Пещеры тысячи будд - Ясуси Иноуэ

Осенью 1029 года словарь был наконец-то готов. Почти полтора года пролетело с тех пор, как Синдэ прибыл в начале лета в Синцин. Нельзя сказать, что он позабыл об уйгурской царевне и Чжу Ванли, но их образы постепенно отошли на задворки памяти, потускнели, а кровавые битвы, в которых молодой ханьский цзюйжэнь участвовал под началом отважного полководца, и суровая жизнь в приграничном гарнизоне теперь казались ему ночным кошмаром. Синдэ думал, что никогда уже не вернется в Лянчжоу или Ганьчжоу – до того нереальными и далекими сделались в его сознании эти города. Прожив некоторое время в столице Западного Ся, он уж и не помышлял о возвращении к прежнему месту службы. Вскоре память о знатной уйгурке совсем померкла. Сначала, думая о ней, Синдэ грустил и все вспоминал ее ледяные руки в день расставания, теперь же ему трудно было поверить, что когда-то он обладал этой женщиной. Возможно, ему все приснилось? Да и клятву он произносил тогда, словно во сне… Как бы то ни было, у него пропало желание возвращаться в Ганьчжоу за чужеземной царевной.

После завершения работы над словарем Синдэ не знал, чем ему заняться. Он пересек пустыню ради того, чтобы разгадать тайну тангутов, но прошли годы, а вопрос так и остался без ответа. Синдэ не мог отыскать в Синцине ничего, что позволило бы ему снова испытать то чувство, которое возникло у него после встречи с обнаженной женщиной на базаре Бяньляна. Возможно, в начале своего пути тангуты и обладали той бесхитростной простотой отношения к жизни и смерти, той первобытной внутренней свободой, которые так потрясли просвещенного ханьца, но теперь они утратили эти качества. Тангуты стали подданными нового государства и обрели патриотические идеи, когда во главе Западного Ся встали выдающиеся правители Дэ-мин и Юань-хао. Тангутские мужчины по-прежнему оставались храбрецами, но отныне они готовы были сражаться до последней капли крови не за свою честь, а за своего государя, женщины же несли на себе все тяготы жизни, годами ожидая мужей с полей сражений. Патриотизм сделал тангутов суровыми людьми, не знающими смеха и веселья.

В своем давнем сне Синдэ защищал перед Сыном Неба план Хо Ляна по обороне границ, теперь же его точка зрения несколько изменилась. Западное Ся оказалось куда могущественнее, чем считали в Поднебесной, а его жители превосходили ожидания любого сунского военачальника. Тангутские умельцы по всей стране ковали мечи и доспехи, мудрецы писали трактаты о воинском искусстве, у молодого государства просто не было времени на художественные ремесла, науку и литературу, но, когда оно завоюет земли соседей и его культура начнет бурно развиваться, Поднебесной будет уже поздно что-либо предпринимать. Если правители из династии Сун хотят избавиться от этой величайшей угрозы, они должны немедленно бросить все свои силы на борьбу с Западным Ся. Настало время действовать. Сунская империя уже совершила серьезную ошибку, оставшись в стороне, когда тангуты захватывали Лянчжоу и Ганьчжоу.

У Синдэ больше не было причин задерживаться в Синцине. Он изучил язык и письменность тангутов и прожил в этом главном городе Западного Ся полтора года.

Тангутское государство и Поднебесная разорвали дипломатические отношения, теперь уже нельзя было перемещаться из страны в страну столь же свободно, как в ту пору, когда Синдэ прибыл в Линчжоу. Хрупкое политическое равновесие между Западным Ся, империей Сун и Великим государством киданей едва удерживало три державы от открытого противоборства. Однако, пожив некоторое время в Синцине, Синдэ узнал, что гражданские лица, в основном купцы со своими караванщиками, все же тайно переезжают из Западного Ся в Поднебесную и обратно, невзирая на сложившуюся обстановку.

Таким образом, если бы он пожелал вернуться на родину, это было бы вполне осуществимо. Только вот возвращаться не хотелось: если он появится в Ганьчжоу, ему придется провести остаток дней в передовой армии Западного Ся, и больше никто никуда его не отпустит. Нельзя совать нос в гарнизон, если у тебя нет намерения отдать свою жизнь в битве, – Синдэ прекрасно это понимал. И тем не менее все чаще цзюйжэня начали посещать мысли о Чжу Ванли и уйгурской царевне – главный труд, тангутско-ханьский словарь, на какое-то время заставил его позабыть обо всем на свете, теперь же, когда работа была закончена, образ уйгурки снова бередил воображение. Синдэ понятия не имел, что сталось со спасенной им красавицей. Сгинула ли она в омуте войны, или ей повезло добраться до своей семьи на западе, было неизвестно.

