Ангелы не курят. Откровения начинающего грешника - Евгений Рычков

Странно, но какой-то святой, изображенный на стене в архиерейском облачении, улыбается, хотя это именно он еще недавно смотрел на меня своим грозным и осуждающим взглядом. Не сочтите меня за сумасшедшего, но я отчетливо вижу, как он улыбается. Причем, это не издевательская насмешка надо мной, а улыбка радости. Нужно обязательно выяснить, кто он?

Во время проповеди отец Василий, как нарочно для меня, указав на икону, рассказал о благоразумном разбойнике, объяснив смысл этого евангельского сюжета. Глубоко раскаявшись и уверовав в Христа за несколько минут до смерти, разбойник был прощен и, как известно, попал в рай.

Пожалуй, подробно прочитаю этот сюжет. Слава Богу, меня ведь сегодня тоже не выгнали, а позволили остаться в храме, да еще и разрешили наутро приступить к причастию. Исход, которого я, признаться, не ожидал и не надеялся. Какое оно, это причастие? Никогда не пробовал. Надеюсь, будет не так страшно, как сегодня.

После службы отец Василий объяснил, как готовиться к причастию. Когда выяснилось, что у нас дома нет молитвослова, батюшка принес свой и ткнул пальцем в каноны, которые нужно к утру обязательно вычитать, да еще вдобавок последование ко святому причащению. Страниц с полсотни, минимум. Ого! Я читал, стоя перед домашними иконами, не понимая процентов девяносто из написанного по-церковнославянски. Но симулировать или вовсе бросить чтение не мог. Я твердо решил быть честным, чтобы больше не краснеть на исповеди. Сказали читать, значит читай. В течение часа-полутора осилил всю обязательную программу.

Я отстоял всю литургию в томительном ожидании чуда, на тот момент мало понимая ее значение и молитвы, еще не слыхав слов «проскомидия», «литургия оглашенных и верных». Мне вновь было уютно и комфортно в храме, празднично. Доходил второй час богослужения, устали ноги, но меня это ничуть не отвлекало. Когда запели «Верую», а потом и «Отче наш», я тоже вторил миру, хоть и негромко, но уверенно, удивляясь своему знанию текста, особенно «Символа веры». С удовольствием выводил ноты, стараясь попадать точно или хотя бы в унисон хору. Мне хотелось петь и быть сопричастным ко всему происходящему.

Когда отец Василий своим басом грянул: «Со страхом Божиим и верою приступите», – у меня по спине побежали мурашки. Вот оно – главное, ради чего здесь все собрались. Вот она, заветная чаша! Вместе со всеми я грохнулся на колени, не испытывая никакого стыда, хотя еще третьего дня не стал бы ни за что этого делать. Дальше память как отрезало. Она вернулась, когда я уже отходил от чаши со сложенными на груди руками. Я забыл обо всем. Эйфория, не испытанное ранее чувство, охватило меня. Его сложно описать словами. Это была радость, блаженство, безмятежность. Легкое головокружение и состояние полного счастья опьянили меня. Это необычное чувство и состояние души медленно таяло, и мне было жаль расставаться с ним. Но я навсегда запомнил его.

Потом еще много раз оно приходило ко мне во время причащения тела и крови Христовых. А бывали случаи, что и нет. Но всякий раз принятие святых Христовых Таин – всегда событие, великая награда и большая милость. Это праздник души, и я понимаю сейчас людей, которые в храме поздравляют друг друга. Теперь и сам никогда не стесняюсь сказать эти слова человеку, отходящему от чаши со скрещенными на груди руками. Бывая за литургией, но не причащаясь, я всегда по-доброму завидую причастникам – счастливые люди! Радуюсь за них и тоскую, что сегодня, увы, не мой день. Хотя, а что мне мешает?

Однажды во время очередного трудничества в монастыре на воскресной Божественной литургии я случайно заметил, что мой старший товарищ Михаил Казанцев, с которым мы приехали в святую обитель, плачет. Подняв голову и закрыв глаза, он негромко вторил монашескому хору, а по его заросшей щеке медленно катилась слеза. Он старше меня и к православию пришел раньше, но мне тогда показалось это удивительным. Взрослый, давно не пьющий мужик плачет на церковной службе. Что переживал он в тот момент? Меня до такой глубины так пока не пробирало.

Спустя годы, я сильно согрешил, и по грехам моим меня справедливо не допускали до святого причастия. Я продолжал ходить в храм и исповедоваться. Но к чаше, увы. Однажды на службе мне стало очень обидно и стыдно за себя. Зачем я наказал себя, лишив этой великой радости? Она много важнее и ценнее, чем та, которую я испытал при своем грехопадении. Теперь стою здесь, в углу храма, и все, что мне позволительно, это лишь молиться и видеть, как причащаются другие. Какие они счастливые, какие они молодцы! А мне, слава Богу, за возможность лицезреть благочестивых людей и присутствовать за литургией. Когда священник с ложицы давал причастникам святые дары, мне казалось, что я чувствую запах и вкус частиц. Ну почему я не с ними?! В этот момент заметил, как по моей небритой щеке покатилась слеза.

Года через три, после крепкого раскаяния, батюшка по великой милости и своей душевной доброте благословил мне причащаться со словами, дескать, чтобы не отвернуть меня от церковной жизни. Сколько радости было в моем сердце! Я не верил своему счастью. Казалось, перспективы у меня не обнадеживающие. Навсегда запомню этот весенний пасмурный и праздничный день. Было Благовещение, 7 апреля, день рождения моего деда – человека, при жизни глубоко верующего. Приняв святые дары и осознав, что случилось еще вчера казавшееся невозможным, я остаток службы в одиночестве плакал. Но на сей раз это уже не были эмоции отчаяния. Слезы радости и благодарности долго не сходили с моих глаз. Слава Богу, я причастился, слава Богу, я вернулся! Я плакал и ничуть не стеснялся окружающих. Наверное, кому-то из них тоже показалось странным, что взрослый мужик стоит посреди храма, а по его щекам текут слезы.

Ангелы не курят

Моим первым наставником в церкви был отец Василий. Он значительно старше меня по возрасту, басовитый, под два метра ростом, с окладистой, грубой бородой. Со своим метр шестьдесят семь я рядом с ним всегда чувствую себя ребенком. Батюшка подкупает своей силой, вниманием, участливостью, простодушием. Ему можно доверить самое сокровенное. И я доверял, не стесняясь рассказывать на исповедях о своих прегрешениях. Отец Василий не просто выслушивал мои блеяния о неблаговидных поступках, но и сердечно переживал, старался объяснить, почему то или другое недопустимо, и как с этим нужно бороться.

К моему счастью, мы общались и вне рамок церкви. Забот у настоятеля полон двор, и я, чтобы оказаться с ним в неформальной обстановке, с удовольствием вызывался на различные послушания. Случалось, на моем