Каверзное дело в тихом Сторожце - Владимир Печенкин

Габдрахманов заерзал.

- Не помню... Пьяный был...

- На вокзале проспались, смогли машину вести. Значит, не так уж пьяны были.

- Ну, забыл! Пишите что вам надо!

- Правду надо. Что имеете добавить к сказанному вами? Прочтите протокол. Подпишите.

Осужденный подписал, отшвырнул ручку, вытер лицо кепкой.

- Можно идти?

- Задержитесь еще на минутку. Посмотрите план города. - Палец следователя неторопливо проскользил от края листа по линии, изображающей улицу. Обратите внимание: магазин, у которого вас видели, стоит на улице, в которую входит дорога из поселка Малиниха. А в Малинихе той ночью взломан сейф, украдено двенадцать тысяч...

Нервы у Габдрахманова сдали.

- Не знаю никакой сейф! И Малиниха не знаю!

- А ведь в той краже ваш почерк, Габдрахманов.

- Какой почерк?! Я там не расписывался!

Два глаза-буравчика сверлят следователя.

- Вы отбываете наказание за кражу из кладовой фабрики. Проникли в кладовую ночью, предварительно выдавив стекло в окне. Чтобы не звенело, вы оклеили стекло лейкопластырем. Украденные отрезы увезли на похищенной машине. Так? В Малинихе, в кассе завода, стекло выдавлено тоже с применением лейкопластыря, уехали воры тоже на машине...

- Не брал я ту кассу! Не докажете! Габдрахманов, Габдрахманов, везде один Габдрахманов! Других ищите!

- Других уже нашли.

Он перестал кричать. Глянул яростно.

- Вот других и спросите, если нашли! А я ничего не знаю!

- Тогда можете идти.

Габдрахманов рванулся к выходу. И опять Загаев уже на пороге окликнул его:

- А знаете, сколько истратил за два года Чирьев?

Нет, не по силам Габдрахманову уйти, не узнав, сколько же истратил Чирьев...

- Три с половиной тысячи он пропил.

- Не знаю никакого Чирьева!

Хлопнула дверь.

Назавтра приехал Загаев в колонию также во второй половине дня. В коридоре повстречался ему лейтенант, начальник отряда, в котором отбывал наказание Габдрахманов. Лейтенант с большим уважением пожал следователю руку.

- Слушайте, а вы раньше в колонии не работали? Габдрахманова прямо не узнать, до чего прилежный стал! Трудится, дай боже! Вежливый, курит где положено. Как это вы, а? Какой индивидуальный подход нашли?

- Да никакого подхода. Сидим, вспоминаем былые дни. Пожалуйста, пришлите его сюда.

- Есть прислать! Этак до конца срока он в самом деле перевоспитается.

Габдрахманова привел завхоз отряда. Доложил:

- Не хотел к вам идти, гражданин начальник.

- Зачем так сказал! - перебил Габдрахманов. - У нас политзанятия...

- Политзанятия через час... Всегда ты с них смывался, а тут вдруг полюбил...

Загаев отпустил завхоза.

- Садитесь, Габдрахманов. Недолго вас задержу, успеете и на занятия. Скажите, вы знали, куда уехал Чирьев из Малинихи?

- Какой такой Чирьев?

- Зиновий Чирьев, он отбывал срок здесь, в этой колонии. Освобожден незадолго до вашей отправки на стройку.

- Мало ли тут кто отбывал, всех я помнить должен?

- Габдрахманов, вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. И все-таки даете ложные показания.

- Какие ложные, гражданин следователь? Я правильно говорю.

- Вы знали Чирьева, бывали у него в поселке Малиниха. Например, одиннадцатого сентября 1970 года. Вспомнили?

- Не был... - вяло упорствовал Габдрахманов.

Загаев постучал пальцем в лист дела:

- Вот справка из медвытрезвителя поселка Малиниха. Зарегистрировано, что одиннадцатого сентября 1970 года, в субботу, в семь часов вечера вы и Чирьев были задержаны в состоянии сильного опьянения...

- Мало ли с кем я пил.

Загаев постучал пальцем в лист "Дела":

- Эх, Габдрахманов, дело-то как обернулось: Чирьев скрылся, из Малинихи уехал на Украину, женился там, фамилию сменил. И тихонько пропивал украденные тысячи.

Слаб, неуравновешен осужденный Габдрахманов: зависть зажгла его глаза зеленым огнем, скрипнули желтые зубы.

- Саманюк, освободившись из колонии, нашел его все-таки. И убил. Понимаете, Габдрахманов, ведется следствие по делу об убийстве. И все, что с этим связано, обязательно будет раскрыто. Если вы причастны к этому, вам представляется возможность облегчить свою участь чистосердечным признанием. Вот здесь, - Загаев раскрыл на закладке томик, - в "Комментариях к Уголовному кодексу" говорится: "Статья 38. Обстоятельства, смягчающие ответственность. Пункт 9. Чистосердечное раскаяние или явка с повинной, а также активное способствование раскрытию преступления..." И далее: "Под чистосердечным раскаянием следует понимать случаи, когда виновный при производстве дознания, следствия или в суде рассказывает обо всех обстоятельствах Совершенного преступления..." Вы понимаете, о чем я говорю, Габдрахманов?

