Надежда - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Ну конечно, княгиня, — твердо ответил Василий. — Вы ж сами слышали, что она сказала: я — княгиня Евдокия Даниловна, жена градоначальника.

— А где же тогда Акулина? — пристально глянул на Дубова боярин Андрей.

— Как где? Вестимо, в Бельской слободке, — совершенно серьезным голосом, но с хитрецой в глазах произнес Василий Николаевич. — Другое дело, ежели она исчезнет, или уже исчезла, так ее никто и не хватится…

Важная беседа оказалась прерванной шумным появлением князя Святославского и скоморохов, тащивших бочку с плескавшимися на донышке остатками вина. Раскрасневшееся лицо и сбившийся набок кафтан князя недвусмысленно говорили, что в качестве емкости для вина он использовал и самого себя.

— Ну, разопьем оставшееся! — громогласно предложил Святославский.

Василий украдкой глянул на часы — пора было отправлять бочку на пристань.

— Эх, была не была! — решился Дубов. — Разливайте!

Князь щедро разлил вино по чаркам. Друзья выпили, помолчали.

— Да, хорошее винцо, — сказал Василий с видом знатока, хотя вряд ли сумел бы отличить «Каберне» от «Киндзамараули». — К такому бы вину еще и хорошую закуску…

— Ах я болван! — хлопнул себя по лбу Святославский. — У нас же уха стынет!

И князь, прихватив с собой Антипа, кинулся в сени, где остались котел и корзина. А вернувшись, они увидели, как Василий и боярин Андрей, установив закрытую бочку на подоконнике, живо обсуждают, как ее сбросить вниз, но так, чтобы она попала точно на телегу, а не на мостовую или, не дай Боже, на кого-нибудь из «Идущих вместе».

(Если бы князь Святославский был знаком с устным творчеством Ираклия Андронникова, то непременно вспомнил бы его яркий и образный рассказ, в котором Сергей Есенин точно так же высчитывал, в какой момент ему лучше всего сбросить из окна бочку с керосином, чтобы ненароком не пришибить двух старушек, движущихся по улице навстречу друг дружке).

— Возьми чуть левее! — кричал Василий кучеру. — А вы, ребята, расступитесь, а то и до греха недалеко.

— Еще бы! — подхватил боярин Андрей. — Охота мне из-за вас, бездельников, опять в темницу садиться!

— Да тебе, злодей, голову отрубить мало! — крикнула боярышня Глафира.

— Лучше о своей голове озаботься, дуреха! — не остался в долгу боярин Андрей. И это могло показаться весьма странным — доселе он ни в какие пререкания с митингующими не вступал и во время их акций даже к окну старался не подходить.

Наконец, вычислив, что теперь бочка уж точно не упадет мимо телеги, Дубов и боярин Андрей решительно спихнули ее с окна. Бочка тяжело упала на солому, постеленную на телеге, возница свистнул кнутом, и лошадка с резвым ржанием понесла ее мимо терема градоначальника.

— Вот бы тебя, боярин Андрей, в бочку — да в Кислоярку! — злорадно выкрикнула боярышня Глафира.

Боярин даже не обиделся:

— С тобою, девица-красавица — хоть в бочку, хоть в Кислоярку!

— А что, я согласная, — засмеялась Глафира. В сущности, никакой личной вражды к опальному боярину она не испытывала, а приглядевшись, должна была признать, что и собой он весьма пригож, даже не в пример столь обожаемому ею Путяте.

— Ну что ж, теперь можно и за стол, — с вожделением промурлыкал князь Святославский. — А чего это я Мисаила не вижу?

— Прихватило, — сочувственно вздохнул Дубов. — С непривычки к заморскому вину.

— Бывает, — со знанием дела сказал князь. — Ну, Богу помолясь — да за трапезу.

Обед удался на славу. Съедено было немало, а выпито — и того больше. Это если не считать затейливых «кулинарных» рассказов Святославского, которые изливались из него, будто из рога изобилия, и тем щедрее, чем больше он вливал в себя ухи и вина.

А по окончании обеда князь устало откинулся на спинку кресла:

— Уфф, хорош-шо посидели. А теперь недурно бы и соснуть.

Однако Василию спать вовсе не хотелось. Напротив, он испытывал радостный прилив сил и желание поделиться своей радостью со всем миром.

— Вы как знаете, а я иду на улицу, к народу! — сообщил он. — Извините, боярин Андрей, вас не приглашаю. А ты, Антип, идешь со мной!

Взяв ведро с вином, большую чару и корзину с остатками закуски, Дубов и Антип направились прямо к «Идущим вместе», которые, правда, никуда не шли, а добросовестно стояли на месте, выкрикивая свои немногочисленные лозунги. Когда они уставали скандировать, юный Цветодрев устраивал музыкальные паузы, виртуозно солируя на гуслях.

— Бог вам в помощь, товарищи! — провозгласил Дубов, нимало не озабочиваясь совместимостью таких слов, как «Бог» и «товарищи». — Я так чувствую, что вам нужно подкрепиться. А заодно и горло промочить.

И Василий, зачерпнув из ведра полную кружку, церемонно протянул ее боярышне Глафире.

Немного починившись, Глафира как бы нехотя приняла чарку и медленно ее осушила, а потом закусила пирожком, который ей преподнес Антип.

Этому безобразию запоздало воспротивился Ваня Стальной:

— Что ты делаешь, Глафира? Аль запамятовала, что наш любимый царь Путята и сам хмельного в рот не берет, и другим не советует?

— Не хочешь — ну и не пей, — уже чуть заплетающимся голоском ответила Глафира, — а другим не мешай!

— Ну, отчего же не хочу? — раздумчиво протянул Ваня. — Вот ежели бы не вина, а водички какой испить… А то и прямь сухота в глотке.

— Так это ж и есть водичка, — обрадовался Дубов, зачерпывая еще одну чару. — Ну, самую малость вином отдает, чисто символически!

— Да, недурна водичка, — похвалил Ваня, отпив пол-кружки. — Извини, добрый человек, до дна пить не буду — мне много нельзя.

— Ну, раз нельзя, значит нельзя, — не стал настаивать Василий. И обратился к юноше, стоящему рядом с Ваней: — Ну а вам-то, сударь, надеюсь, можно?

Боярин Павловский из своего затишка неодобрительно следил за тем, как Дубов угощает его подопечных, но до поры до времени не вмешивался. Когда же настал черед юного гусляра Цветодрева, он не выдержал:

— Да что вы делаете, милостивый государь, не видите, что он еще мальчик?

— Как, неужели? — захихикала Нюрка из Бельской слободки. — Ну, это мы живо исправим!

Василий внимательно пригляделся:

— Да, и вправду мальчик. И пускай всякий, кто скажет, что это девочка, бросит в меня камнем!

— Лучше бросьте спаивать молодежь, — проворчал боярин Павловский.

— Как вам будет угодно, — легко согласился Дубов. — Но вот ведь вы, уважаемый… простите, забыл ваше имя-отчество?

— Глеб Олегович.

— Вот вы, Глеб Олегович, уже вышли из молодежного возраста?

— Увы, — с кручиною в голосе вздохнул боярин Павловский, — у меня, почитай, и не было настоящей молодости, ибо она пришлась на мрачные годы прежних правлений. И лишь теперь, с воцарением нашего славного Путяты, я вновь чувствую себя юным и счастливым,