь пропитый, а хитрый - следов не оставил. Уехал из поселка, и с концом.