Осужденный сидел, опираясь локтями в колени, низко опустив голову. Большие руки крутили, тискали и без того измятую кепку.

- Так как же, Габдрахманов?

Тот глянул исподлобья на папку с делом.

- Ничего не знаю. Если бы и знал... выдавать корешей не стал бы.

- Да, уж друзья у вас верные, ничего не скажешь. Один сбежал с крадеными деньгами, второй его убил и тоже вряд ли заехал бы с вами делиться. И таких "корешей" вы покрываете! Ладно, идите, Габдрахманов. Завтра я уезжаю. Но утром еще зайду в колонию. Вызову в последний раз. И если захотите принять решение, единственно, правильное, если захотите облегчить дальнейшую свою участь... Идите, Габдрахманов.

Похоже, осужденный плохо спал в эту ночь - лицо бледнее обычного, веки красные. И следователь начал допрос нарочито безразличным, как бы утомленным голосом.

- Садитесь. Можете курить. Вы что, не выспались?

- Дежурил в отряде.

Сидел согнувшись, как и вчера. Крутил кепку. Загаев молча заполнил первую страницу протокола: фамилия, имя и так далее. Зевнул, сказал устало:

- Мне тоже не спалось. Вечером ехать в Харьков, Саманюка допрашивать. Слушай, а как же получилось все-таки, что вы с Зиновием попали тогда в вытрезвитель, а Саманюк нет? Он что, не пил с вами?

- Пил. Крепкий, дьявол. Нас уговаривал, когда мы по пьянке завыступали. А как ихняя машина подскочила, откололся в сторонку, смылся.

- Вот видишь, нельзя тебе пить.

Осужденный согласно кивнул. Загаев спросил:

- Сейф-то кто взламывал?

- Мишка.

- А стекло в окне?

- Стекло я.

- Как же вам бензину-то до Малинихи и обратно хватило?

- Мишка накануне у какого-то шофера раздобыл канистру. Совсем немножко не хватило. В гараж доехали б, "газик" поставили - и все глухо. Да сторож, черт...

- Погоди, все это записать в протокол надо.

Габдрахманов поднял бледное лицо:

- Скидка-то мне будет? За признание?

- Суд учтет,

- Ну... пиши.

Через час Загаев отпустил Габдрахманова в отряд и позвонил в районную прокуратуру,

- Нужна машина для выезда в Малиниху, Да, проведем следственный эксперимент, чтобы проверить и подтвердить показания...

7

- Заходи, Бевза, садись. - Майор Авраменко с завистью посмотрел на загорелого шофера. - Как выходной день, удался? Много поймал?

- Не дюже, товарищ майор. Ходил, ходил по берегу, место доброе искал, тай не нашел. Рыбаков на Карлушино озеро богато понаехало, а клева, ну, нема, як в пожарной бочке! Так что вы не жалкуйте, товарищ майор, что вам не пришлось. Мелочи на уху - хиба ж це улов!

- Не в рыбе суть, Бевза. Тут сам процесс важен. Лоно природы, оно... лоно! - майор плавно и ласково провел ладонью по столу, лицо стало добрым, мечтательным. - При такой работе рыбалка - первейшее лекарство, нам ведь тоже нужна психопрофилактика. Сидишь на этом лоне, природу всем организмом впитываешь, чувствуешь ее, матушку... Гм, ну ладно. С машиной у тебя порядок? Поедешь с Ушинским в Криничное.

- Есть в Криничное, - Бевза встал. Про рыбалку кончилось, начались служебные отношения. - А что, товарищ майор, знайшли, где жил тот Саманюк?

- Пока не нашли. В городе, в поселках никто его не видывал. Вот в Криничном и потолкуй о жителями. Тебя знают, больше расскажут.

- Товарищ майор, надо бы в Сладковку съездить.

- Зачем?

- Та я показывал фотку Саманюка знакомым рыбакам. Вы Панасюка, мабудь, помните? Он в прошлом годе леща словил на пять кило. Так Панасюк признал, что тот гражданин у них в Сладковке жил. Каже, точно он. У бабуси жил, у Кирилихи.

- Бевза, и ты еще жалуешься, что улов плохой! Это, братец мой, такой улов! Сладковка, четырнадцать верст! Скажи Ляхову, пускай ждет Ушинского и едет с ним в Криничное. А мы давай в Сладковку.

Бабуся Кирилиха проживала одна-одинешенька в своей хатке на краю большой деревни Сладковки. Два сына в Харькове, но ехать из родных мест к ним Кирилиха не пожелала. Копалась старушечьим делом в саду и на огороде, нужды ни в чем не ведала, жила себе тихонько. Долго квартировал у нее учитель, потом женился и уехал, осталась опять Кирилиха одна. Разве из приезжих кто на день-другой, а то и неделю у Кирилихи приткнется.

Бабуся охотно рассказала Авраменко и Бевзе о житье-бытье, угостила прошлогодними яблоками из своего сада. Довольна бабуся, что к ней приехали, сидят слушают бравые милицейские из райцентра. Грехов за собой не чуяла, законы отродясь не нарушала, так чего ж не поговорить с хорошими людьми.