Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

И все же, она понимала, что больше некому. Если не попытается она, то Варес однозначно отправится к своему богу. Отмыв руки в настрое огнибай шелковицы, Авалон вытащила турунду и обработала покрасневшую, гноящуюся рану. В теплоте стал особенно отчетлив резкий кисловатый запах. В комнату вошел переодетый Дамиан и отдал ей наточенный нож, который она тоже обработала, чувствуя, как дрожат руки.

— Где Бас? — спросила она на удивление ровным голосом.

Дамиан нехотя отвел взгляд от Вареса.

— Кажется, блюет на улице.

Авалон опять судорожно вздохнула, заставляя себя успокоиться.

— Тогда ты поможешь. Обработай руки. Будешь готовить иглу.

Дождавшись, пока он выполнит просьбу, она взялась за нож и сделала первый надрез. Покосившись на лицо Вареса и убедившись, что он не дергается от боли, Авалон стала отрезать загноившиеся края раны. Кровь стекала по животу капитана, увлажняла ее руки, пока Дамиан сам не додумался взять тряпицу и промокнуть ее. Авалон удивленно посмотрела на него. Его красивый высокий лоб исходил морщинами, вероятно, от горьких и тревожных мыслей. Закончив, Дамиан отодвинулся и, посмотрев на нее, вежливо кивнул. Авалон не могла оторвать взгляда от темного меда его глаз. Она почувствовала, будто между ними лопнуло горькое напряжение, и подумала, что, скорее всего, так и выковываются звенья перемирия. Однако она не дала себе возможности задуматься, реальны ли ее чаяния, и продолжила операцию.

Она работала полночи в каком-то странном оцепенении, сделав единственную паузу, чтобы поддержать иссякающие силы: попила воды и съела пригоршню тёрна из рук Дамиана. Он все время был рядом, помогая вытирать кровь и вдевать кетгут в иглу. Зашив края раны, Авалон еще раз плеснула на нее настоя огнибая. Его никогда не бывало много, особенно теперь, если учесть лихорадочное состояние Вареса. Намазав на свежий шов плотный слой заживляющей мази, она с помощью Дамиана замотала чистой тряпицей живот капитана и наконец опустила слегка онемевшие от усердия руки. Очнувшись от сосредоточенности, Авалон ощутила себя фигуркой для театра теней: невесомой и полупрозрачной. Она зверски хотела спать, голова совсем не соображала, но она вспомнила, что в другой комнате ждет своей очереди Хорхе. К счастью, здесь ей на помощь пришла Элеонора — приготовила закрепляющий состав из глины, муки и яичных белков. Напоив Хорхе маковым соком, Авалон сняла каркас, который соорудила в поле на скорую руку и принялась фиксировать ногу тряпицами, промоченными в закрепляющем составе. Попросив Баса уложить Хорхе поудобнее, Авалон вернулась в маленькую комнату, чтобы обработать раны Дамиана, и застыла на пороге.

Дамиан заснул, сидя на стуле у кровати. Голова его накренилась вперед, волосы упали на лицо, наполовину освещенное свечой, которая почти утонула в луже воска. Решив, что сон сейчас лечебнее, чем обработка ран, Авалон поставила на пол пиалу с настоем и села, боком опершись на стену. Плечи ныли, на спине саднили раны от когтей. Ей нужно было их промыть и намазать мазью, но тьма поглотила ее, не дав додумать мысль до конца, и принесла кровавые сны, в которых к ней приходил Филиппе. Он разрывал на ней одежду, бил, а потом в ней пробуждалась женщина из теней и раз за разом перерезала ему горло.

Проснулась Авалон рывком, словно вынырнула из вод Персены, из-за тихого стона. Сначала ей казалось, что он вырывается из разрезанного горла Филиппе, но, очухавшись от липкого ужаса кошмара, она вскочила и приблизилась к кровати. Рассвет прокрался в комнату, точно вор, и она увидела, что Варес мечется в беспамятстве. Лицо, искаженное страданием, было покрыто потом. Впрочем, как и остальное сотрясающееся в ознобе тело. Принюхавшись к тряпице на его животе, она сняла ее, подобрала пиалу с настоем огнибая и еще раз обработала покрасневший шов. Состояние Вареса ухудшилось, и Авалон почувствовала горькую вину. Она пыталась отогнать мысли о том, что, если бы она не вмешалась, он мог поправиться самостоятельно, понимая их глупость. А потом бегом ворвалась в большую комнату, где все спали, и захватив свою суму, разожгла очаг дрожащими руками. Разложив все на столе, она стала кидать в котелок сушеные цветки липы, кору ивы, эхинацею, ромашку, череду, гибискус, стебельки и ягоды малины, черной смороды и синей клюквы. Все перемешав и дождавшись, пока жаропонижающий отвар закипит, она дала ему немного остыть, а потом спешно вернулась в маленькую комнату и влила его в рот Варесу.

