Пещеры тысячи будд - Ясуси Иноуэ

– Девушку?! – На лице Чжу Ванли появилось озадаченное выражение. Потом его глаза блеснули. – В городе есть девушки?

– Это не простая девушка. Она царевна.

– И что такого особенного в царевне? Скорее покажи ее мне! – Чжу Ванли вскочил.

– В ее жилах течет ханьская кровь, как у вас и у меня. Она понимает по-ханьски…

– Женщина есть женщина, верно? Она годится лишь для одного!

Синдэ уже пожалел, что затеял этот разговор.

– Если вы прикоснетесь к этой девушке, непременно умрете.

– Умру? – На лице Чжу Ванли появилось удивление. – Почему это я должен умереть?

– Древнее поверье гласит: тот, кто прикоснется к знатной уйгурской женщине, долго не проживет.

– Думаешь, я боюсь умереть раньше срока?

– Вы погибнете не в бою. Ваше тело иссохнет, и дух покинет его. Не слишком-то героическая смерть…

Чжу Ванли молчал. Он почти поверил Синдэ, и все же его обуревали сомнения. Однако мысль о смерти не на поле брани была ему невыносима.

– Хорошо, я не трону эту женщину, – медленно произнес полководец. – Но я не успокоюсь, пока не увижу ее. Отведи меня к ней. Ничего ведь не случится, если я разок на нее взгляну?

Синдэ скрепя сердце повел Чжу Ванли к хижине. Царевна вышла из погреба и сидела на земляном полу. Полководец дерзко уставился на нее, стоя у порога, но не сделал попытки войти.

– Ты прав, это необычная женщина, – тихо сказал он.

– Этот человек будет заботиться обо мне? – внезапно спросила царевна.

Чжу Ванли вздрогнул при звуке ее голоса и попятился. Затем резко развернулся и зашагал прочь. Когда Синдэ догнал его, полководец проговорил:

– Я не знаю, как обращаться с подобными женщинами. Не думаю, что смогу ей помочь. Разве что нанять какого-нибудь уйгура, чтобы приносил ей еду… – Внезапно ему в голову пришла новая мысль, и он пристально посмотрел в глаза Синдэ: – Почему ты спрятал ее?

– Да я и сам не знаю, – пробормотал молодой человек.

– Надо полагать, не знаешь, – задумчиво кивнул Чжу Ванли. – Сам не знаешь. Такая это женщина. С первого взгляда ясно. Кажется слабой и беззащитной, а на поверку – требовательна и своенравна. И несмотря на всю нелепость их требований, мы, мужчины, не находим в себе сил им отказать. Уж поверь мне, повидал я подобных красавиц. Она женщина и больше чем женщина – ей ничего не стоит подчинить себе мужчину. – Полководец хмуро покачал головой и вдруг воскликнул в сердцах: – Неужели здесь нет обычных баб?

Синдэ чувствовал, что Чжу Ванли стремится предупредить его об опасности, но он не мог бросить царевну на произвол судьбы и повторил свою просьбу.

– Я больше не хочу видеть эту женщину, – процедил сквозь зубы полководец. – Не желаю иметь с ней никаких дел. Но теперь у меня уже не хватит духу ее покинуть. Я прикажу уйгурам присматривать за ней.

Чжу Ванли вернулся к себе и велел солдатам найти пятерых пожилых уйгуров. Из этой группы он выбрал одного, свирепо уставился на него и сказал:

– Я хочу, чтобы ты приносил одной женщине еду и выполнял все ее желания. Если ты кому-нибудь о ней расскажешь или кто-то что-то заподозрит, я отрублю тебе голову. Ты понял?

Уйгур пробормотал себе под нос, что на него сыплются беды одна за другой. В конце концов он согласился. Синдэ отвел старика в хижину, где тот вновь пообещал исполнить приказ полководца.

Отпустив старика, Синдэ попрощался с царевной. Она заставила его повторить свою клятву вернуться через год.

– А теперь уходи! – Девушка сняла с шеи одно ожерелье и молча протянула его Синдэ.

Грустная улыбка молодого человека была полна невыразимой нежности. Он на миг задержал ее руку в своей и быстро ушел, навсегда сохранив в памяти прикосновение ледяных девичьих пальчиков к огрубевшей ладони.

Выйдя из хижины, Синдэ увидел уйгура, ковылявшего ему навстречу с кувшином воды.

– Я позабочусь о том, чтобы никто меня не выследил, – заверил его старик. – Не переживайте, молодой господин.

В полдень Синдэ покинул город и за воротами присоединился к отряду из двухсот воинов, готовых выступить в путь. Неизвестно, что сказал о нем молодому сотнику Чжу Ванли, но Синдэ показалось, что новый командир принял его с большим уважением.