Наступил новый, 1030 год. Когда в Синцин пришла весна, город постепенно вернулся к жизни. Заметно усилились передвижения войск: в город прибывали полки с окраин, столичные подразделения выступали в поход. Народ упорно шептался о том, что скоро состоится очередной бросок на туфаней. Туфаньский князь Цзюэсыло[27] уже успел собрать остатки лянчжоуского воинства, разгромленного конницей Западного Ся, поставил в строй сотни тысяч бежавших из Ганьчжоу уйгуров и постоянно пополнял ряды своей армии, готовясь к столкновению с тангутами. Чтобы захватить Гуачжоу и Шачжоу, тангутам надо было одержать верх над туфанями на территории между этими двумя ханьскими крепостями и границами своей империи.

В такой неспокойной обстановке протекла весна, и в свои права вступило лето. Как-то раз Синдэ прогуливался по рыночной площади у южных ворот Синцина. Внезапно его прошиб холодный пот, молодой человек замер: к нему приближалась женщина… Та самая!

– Это же она! – вырвалось у Синдэ.

Он был уверен, что именно эту тангутку спас на базаре в Бяньляне. Ее внешность, выражение лица… Ошибки быть не могло! Синдэ быстро подошел к ней.

– Ты помнишь меня? – спросил он. Женщина окинула его суровым взором и пожала плечами:

– Нет, не помню.

– Ты ведь была в Бяньляне?

– Нет. – Тангутка решительно покачала головой и расхохоталась.

Синдэ понял, что обманулся: она действительно была очень похожа на ту отважную упрямицу. Всего лишь похожа… Молодой человек извинился и зашагал прочь. Только теперь он заметил, что во внешности проходящих мимо горожанок есть что-то общее. У всех были густые брови, черные, глубоко посаженные глаза и чистая гладкая кожа.

Впервые за много лет Синдэ подумал о женщине с базарной площади Бяньляна, о тангутке, благодаря которой он оказался в столице Западного Ся. Перед глазами возникла обнаженная фигура на помосте из доски. И выяснилось, что чувство, которое он испытал в тот далекий день, не исчезло, по-прежнему бередило душу. С мыслью о том, что он, возможно, вспомнил нечто очень важное, о чем никогда нельзя было забывать, Синдэ продолжил путь по улицам Синцина.

В тот же день, вернувшись в храм, он случайно услышал о другом человеке из прошлого – о Чжу Ванли. Разговор про полководца завел тангутский ратник, переведенный из Ганьчжоу. По его словам, Чжу Ванли приказали оборонять крепость в долине, в тридцати пяти ли к западу от Ганьчжоу, и он уже полгода стоит там лагерем с тремя тысячами всадников. Прознав об этом, Синдэ, как наяву, увидел горящие глаза Чжу Ванли. Став предводителем трехтысячного войска, полководец, должно быть, с нетерпением ждал великой битвы. Несомненно, он сам вызвался защищать приграничную крепость в надежде столкнуться там с врагом. Учитывая прошлое этого благородного мужа, слухи о котором уже достигали ушей Синдэ, можно было понять, почему ханьский воин, служащий в передовой армии чужой страны, сам ищет смерти на поле брани.

Внезапно в душе Синдэ проснулось желание вновь ощутить запах сражения. Прежде он никогда не испытывал ничего подобного. В памяти всплыли данное Чжу Ванли обещание и клятва уйгурской девушке. Год уже прошел, срок давно истек, но Синдэ все равно чувствовал, что должен сдержать слово. Может быть, Чжу Ванли и царевна все еще ждут его… Впервые после прибытия в Синцин глаза цзюйжэня заблестели от радости. А десять дней спустя он присоединился к тангутской конной сотне, выступившей в Ганьчжоу. Ему уже знакома была эта дорога, только сейчас его путь лежал в обратную сторону.

В Лянчжоу отряд остановился на пять дней. Синдэ тоже провел это время в городе, который очень изменился за минувшие три года. Прежде он выглядел как приграничная крепость, теперь же здесь появились торговые ряды, опрятные, обсаженные деревьями жилые кварталы. И повсюду пестрели таблички на языке тангутов. Правда, на улицах было малолюдно – поскольку стоял сезон дождей, горожане носа из дому не казали.

Через десять дней после выезда из Лянчжоу конная сотня подошла к Ганьчжоу. Всадников не пустили в город – пришлось разбить бивуаки у крепостных стен. Сложно было понять, что происходит в городе, но оттуда то и дело выходили отряды ратников, за воротами исчезали постоянно прибывавшие издалека полки, на взмыленных конях прибывали гонцы. Похоже, Ганьчжоу превратился в ставку крупного военачальника и уж точно сильно изменился с тех пор, как Синдэ жил здесь.