Сиротка. Дыхание ветра - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Я не хотела никого убивать, — пробормотала она. — Хотя мне приходило это в голову. Мне хотелось навредить вам, месье, и вам, мадам! — Амели указала на супружескую пару. — Мой муж Наполеон так поносил вас, и потом, он ненавидел индейцев из-за своего отца, Фиделиаса.

— Всю эту историю мы знаем наизусть, — прервала ее Лора. — Но злодеи в наших краях не обязательно индейцы, и кому, как не вам, это знать… Однако где же Жослин?

Взволнованный последними словами Амели, Тошан подошел к начальнику полиции, желая поговорить с ним. Эрмин же увлекла мать в коридор. Она предпочитала не следить за продолжением этой истории. Ей нужно было сохранять хладнокровие для того, чтобы успокоить детей.

— Дорогие мои, все хорошо, — проговорила она. — Нечего бояться. Папа сейчас вернется.

— Эрмин, я взял на себя смелость объяснить им, что происходит, — уточнил Жослин. — Мукки очень волновался.

— Уже нет, мама! — воскликнул мальчик. — Мой папа не сделал ничего плохого. Человек, который похитил Луи, упал и…

— Да, и эта дама, которая кричала ужасные вещи, очень страдала, чувства захлестнули ее! — тихо проговорила Эрмин. — Это мать Поля Трамбле.

— Я не думал, что у злодеев тоже есть мамы, — удивился Луи, и лицо его стало печальным.

Услышав это, сестра Викторианна не могла не улыбнуться. Шарлотта посадила Луи к себе на колени и поцеловала его.

— И мама защищает своего ребенка даже тогда, когда он делает глупости, большие глупости, — подтвердила она.

Эрмин ласково обнимала Лоранс и Мари, которые снова обрели доверчивый вид счастливых девочек. Она часто замечала, что сестры-близнецы, несмотря на очевидную разницу в характерах, находили защиту от внешних невзгод в своем таинственном мире, в пространстве, которое было расцвечено радостью их собственных игр, перешептываниями и смешками.

— Мы возвращаемся к Тале, — объявила она. — И папа с нами.

Мукки вскарабкался на колени к матери, требуя ласки, и она погладила его по волосам.

— Думаю, ужин в «Château Roberval» отменяется, — заметил Жослин. — Ну что ж, тем лучше!

— Вы вполне можете отлично поесть с Луи и Шарлоттой, — ответила Эрмин. — Я знаю Тошана. После того, что произошло, ему захочется побыть одному и подумать. И мне понятно его желание.

Лишь через три часа Эрмин с Тошаном наконец смогли остаться одни. Они лежали у себя в спальне, в доме на авеню Сент-Анжель, где единственным источником света было багровеющее пламя умирающего камина и догорающая свеча. Обнявшись, они тихонько обсуждали события этого тревожного вечера.

— Я думала, мы сможем уехать значительно раньше, — проговорила Эрмин. — Полицейские старались вовсю, чтобы на месте взять наши показания. А мама разыграла великодушную матрону, пообещав выплачивать Амели Трамбле небольшую пенсию… Лишь бы мы только никогда больше не слышали об этих людях!

Тошан потянулся. Он очень устал. А поскольку жаловаться не любил, то молчал о тех страданиях, которые причиняли ему незажившие раны.

— Лора, наверное, нащупала ее слабое место. Эта женщина понимала, что обречена на полную нищету, поскольку ее муж в тюрьме. Знаешь, мне понятен ее отчаянный поступок. Ненависть может повредить рассудок и за несколько минут превратить самого разумного человека в чудовище. Меня самого пугала та агрессия, которая иногда рождалась во мне. Однако хватит об этом. Начальник полиции мне еще раз подтвердил, что я совершенно свободен, на мне нет никаких подозрений. Теперь, когда мы одни, я могу сказать тебе: тот факт, что мне как военному поручено специальное задание, сыграл свою роль.

Они поцеловались, и поцелуй этот был наполнен неизбывной нежностью.

— Здесь нам, по крайней мере, ничего не грозит, — сказала Эрмин. — Это приятно. Двери закрыты, в комнате тепло. Меня тревожит только одно: мы не сказали Тале о том, что видели Киону…

— И так хватило рассказов, да и дети хотели есть. Мне стало легче, когда вся семья собралась за столом. Ни к чему предавать Киону!

— Что значит — предавать? — удивилась Эрмин, приподнимаясь на локте.

— Моя мать и так потребовала от нее невозможного, попросив забыть свой дар и стать обычной девочкой. Она записала ее в начальную школу. Подруги, занятия арифметикой, чтением и так далее, — все это должно было переключить мысли Кионы, заставить ее перестать видеть вещие сны или лететь к нам на помощь. Но моя сестричка хитрит. Я подозреваю, что она поступает так, как считает нужным, и продолжает развивать свои способности.

