Посоветуйтесь с Дживсом! - Пелам Вудхаус

Наверное, грабителю, в смысле – настоящему профессионалу, который работает круглый год по шесть дней в неделю, оказаться поздней ночью в чьей-то спальне – это раз плюнуть. Но такого человека, как я, у которого нет никакого опыта в таких делах, вряд ли бы кто-нибудь осудил, если бы он, то есть я, послал все к черту и, тихонько закрыв дверь с другой стороны, рванул к себе в комнату и завалился спать. Только призвав на помощь знаменитую отвагу Вустеров и напомнив себе, что если я упущу этот случай, то другого, возможно, никогда не представится, мне удалось преодолеть замешательство. Минутная слабость прошла, и Бертрам снова стал самим собой.

Сразу, как только я вошел, мне показалось, что в комнате темно, как в подвале, где хранят уголь, но немного погодя начали проступать очертания предметов. Шторы на окнах были задернуты неплотно, и местами я мог кое-что разглядеть. Кровать стояла напротив окна, изголовьем к стене, а изножьем к двери, возле которой я находился, что позволяло мне, свершив, так сказать, задуманное, мгновенно покинуть место действия. Теперь передо мной встала довольно деликатная задача – определить, где находится грелка. Запомните: если вы захотите выполнить подобную миссию тихо и быстро, вы ни в коем случае не должны тыкать наугад штопальной иглой в одеяло, стоя в ногах кровати. Прежде чем вы перейдете к радикальным действиям, настоятельно вам рекомендую точно рассчитать местоположение грелки.

В этот момент, должен заметить, я испытал нечаянную радость, потому что услышал смачный храп, исходивший от того места, где лежали подушки. Здравый смысл мне говорил, что субъекта, способного издавать такой храп, вряд ли разбудит какая-то мелочь. Я бочком продвинулся к кровати, протянул руку и стал осторожно ощупывать одеяло. Почти сразу же рука наткнулась на бугорок. Я хорошенько нацелился и, крепко сжав палку, вонзил штопальную иглу в этот бугорок. Затем, вытащив оружие, попятился к двери. Еще миг – и я на свободе, припущу на всех парах в свою комнату, чтобы предаться наконец сладостному сну. Но вдруг раздался жуткий треск, и мне показалось, что мой спинной хребет вылетел вон, пробив в голове дырку. Содержимое кровати село, будто выскочил черт из табакерки, и сказало:

– Кто здесь?

Тут я понял цену самых тонко продуманных стратегических построений и могу вас заверить – они-то и губят все предприятие. В соответствии с тщательно разработанным планом, чтобы облегчить себе отступление, я оставил дверь открытой, и сейчас она, черт бы ее побрал, захлопнулась с таким грохотом, будто бомба разорвалась.

Однако мысли мои были заняты не взрывом, а совсем иным предметом. Меня крайне встревожило только что сделанное открытие: на кровати спал вовсе не Таппи. У Таппи голос высокий и визгливый, как будто провинциальный тенор пустил петуха. А я услышал нечто среднее между трубным гласом в Судный день и рыком тигра, просидевшего несколько дней на голодной диете и требующего завтрак. Противный, режущий ухо голос, так и слышишь: «Пошевеливайтесь!» – будто ты никудышный игрок в гольф и задерживаешь на поле пару отставных полковников. В этом голосе не было и намека на добродушие, учтивость, голубиное воркование, которые дают вам почувствовать, что вы обрели друга.

Я не стал мешкать. Рванул с места, хлопнул за собой дверью и был таков. Может, я и дубина стоеросовая, как тетя Агата меня аттестует, но я безошибочно чувствую, когда мое присутствие уместно, а когда нет.

Сейчас я помчусь по коридору к лестнице с такой скоростью, что поставлю рекорд, но кто-то резко дернул меня назад. Только что я был весь порыв и пламя, буря и натиск, но вот какая-то неодолимая сила осадила меня и держит, не давая вырваться.

Знаете, порой мне кажется: если судьба решила сыграть с вами такую злую шутку, спросите себя, стоит ли ей противиться. Так как ночь выдалась чертовски холодная, я надел халат. Именно пола этой проклятой хламиды, защемленная дверью в последнюю минуту, меня доконала.

Дверь распахнулась, в коридор хлынул свет, и обладатель мерзкого голоса схватил меня за руку.

Это был сэр Родерик Глоссоп.

