Посоветуйтесь с Дживсом! - Пелам Вудхаус

– Ну так как нам быть?

– Я уже уладил это дело, сэр.

– Уладили?

– Да, сэр. Едва мы с вами расстались, как решение созрело у меня в уме. Случайное замечание, брошенное мистером Филмером, натолкнуло меня на мысль.

– Дживс, вы необыкновенный человек.

– Благодарю вас, сэр.

– Какое же решение вы нашли?

– Мне пришла мысль пойти к мистеру Филмеру и сказать, что это вы угнали лодку, сэр.

У меня в глазах помутилось, я лихорадочно вцепился в носок, который в этот момент натягивал на ногу:

– Что-что?

– Вначале мистер Филмер не был склонен верить моим словам. Но я указал ему на одно существенное обстоятельство: вы, несомненно, знали, что он находится на острове. Этот факт весьма многозначителен, с чем мистер Филмер не мог не согласиться. Далее я ему напомнил, что вы легкомысленный молодой человек, сэр, который вполне мог сыграть с ним такую шутку. Мне удалось до конца убедить мистера Филмера в моей правоте, и теперь нет ни малейшей опасности, что он обвинит в содеянном мастера Томаса.

Я ошеломленно уставился на злодея.

– И вы считаете, что ловко все устроили? – сказал я.

– Да, сэр. Мистер Литтл не будет уволен, как вы того желали.

– А как же я?

– Вы тоже выиграете, сэр.

– Каким же это образом?

– Сейчас объясню, сэр. Я выяснил, с какой целью миссис Грегсон вас сюда пригласила. Она желала познакомить вас с мистером Филмером в надежде, что он предложит вам стать его личным секретарем.

– Что?!

– Да, сэр. Дворецкий Пурвис случайно слышал, как миссис Грегсон обсуждала этот вопрос с мистером Филмером.

– Стать секретарем этой жирной зануды! Дживс, я бы этого не пережил.

– Да, сэр. Я понимаю, что вы никогда бы на это не согласились. Вряд ли вы с мистером Филмером подходите друг другу. Однако если бы миссис Грегсон добилась для вас этого места, вам было бы неловко отказаться.

– Попробовал бы я отказаться!

– Именно, сэр.

– Но, Дживс, по-моему, кое-что вы упустили из виду. Как мне слинять отсюда?

– Сэр?

– Тетя Агата только что передала через Пурвиса, что желает меня видеть. Скорее всего в эту минуту она точит топор войны.

– Вероятно, самое благоразумное – не встречаться с ней, сэр.

– Но как избежать встречи?

– Непосредственно рядом с этим окном, сэр, имеется отличная, прочная водосточная труба. Через двадцать минут я мог бы подать к воротам ваш спортивный автомобиль, сэр.

Я поднял на Дживса благоговейный взгляд.

– Дживс, – сказал я, – вы, как всегда, правы. А не могли бы вы подать автомобиль через пять минут?

– Скажем, через десять, сэр.

– Идет. Приготовьте дорожный костюм, в остальном положитесь на меня. Где та водосточная труба, о которой вы так благосклонно отзывались?

Глава 2

Старина Сиппи и его комплекс неполноценности

Я смерил его холодным взглядом. Недоумение и досада владели мною.

– Дживс, ни слова больше, – проговорил я. – Вы зашли слишком далеко. Шляпы – да. Носки – да. Пальто, брюки, рубашки, галстуки, гетры – безусловно. Что касается этих предметов, я целиком полагаюсь на ваше суждение. Но когда речь идет о вазах – никогда!

– Очень хорошо, сэр.

– Вы заявляете, что эта ваза не гармонирует с обстановкой комнаты. Я решительно отвергаю in toto[1] ваше утверждение, что бы оно, по-вашему, ни означало. Мне ваза нравится. Я нахожу, что она живописная, броская, да и стоит всего пятнадцать шиллингов.

– Очень хорошо, сэр.

– То-то же. Если кто-нибудь позвонит, то в ближайший час я буду у мистера Сипперли в редакции «Мейферского бюллетеня».

Я удалился, храня на лице выражение сдержанного высокомерия, ибо был недоволен своим дворецким.

Прогуливаясь по Стрэнду вчера после обеда, я забрел в одну из тех лавчонок, где продавцы, завывая, как сирены в тумане, продают с аукциона всякую всячину. До сих пор не представляю толком, как это произошло, но я стал обладателем большой китайской вазы, украшенной малиновыми драконами. Наряду с драконами присутствовали птицы, собаки, змеи и зверь, похожий на леопарда. Этот зверинец теперь обосновался на консоли над дверью моей гостиной.

Ваза мне нравилась. Она была такая яркая и веселая. Она привлекала взгляд. Вот почему, когда Дживс, слегка поморщившись, начал выступать, хоть никто его об этом не просил, как заправский искусствовед, я дал ему отпор. Подумай я хорошенько, я бы ему сказал: «Ne sutor ultra»[2]. В том смысле, что чего ждать от камердинера, подвергающего вазы искусствоведческому анализу? Разве в его компетенции критиковать фарфор, который приобретает хозяин? Нет, нет и еще раз нет, так я ему и сказал.