Сияла шестая луна 1028 года.

Глава 4

Синдэ прибыл в столицу Западного Ся, впервые в жизни совершив длительный переход по пустынным землям из Лянчжоу. В Синцине праздновали успешное завоевание Ганьчжоу. Синдэ, прожившему долгое время в приграничных ханьских областях, было сложно понять, почему победа над уйгурами так важна для тангутов, однако в историческом плане успех тангутской армии в Лянчжоу и последующее завоевание Ганьчжоу означали, что подданные Западного Ся преодолели первое крупное препятствие, мешавшее им завладеть торговыми путями на запад. До этого ковры, драгоценные камни и все товары с запада сначала проходили через руки уйгуров, а уж потом попадали в Поднебесную и во владения киданей на востоке. Только уйгуры богатели от этой торговли, теперь же их место могли занять тангуты. Захват Лянчжоу и тучных пастбищ, на которых разводили чистокровных лошадей, решал преимущественно военные задачи, но экономическую выгоду от завоевания Ганьчжоу для молодого тангутского государства трудно было переоценить. На территории Уляна тангутам оставалось подчинить себе лишь Гуачжоу и Шачжоу, находившиеся под властью Поднебесной. Если бы Западному Ся удалось покорить эти провинции, то его границы раздвинулись бы до Центральной Азии, которая являлась воротами в страны Запада с их неисчислимыми богатствами. Как и можно было ожидать от столицы Западного Ся, Синцин совершенно не походил на Лянчжоу и Ганьчжоу. Несмотря на то что к городу почти вплотную подступала пустыня, сам он располагался на плодородной зеленой равнине. Вдалеке на западе виднелись горы Холань, а в шести ли к востоку текла Хуанхэ. Синцин окружали реки, болота, оросительные каналы, загородные усадьбы и фруктовые сады. В крепостных стенах было шесть ворот, над которыми поднимались сторожевые башни. Когда Синдэ вошел в город, его поразило огромное число табличек с надписями на языке тангутов – они были повсюду: на управах, хижинах, особняках знати, возле участков вспаханной земли. Поначалу молодой человек испытывал странное чувство, в глазах рябило от обилия незнакомых символов, намалеванных желтой, голубой, алой и другими яркими красками. Вскоре он узнал, что в Синцине запрещено пользоваться ханьскими иероглифами – каждый подданный Западного Ся должен был изучать новую государственную систему письма.

Это правило распространялось не только на письменность: ханьская одежда, украшения, благовония, ритуалы и многое другое было запрещено, а все имевшее отношение к тангутским обычаям поощрялось – такова была дань национальной гордости и честолюбию молодого государства. Это могло бы показаться смешным, однако присутствовало во внутренней политике Западного Ся нечто такое, над чем смеяться не представлялось возможным. В глазах тангутов, ходивших по городу, Синдэ видел смесь бесстрашия, жестокости, невежества и высокомерия. Этот народ намного превосходил киданей и уйгуров силой духа.

Главную роль во внешней политике Западного Ся играли военные, но все внутригосударственные дела решались гражданскими учреждениями, созданными по образу и подобию ханьских. Синдэ явился в Ведомство образования и получил направление в большой буддийский храм, при котором была организована школа. Там три десятка ратников армии Западного Ся из разных земель учились грамоте. За исключением Синдэ, все они были молодыми тангутами, зато десять наставников, к его приятному удивлению, оказались ханьцами.

Синдэ отвели каморку в храме, каждый день он исправно посещал занятия, а когда его успехи были замечены, ему поручили особый труд: помогать ученым мужам переписывать значения ханьских иероглифов – это был первый этап в подготовке тангутско-ханьского словаря.

Осень и начало весны Синдэ провел за изучением тангутского языка. Зима в Синцине длилась с десятого по третий месяц. С восходом одиннадцатой луны оросительные каналы, бегущие к городу от реки Хуанхэ, замерзли, каждый день шел град. В четвертом месяце, когда лед на Желтой реке начал таять, Синдэ приступил ко второму этапу создания тангутско-ханьского словаря. Летом ветры дули в основном с северо-запада, но стояла изнуряющая жара, и мелкий пустынный песок заметал город. Из-за этих песчаных бурь днем становилось темно, как ночью, а когда бури прекращались, им на смену приходили страшные грозы.

Синдэ на капризы природы внимания не обращал – он с головой ушел в работу. В языке тангутов было более шести тысяч знаков, их, как выяснилось, придумал ханьский монах, который давно умер. Будь он жив, подобрать нужный иероглиф для каждого тангутского слова не составило бы труда, теперь же молодой цзюйжэнь вынужден был тратить уйму времени на то, чтобы в море символов со сходным значением отыскать один подходящий.