Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад - Роберт М. Вегнер

– Я проверил, – слышит он собственный голос. – Все врата в его царство исчезли… Что это значит?

– Ты подошел так близко?

– Да, – осторожный ответ, пропитанный неуверенностью. Укол страха чувствуется где-то внутри, и ему кажется, что он же ощущается и в очередной фразе. – Это еще ничего не значит.

– Ты слышал отголосок валящихся дерев? Крики? Рык раскалывающегося неба? Он сражается…

На этот раз страх отчетлив, у него вкус железа, как тогда, когда он – ребенком – едва не утонул. И он задумывается: этот страх его или бога?

– С кем? – Вопрос быстр и почти агрессивен. – Кто мог бы ворваться в запертое царство?

– Никто. – Женщина усмехается, и в этой улыбке они обе – она и богиня. – Мы говорили об этом, помнишь?

– Это невозможно.

– И сколько уже времени идет эта война? Когда ты в последний раз совершил Единение? Когда ты покидал все сосуды и снова был собою? Когда проведывал собственное царство?

Он не находит смысла в этих вопросах, но чувствует, как они возбуждают в боге ярость.

– Это ничего не значит, – цедит он. – Мы потерялись на этой войне, но вновь найдемся. Это наша жертва ради людей – и они это знают.

– Правда? А ты заглядывал им в глаза в последнее время?..

Чужак корчится на камне в характерной позе. Ноги под подбородком, руки сплетены под коленями. Издалека его можно принять за человека в странной броне и в маске на лице.

Он медленно приближается, растянув свои сосуды в цепочку длиной в десяток миль, готовый к бегству. Узел соединяет его с несколькими ближайшими. Сила пульсирует вокруг.

Чужак отбрасывает полосу тени, словно поток раскаленного воздуха, который некто закрасил несколькими каплями чернил. Кааф – здесь.

Он останавливается в нескольких шагах от камня. Нужно сохранять осторожность, человек не сумеет прыгнуть из такого положения, венлегго – сможет. Скрытые под хитиновым панцирем мышцы и сухожилия действуют словно натянутая тетива арбалета и могут моментально выбросить весящее двести фунтов тело в воздух. Единственное утешение, что даже они не способны пребывать в состоянии такой готовности слишком долго.

Он чувствует нарастающий изнутри хмурый хохот. Веселость бога, который стянул сюда всю Силу, какой только он сумел овладеть, воздух почти искрится. А линия тени, соединяющая посланца с кааф, – шириной в несколько футов. Если он хорошо понимает законы, управляющие чужим Присутствием, то – это огромная сила. Оба они могут за время короче удара сердца превратить десять квадратных миль земли в испепеленную пустыню. Потому не имеет значения, насколько быстро чужак сумеет броситься в атаку. И, несмотря на это, тот принимает именно такую позу.

«Так же, как и я», – думает он кисло. Он подходит к чужаку с Мечом, заброшенным на плечо, и это скорее движение человека, чем Бессмертного. Хотя он и не понимает до конца, кого из них больше успокаивает тяжесть стали.

Посол поднимает правую руку. Ладонь его очень схожа с человеческой: пять пальцев, отстоящий большой. Только вот у пальцев – как минимум, на один сустав больше, и рука выглядит как перчатка из хитиновых панцирей больших жуков. Ладонь исполняет медленный танец.

Стой. Не подходи. Отложи оружие.

Никаких приветствий, титулов, представлений. Для венлегго не существует этикета. По крайней мере не в отношении кого-то, кто глух для песни каафа.

– Сойди с камня, – отвечает он.

Чужак не может либо не желает говорить, хотя, без сомнения, понимает человеческие языки. Легенды, которые принесли с собой пришельцы, повествуют о том, что закованные в хитин воины некогда были куда более похожи на остальные расы, обладали костями, мягкими телами и лицами. Но по каким-то причинам они начали меняться, используя лишь им известное искусство, пока не обрели вид, подобный нынешнему. У них до сих пор были кости, его Меч мог бы это засвидетельствовать, как и мякоть, укрытая под бронею, которая сделалась частью их тел, но никто не видел лица живого венлегго – и никто не слышал их языка. Кааф была для них всем.

Посол отклоняется назад и медленно распрямляет одну конечность, через миг раздумий – и вторую. А скорее, то, что от нее осталось. У ноги нет стопы, а примитивный протез, выполненный из чего-то подобного дереву, выглядит временным.

Минуту-другую он смотрит на искалеченного воина. Не откладывает оружия. Это первый настолько сильно раненный венлегго, которому клан разрешил выжить. Они всегда убивали тех, кто утратил в битве кусок тела, будь это даже кончик мизинца. Кааф ценит лишь совершенство. Что это значит? Послали его, поскольку он ничего не стоит, а потому может и погибнуть? Или он сейчас бросится в атаку?

– Меч, – напоминает ему чужак.

Он засовывает оружие в петлю за спиною, выпрямляется. Ощущает Узел, Сила напирает, сосуды готовы, если кааф жаждет битвы – он ее получит.

– Говори, – роняет он коротко.

Посол застывает, полоса тени, единящая его с кааф, темнеет на миг. На мгновение кажется, что пришелец превратился в камень. На месте глаз его – заслонка, выглядящая словно два куска вулканического стекла, в них не удастся ничего прочесть. Вертикальная щель бронированного щитка на лице растянута от глаз до подбородка. Под хитином даже не понять, дышит ли чужак или нет. Как говорить с кем-то подобным?

– Туманные нас обманули. Это не вы убили авуклех. Мы хотим их уничтожить. – Ладонь движется медленно, и теперь понятно, отчего они выслали искалеченного воина. Это – слова предательства. Через десять лет войны венлегги готовы предать союзников, Владык Тумана. И неважно, правдива ли информация об обмане или нет, этот воин не вернется в клан. Он запятнал себя произнесенными словами. Кааф отяготит его виною и отбросит, чтобы остальные сумели сохранить лицо.

– Значит, у нас есть общая цель, – говорит он и улыбается, помечая себе на будущее: внимательно следить за новыми союзниками. Если хоть когда-нибудь он заметит, что они подарили жизнь искалеченному воину, – стоит ожидать удара в спину.

Начинаются переговоры.

Он ударился обо что-то на дне, течение подхватило его и вынесло к поверхности.

Рядом он ощутил движение, протянул руку, вцепился в проплывающие формы, удержался на воде. Полусгнивший сундук, несомый вниз по течению. Река перед ним танцевала в широком, воистину адском потоке.

«Проклятие», – успел он подумать, прежде чем волна закрутила его и всосала под поверхность.

Дитя. Посреди его шатра. Ребенку два года, восемь месяцев и шесть дней. Он ловит себя на том, что с некоторого времени отсчитывает каждый день, словно тот – величайшее сокровище. Нынче, завтра, послезавтра. Каждый миг важен.

Девочка смотрит на него и морщит носик. Потом улыбается и хлопает в ладоши, а маленькие солнца загораются и гаснут вокруг ее пальчиков.

Сила.

Никогда еще не случалось чего-то подобного – тело, наполненное на миг духом двух божеств и двух смертных. Она – не богиня и не обычный сосуд.

Когда она вырастет – она может потрясти мир.

Битва. Впервые брат встает против брата.

Это нападение – внезапное и подлое. Галлег первым бросает своих прекрасных воинов в битву, а его собственное Присутствие орет от ярости, воет о предательстве и подлости.

Он всегда мало понимал и никогда не мог взглянуть дальше, чем на несколько дней вперед. И все же ярость Владыки Бурь разрывает небо.

Но он не сломается. Не сегодня.

Линии его тяжелой пехоты поддержаны полками венлеггов. Закованные в хитин воины стоят твердо, будто вросши в землю, а атака за атакой разбивается о стену их щитов.

Если они выстоят, кааф даст то, что они просят.

Землю, на которой они сумеют воспитать следующее поколение.

И мир.

Город кажется покинутым.

Он въезжает на улицы и невольно призывает Щит, хотя мысль, что кто-то осмелился бы в него стрелять или метнуть копье, настолько абсурдна, что он почти улыбается.

Однако пустые улицы и затворенные двери домов сдерживают его гримасу.

Посредине города – рынок.

Там стоит одинокий старик.

Старик низко кланяется и говорит:

– Приветствую тебя, господин.

– Где все? – спрашивает он, хотя и знает, что те скрываются в домах.

– Ищут мира, господин.