В редакцию «Мейферского бюллетеня» я пришел, так и не избавившись от дурного настроения. Для меня было бы большим облегчением излить душу старине Сиппи – ведь друг, безусловно, все поймет и посочувствует мне. Рассыльный провел меня во внутреннюю комнатенку, где мой друг справлял свои редакторские обязанности. Бедняга Сиппи был по уши завален работой, и у меня просто духу не хватило плакаться ему в жилетку.

Насколько я понимаю, человек, поработав какое-то время в редакции, сгибается под бременем забот. Полгода назад Сиппи был весел и жизнерадостен: палец покажи – и он от хохота покатится. Он тогда служил, что называется, внештатно: здесь тиснет рассказик, там – стишки, и жил себе припеваючи. А с тех пор как он стал редактором этой газетенки, я его просто не узнаю.

Сегодня он, видно, совсем заредактировался, так что, временно отложив свои заботы, я постарался его ободрить и принялся расписывать, как мне понравился их последний выпуск. На самом-то деле я его, конечно, не читал, но мы, Вустеры, готовы идти на любые ухищрения, если надо поддержать друга.

Лекарство подействовало. Сиппи оживился:

– Тебе правда понравилось?

– Экстра-класс, старина.

– Каков материалец, а?

– Блеск!

– Как тебе это стихотворение – «Одиночество»?

– Потрясающе.

– Настоящий шедевр.

– Не то слово! Кто автор?

– Там же указано, – сдержанно проговорил Сиппи.

– У меня плохая память на имена.

– Его написала мисс Гвендолен Мун. Берти, ты знаком с мисс Мун?

– По-моему, нет. Приятная девушка?

– Боже мой! – вскричал Сиппи.

Я внимательно в него вгляделся. Если вы спросите мою тетушку Агату, она вам скажет – она, впрочем, скажет, даже если вы ее и не спросите, – что я тупой и бесчувственный, как пень. Примитивный, как амеба, так тетя Агата однажды обо мне отозвалась, и не могу сказать, что в общем, широком смысле она так уж не права. Однако существует одна область, в которой я детектив, не уступающий Хокшоу.{2} Могу распознать любовное томление быстрее, чем кто-либо другой в Лондоне. За последние годы так много моих друзей подхватили эту болезнь, что я ее в туманный день за милю различу. Сиппи сидел, откинувшись на спинку стула, и с отсутствующим видом жевал ластик. Я мгновенно поставил диагноз:

– Ну, дружище, выкладывай.

– Берти, я ее люблю.

– Ты ей признался?

– Что ты! Как можно?

– А почему бы нет? Вверни в разговоре, как бы между прочим.

Сиппи глухо застонал:

– Берти, приходилось ли тебе чувствовать, что ты – жалкий червь?

– А как же! С Дживсом – сплошь и рядом. Но сегодня он зашел слишком далеко. Веришь ли, дерзнул подвергнуть критике вазу, которую…

– Она настолько выше меня.

– Высокая девица?

– Духовно выше. Возвышенная душа. А кто я? Заурядное, приземленное существо.

– Ты на этом настаиваешь?

– Конечно. Разве ты забыл, как год назад в ночь после гребных гонок я схлопотал тридцать суток без права замены штрафом за то, что заехал кулаком под дых полисмену?

– Но ты же был в стельку пьян.

– Вот именно. Какое право имеет пьяница и закоренелый преступник домогаться благосклонности богини!

Сердце у меня кровью обливалось от жалости к старине Сиппи.

– По-моему, ты немного преувеличиваешь, дружище, – сказал я. – В ночь после регаты каждый человек, получивший благородное воспитание, непременно бывает вдрызг пьян, и лучшие из нас почти всегда не ладят с полицией.

Он помотал головой:

– Бесполезно, Берти. У тебя добрые намерения, но тут слова бессильны. Нет, я могу только издали ей поклоняться. В ее присутствии я немею. Язык прилипает к гортани. Я не мог бы даже собраться с духом и предложить ей… Войдите! – крикнул Сиппи.

Как раз, когда он начал свою проникновенную речь, кто-то постучал в дверь. Не столько, впрочем, постучал, сколько ударил или даже пнул. В комнату вошел высокий, внушительного вида субъект, с пронзительным взглядом и римским носом. Властный тип – пожалуй, такая характеристика больше всего к нему подходила. Мне не понравился его воротничок, а Дживс наверняка нашел бы что сказать по поводу его брюк, и все-таки вид у него был властный. От него веяло неодолимой силой. Он был похож на регулировщика уличного движения.

– А-а, Сипперли! – сказал он.

Старина Сиппи пришел в страшное волнение. Вскочил со стула и стал навытяжку с выпученными глазами.