Эрмин удивилась, услышав из уст Тошана слово «сестричка», ведь и она могла именно так называть Киону.

— Но это может быть для нее опасно! — заволновалась она. — Она может снова заболеть! У меня до сих пор перед глазами она в коме, такая слабенькая, такая далекая!

— И так быстро выздоровевшая! — резко ответил Тошан. — Я думаю, что Киона значительно сильнее всех нас как в физическом, так и в духовном плане. Я мало уделял ей внимания, недостаточно любил ее, ослепленный старыми обидами. Теперь я понял свою ошибку. Она мне очень дорога, и отныне я буду присматривать за ней и больше с ней беседовать. Должен признаться, что восхищен ею.

— Приятно это слышать, любовь моя. Я же подпала под очарование Кионы прямо с ее рождения.

Они улыбнулись друг другу с заговорщицким видом. С тех пор как их разлучила война, родство с Кионой сближало супругов. Тошан помолчал минуту и заявил очень серьезно:

— Я решил уехать через неделю, ни днем позже. Мне нужно выполнить свое задание, я предупредил полицию, что вскоре покину Валь-Жальбер… Я должен объехать большую территорию и не могу терять времени, ведь офицер в Цитадели полностью положился на меня. И я должен оправдать это доверие. Не волнуйся, я обещал, что регулярно буду приезжать домой к тебе и детям, но я бы предпочел, чтобы ты жила в Робервале. С одной стороны, это ближе, чем Валь-Жальбер, хотя, конечно, несколько лишних миль меня не пугают, а с другой стороны, Мукки, Лоранс и Мари пора уже отправляться в школу. Ты мне писала недавно, что учительница оставила твой поселок-призрак. А я хочу, чтобы наши дети были образованными людьми. Ты можешь за совсем небольшие деньги обставить и утеплить три комнаты одного этажа того дома.

Молодая женщина раздумывала: предложение было заманчивым, и оно ей безоговорочно нравилось.

— Ты прав, это прекрасная мысль! — согласилась Эрмин. — Родителям станет без нас спокойнее, а мы сможем приезжать к ним по воскресеньям, пользоваться городскими преимуществами, ходить по магазинам. Мне в Валь-Жальбере бывает скучновато. Да и дети будут в восторге, что пойдут в школу.

Они скрепили это решение новым поцелуем, который был уже не столь невинен, как предыдущий. Тошан расстегнул пуговки на ночной рубашке Эрмин и начал ласкать ее атласную шею. Молодая женщина чуть не застонала от удовольствия и сбросила с себя легкую рубашку.

— Ты не жалеешь, что вышла замуж за грязного индейца? — неожиданно спросил Тошан.

— О Тошан, не говори так! — возмутилась Эрмин. — Я никогда не жалела о нашем браке, слышишь? Никогда! Для меня происхождение человека и цвет его кожи совершенно не важны. Я люблю тебя всем сердцем. Мадлен — такая же моя подруга, как и Шарлотта. Как ты можешь задавать мне подобные вопросы? Если говорить о презрении, то я презираю скорее тех, для кого существует эта разница.

— Значит, Маниту благословил меня! — воскликнул Тошан. — Помнишь, как повел себя Жозеф Маруа, когда я приблизился к его сахароварне? У него не возникло никаких сомнений, раз я краснокожий и у меня длинные волосы. С самого детства на меня сыпались оскорбления, потому что моя мать — индианка. Расизм внушает мне ужас. Мимин, ты сама доброта и терпимость, но многие еще исповедуют убеждения, которые внушают мне страх. Взять хотя бы Гитлера. И я, не задумываясь, сяду на корабль, чтобы отправиться в Европу, или же буду сражаться здесь, в Квебеке, во имя справедливости… Возможно, тебе придется долго ждать меня. И если от меня не будет вестей, не выходи второй раз замуж прежде, чем будешь совершенно уверена, что я мертв. Однажды вечером в Цитадели я слушал, что говорили солдаты. Чего только они ни рассказывали о войне четырнадцатого года! Многие канадцы сражались в Европе и попали в немецкий плен, а здесь решили, что они погибли на фронте. Я не хочу вернуться и застать тебя с другим. Мне невыносима даже мысль о том, что до тебя может дотрагиваться другой мужчина, что он может целовать тебя.

Эрмин изумленно смотрела на Тошана. Она понимала, что тот искренне обеспокоен.

— Любовь моя, — сказала она нежно. — Этого никогда не случится. Я буду ждать тебя столько, сколько нужно.

— Жизнь человеческая держится на волоске, Мимин. Сегодня вечером, когда раздался выстрел, я вдруг почувствовал себя окутанным каким-то туманом, меня как будто не стало. Я закрыл тебя своим телом, не в силах допустить мысли, что пуля может попасть в тебя, что тебя могут ранить. Все так быстро произошло!