Блондинка. том I - Джойс Оутс

Однако все это было как-то странно. Повторялось много раз, и с каждым разом Норма Джин заходила все дальше. Просто не верилось, что меньше года назад на съемках «Входить без стука» у молоденькой белокурой актрисы Мэрилин Монро была репутация необыкновенной скромницы, болезненно застенчивой девственницы, вздрагивавшей от любого физического контакта, даже от взгляда. Что она до начала съемок пряталась у себя в гримерной и выходила оттуда только когда ее вызывали, да и то неохотно, и в глазах ее мелькал панический ужас, и смотрела она застенчиво и немного исподлобья, как и подобало ее героине, и, похоже, вовсе не играла при этом.

Но в любом из эпизодов «Ниагары» та же самая молодая белокурая актриса выказывала не больше смущения, чем какой-нибудь бабуин. Она вполне могла выскочить из душа голой, если бы расторопная девушка-костюмерша не успевала в последнюю секунду накинуть на нее махровое полотенце; она могла отшвырнуть это полотенце, но все та же девушка-костюмерша успевала подать ей махровый халат. Именно по настоянию Мэрилин все постельные сцены она играла совершенно голой, в то время как на других актрисах, даже на таких экранных сиренах, как Рита Хейуорт или Сьюзан Хейворд, непременно красовалось бы телесного цвета белье, неразличимое под белыми простынями. Этой же актрисе пришло спонтанное решение приподнять колени под простыней и раскинуть ноги — в манере самой вызывающей, непристойной и в то же время такой «женственной». Вот женщина, которая никогда не будет робкой и пассивной в постели! Во время съемок простыня часто соскальзывала и обнажала или сосок, или всю жемчужно-белую грудь целиком. И у X. не было другого выбора, кроме как остановить съемку, сколь бы ни был он заворожен открывшимися его взору прелестями.

— Роза! Цензура это никогда не пропустит! — X. взял на себя роль бдительного отца, он нес моральную ответственность. А Роза была его распутной и своенравной дочерью.

Вот чертовка! До чего ж хороша, просто глаз не оторвать. Когда Коттен наконец «удушил» ее, многие из присутствующих зааплодировали.

Частично «Ниагара» снималась в Голливуде, в павильоне. Но некоторые эпизоды пришлось снимать на натуре, рядом с Ниагарским водопадом, в штате Нью-Йорк. На природе «Роза Лумис» проявила еще более необузданный и непредсказуемый характер. Актриса потребовала «усилить» реплики. Она возражала против «клише» в текстах. Она умоляла разрешить ей написать ряд диалогов; и когда ей было в этом отказано, настояла на том, чтобы хотя бы частично сыграть часть сцен мимикой, без слов. Норма Джин считала роль Розы Лумис недописанной, неубедительной, неким жалким плагиатом того, что сыграла Лана Тёрнер, соблазнительная официантка-убийца в картине «Почтальон всегда звонит дважды». Она считала, что студийные боссы нарочно решили унизить ее этой ролью. Но ничего, она им еще покажет, этим ублюдкам!

По ее настоянию сцены переснимались и переснимались. По нескольку раз. Иногда десятки раз. «Чтобы довести до совершенства».

От любого «менее совершенного» явления она приходила в панику и отчаяние.

Однажды, готовясь к длинному проходу, где Роза Лумис удаляется от камеры — быстрой и в то же время страшно соблазнительной походкой, — Норма Джин обернулась к X. и его ассистенту и как бы невзначай нормальным своим голосом, а не голосом героини заметила:

— Знаете, ночью меня вдруг осенило. У Розы был ребенок, так я думаю. И этот ребенок умер, еще совсем маленьким. Прежде мне просто в голову не приходило, но теперь я буду играть Розу с учетом этого. Вообще в ней намешано гораздо больше, чем говорится в сценарии. Роза — женщина с тайной. И я помню, как это случилось.

X. настороженно спросил:

— Что? Что и как случилось?

К этому времени он вот уже несколько недель находился под влиянием «Розы Лумис», или, если угодно, «Мэрилин Монро». Или — кем бы она там ни была! И никак не мог решить, стоит ли принимать эту женщину всерьез или отмахиваться от всех ее слов, как от глупой шутки.

А она, как ни в чем не бывало, продолжала:

— Этот младенец… Роза уложила его в ящик комода, и он задохнулся. Нет, не здесь, конечно. Не в мотеле. Там, где она когда-то жила, на западе. Где жила до того, как вышла замуж. Она лежала в постели с мужчиной и не слышала, как плачет ее малыш в ящике, и когда они закончили, так и не догадалась, что ребенок уже мертв. — Глаза Нормы Джин странно сузились, словно она вглядывалась в тени далекого прошлого. — Ну, потом, конечно, Роза вынула младенца из ящика, завернула его в полотенце и похоронила в тихом неприметном месте. Никто так и не узнал где.

X. нервно усмехнулся.

— С чего это ты, черт возьми, взяла?

Про себя он называл ее головокружительной блондинкой. Как бы подчеркивая тем самым разделяющую их пропасть. Возможно, опасался, что она подрывает его авторитет режиссера, как «Роза Лумис» в «Ниагаре» подрывала авторитет и подвергала сомнению саму мужественность своего несчастного мужа.

— Просто знаю, и все! — ответила Норма Джин, удивленная тем, что X. может усомниться. — Я хорошо знаю эту Розу.

Грандиозная женщина! И этой женщиной была она.

В мотеле, неподалеку от Ниагарского водопада, ей начали сниться сны, которые никогда не снились прежде в Калифорнии. Живые и правдоподобные, точно высвеченные светом прожекторов. Грандиозная женщина, хохочущая женщина с пышными желтыми волосами. Не Норма Джин, и не «Мэрилин», и даже не «Роза». «То была я. Я находилась внутри нее».

Вместо постыдной кровоточащей щелки в промежности возникли, точно протуберанец, огромные и распухшие губы. Орган, пульсирующий от голода и желания. Иногда Норма Джин просто проводила по нему рукой (или ей казалось, снилось, что проводила), и в ту же секунду она вся так и вспыхивала, словно спичка, и кончала, и со стоном просыпалась в постели.

Шлюха. Роза мучила своего мужа потому, что от него не было проку, потому, что он был как бы и не мужчина вовсе. Хотела, чтобы он умер, исчез из ее жизни, потому, что он не мужчина, а женщине нужен мужчина. И если этот мужчина ей не муж, она имеет полное право от него избавиться. В фильме у Розы созревает план: ее любовник должен сбросить мужа в реку Ниагару, чтобы течением его отнесло к водопаду, где он разбился бы на камнях. Жестокая, но правда, весьма типичная для 1953 года: женщина может быть мужней женой и в то же время не принадлежать мужу. Ни телом, ни душой. Женщина может быть мужней женой, но не любить его, а желать заниматься любовью с тем, кто понравится. Даже собственной жизнью она была готова распорядиться самым трагическим образом.

Я полюбила Розу. Может, в этом смысле я была единственной женщиной в зале. Но скорее всего все-таки нет. Потому что фильм имел колоссальный успех. И еще очень долго шли титры, и я ждала и не могла дождаться, как ждет ребенок начала дневного спектакля. И Роза была так красива и сексуальна, и все хотели, чтобы она своего добилась. И может, тогда всем женщинам удалось бы добиться своего. Нам надоело выслушивать жалобы и проявлять сочувствие. Нам до смерти надоело прощать. Мы чертовски устали быть хорошими!

— Может появиться в любой момент. Как тайное послание или знак. И не важно, поймешь ты или нет.

Норма Джин, заядлый книгочей, всегда верила в это.

Открываешь книгу наугад, перелистываешь страницы и начинаешь читать. Ищешь знамения, знака, истины, которая бы перевернула всю твою жизнь.

На съемки она отправилась с целым чемоданом книг. Она умоляла Касса Чаплина и Эдди Дж. сопровождать ее, но когда оба они отказались, выбила из них обещание прилететь на восток навестить ее, хотя прекрасно понимала, что никогда они не прилетят, слишком уж глубоко въелись в них голливудские замашки и манеры.

— Звони нам, Норма, обязательно. Будем держать связь. Обещаешь?

Бывали дни, когда съемки «Ниагары» шли гладко и успешно. Но выдавались и такие дни, когда все шло наперекосяк, и винили, как правило, в этом исключительно «Розу Лумис».

Она проявляла редкостное упрямство и одержимость на площадке. Никогда не была довольна результатом. Страх провала — вот в чем заключалась ее главная тайна.

В такие дни Норма Джин отказывалась обедать вместе с остальными членами съемочной группы. Уставала от них за день, а они уставали от нее. И от «Розы Лумис» она тоже начала уставать. Долго лежала в ванне, потом обнаженная падала на двуспальную кровать в номере мотеля «Старлайт». Никогда не смотрела телевизор и не слушала радио. Читала искренний, несвязный и полный просветленного безумия дневник Нижинского; отдельные, похожие на монотонные заклинания строки вдохновляли ее, и она принималась писать стихи.

Хочу сказать тебе, что люблю тебяХочу сказать тебе, что люблю тебяХочу сказать тебе, что люблю, люблю.Я люблю, а ты не любишь. Не любишь ты любовь.Я жизнь, а ты смерть.Я смерть, но ты не жизнь, нет.

Норма Джин лихорадочно строчила в блокноте. Что означают эти строки? Она сама не понимала. И не могла сказать, адресуется ли она к Кассу Чаплину и Эдди Дж. или же к Глэдис. А может, к отсутствующему отцу? Теперь, впервые в жизни оказавшись за тысячи миль от Калифорнии, она с особой болезненной ясностью вдруг поняла: Ты нужен мне, твоя любовь мне нужна. Я просто не вынесу, если ты меня не полюбишь.