За сим последовало временное затишье. Секунды три-четыре, а может быть, и больше, мы стояли, впившись друг в друга взглядом, причем старик все еще держал меня за локоть мертвой хваткой. Не будь на мне халата, а на нем розовой пижамы в голубую полосочку и не гляди он на меня с такой злобой, будто сейчас убьет, мы смотрелись бы, наверное, как рекламная картинка, где умудренный опытом старец, отечески похлопывая молодого человека по руке, говорит ему: «Мой мальчик, если бы вы подписались на издания заочных курсов Матт-Джефф в Освего, штат Канзас, как это сделал я, то смогли бы, подобно мне, стать третьим помощником вице-президента Объединенной Шенектейдской корпорации, выпускающей пилочки для ногтей и щипчики для бровей».

– Вы! – наконец вырвалось у сэра Родерика. И в этой связи хочу констатировать: тот, кто утверждает, что нельзя прошипеть слово, в котором отсутствует буква «ш», мелет вздор. Сэр Родерик произнес это «Вы!» как разъяренная кобра, и я не открою секрета, если скажу, что мне стало здорово не по себе.

Вообще-то мне, наверное, следовало что-нибудь произнести. Однако единственное, что я с трудом из себя выдавил, был едва слышный блеющий звук. Даже в обычной обстановке, когда моя совесть блистала чистотой, я чувствовал себя не в своей тарелке, встречаясь с этим типом, а уж теперь и подавно, тем более что смотрел он из-под своих ужасных бровей так, будто готов пырнуть меня ножом.

– Войдите, – проскрипел он, втаскивая меня за собой в комнату. – Не стоит будить весь дом. А теперь, – он отпустил мой локоть и закрыл дверь, причем брови у него так и ходили ходуном, – а теперь сделайте милость, объясните мне, что означают эти ваши безумные действия.

Мне показалось, что легкий, беззаботный смех сейчас как нельзя более кстати. Я и хохотнул.

– Перестаньте гоготать! – рявкнул радушный хозяин. Вынужден признаться, что легкость и беззаботность не произвели того эффекта, на который я рассчитывал.

Я с большим трудом взял себя в руки.

– Крайне сожалею, что так вышло, – сказал я как можно более сердечным тоном. – Видите ли, я думал, что вы Таппи.

– Будьте любезны, обращаясь ко мне, воздержитесь от употребления ваших идиотских жаргонных выражений. Что означает на вашем языке «таппи»?

– Видите ли, это вовсе не жаргонное выражение… Если подойти к вопросу с научной точки зрения, это имя собственное. Понимаете, я думал, что вы ваш племянник.

– Думали, что я мой племянник? Почему я должен быть моим племянником?

– Я считал, что это его комната.

– Мы с племянником поменялись комнатами. Терпеть не могу спать на последнем этаже. Боюсь пожара.

Впервые с начала нашей беседы я немного взбодрился. Подлость старого хрыча возмутила меня до такой степени, что на миг я даже перестал ощущать себя лягушкой, которую переехала борона. До последней минуты это ощущение буквально сковывало меня по рукам и ногам. Зато теперь я осмелел настолько, что стал смотреть на этого облаченного в розовую пижаму труса с презрением и ненавистью. Мой тщательно продуманный план так бездарно провалился только из-за того, что старый хрыч одержим малодушным страхом и предпочел, чтобы Таппи вместо него поджарился на огне, случись такая крайность, как пожар. Я бросил на старикашку презрительный взгляд и, кажется, даже хмыкнул.

– Уверен, ваш камердинер должен был сообщить вам, – сказал сэр Родерик, – что мы намереваемся поменяться комнатами. Я его встретил перед обедом и просил уведомить вас о наших планах.

Голова у меня пошла кругом. Нет, мало сказать «пошла кругом». Это неожиданное известие сразило меня наповал. Выходит, все это время Дживс знал, что старый хрыч будет спать в постели, которую я собираюсь протыкать штопальной иглой! Знал и допустил, чтобы я шел на погибель, ни словом не предупредил. Это было выше моего понимания. Я стоял как громом пораженный. Пораженный насмерть.

– Вы сказали Дживсу, что собираетесь ночевать в этой комнате? – прошептал я.

– Да. Будучи осведомлен о том, что вы с моим племянником состоите в дружеских отношениях, я желал избавить себя от вашего возможного визита. Признаться, мне и в голову не приходило, что упомянутый визит ожидается в три часа ночи. Какого черта, – рявкнул он, внезапно распаляясь, – вы рыщете по дому в этот час?! И что это у вас за штука?

Я вдруг понял, что все еще сжимаю в руке палку. Честное слово, в шквале эмоций, вызванных предательством Дживса, это открытие явилось для меня полной неожиданностью.

– Штука? – сказал я. – Ах да!

– Что означает ваше «Ах да!»? Что это такое?

– Видите ли, это длинная история…

– Ничего, у нас впереди вся ночь.

– Вот, собственно, как было дело. Прошу вас представить себе, как пару месяцев назад я мирно сидел после обеда в «Трутнях», никого не трогал и задумчиво покуривал сигарету… – Я умолк.