— Он выживет?

Авалон вздрогнула и обернулась. Разбитая и невыспавшаяся, она почему-то сначала подумала о Филиппе, и ее напугало, что Дамиан знает о том, что она совершила. Но он перевел тревожный взгляд с нее на Вареса и поморщился — она догадалась, что его мучают собственными раны, нанесенные острыми когтями. Страх слегка отступил, сменившись виной.

— Не знаю, — честно ответила Авалон, не желая лгать ему. — Я сделала все, что от меня зависело. Но ты должен понимать, что раньше такие операции я сама не проводила, только помогала под присмотром настоящего лекаря.

Она хотела добавить, чтобы он приготовился к худшему исходу, но язык просто не повернулся это озвучить.

— Понятно, — сухо ответил он и уставился на Вареса.

Стараясь не обращать внимания на скручивающую спираль в животе, Авалон подошла к Дамиану и, показав смоченную тряпицу в пиале с настоем огнибая, спросила:

— Позволишь?

Он долгое мгновение молча смотрел ей в глаза, а потом решительно кивнул. Стащив рубаху, встал и приподнял руки. Авалон скользнула взглядом по выпуклым рубцам, которые остались вместо ран, что она зашивала в хижине. Память воскресила дни, полные холода, ужаса и трепета. Грудной рокот, кровь, стекающая по его спине, уязвимое горло, мягкие волосы, падающие на лоб. Она столько раз желала запустить в них руки, и вот он рядом. Кончики пальцев закололо тысячей иголок — она хотела дотронуться к его волосам и шрамам, чтобы убедиться в их реальности. Раны на обычных людях не заживали так быстро. А потом она вспомнила ночную бойню и поняла, что это не было сном. Дамиан действительно был монстром. Однако сейчас он смотрел на нее спокойно — зверь, спрятавший когти. И все же, этот зверь жил внутри него, даже сейчас, готовый сокрушать и убивать. Ей должно было стать страшно. Она должна была отдалиться. Должна была трезво выбрать свою безопасность, но она сделала к нему шаг. По запястью стекла капля настоя огнибая, когда она притронулась тряпицей к одной из свежих царапин. Она заметила, как напряглись мышцы под его кожей, и с горечью подумала о том, что ему наверняка неприятны отравляющие прикосновения вёльвы. Ее прикосновения. И сколько бы она ни фантазировала о своей руке в его вьющихся волосах, этому не бывать. Его сердце было непреклонным, словно изо льда, несмотря на то, что он весь состоял из огня. Даже кожа его казалась горячей.

— Кто это сделал? — Он вдруг подцепил пальцем ее подбородок, вглядываясь в кожу вокруг ее правого глаза. Синяк, оставленный Филиппе, уже почти сошел благодаря заживляющим мазям, но при утреннем свете все еще был слегка заметен.

Авалон, не отрываясь, всматривалась в нахмуренное лицо Дамиана. Ее болезненно занимала линия его губ, а внутри как будто завязался тугой узел. Воздух вокруг сгустился и нагрелся, точно у раскочегаренной печи.

— Я убила его, — прошептала она, ощущая напряжение, скопившееся мурашками на коже.

— Хорошо. — Он отпустил ее подбородок и отвернулся.

Воздух стремительно похолодел, обдав Авалон ушатом стылого разочарования. Она отступила, бросив в пиалу тряпицу. Запястья обдало брызгами.

— Мне нужно процедить отвар, — с неловкостью подобрав кажущиеся острыми слова, она развернулась, чтобы уйти, но не успела.

— Раны на спине. Я могу помочь. — Он сказал это таким обыденным голосом, что ей захотелось размозжить пиалу об его голову.

И все же она кивнула. Дамиан приблизился, перекинул ее косу вперед и аккуратно разодрал оставшиеся от рубахи лохмотья. Она протянула ему пиалу, чувствуя, как туже стягивается узел в животе. Он забрал тряпицу, слегка выжал и, склонившись к Авалон, произнес: