К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ. - Георгий Чиж

– А вы, Василий Степанович, возместите себе все из Охотска, там теперь много окажется лишнего, – сказал он Завойко.

– Совершенно верно, вы правы, капитан, – согласился тот, – но вы категорически требуете, как начальник экспе­диции, и это невольно возбуждает во мне протест, в то вре­мя, как я отдал бы без возражений просто Геннадию Ивановичу, по-дружески. Я хочу предложить вам еще часть своего продовольствия, а для себя сумею на «Охотске» по­лучить новое.

Геннадий Иванович смутился, хотел было извиниться, но вместо этого выдавил из себя одно короткое «спасибо». Остался недоволен и Кашеваров. «Поплясал бы ты у ме­ня, – подумал он недоброжелательно. – Жаль, что я еще не принял порта: показал бы я ему фигуру из трех пальцев...»

Невельской, так же, впрочем, как и Завойко, оказал­ся в двойной зависимости: от Муравьева, как чиновник для поручений, и от Российско-Американской компании, кото­рая поддерживала экспедицию деньгами и платила обоим особое жалованье.

Немногие морские офицеры, да и то только из высшего состава, понимали и представляли себе политическое значе­ние этой якобы «торговой» компании. Остальные, презри­тельно именуя невоенных ее служащих «купчишками», а са­мую компанию «рваной», с трудом подавляли в себе дворянскую спесь по отношению к ней и к ее коммерции. Так повелось еще со времен Екатерины, так продолжалось и во второй половине XIX века, несмотря на то, что уже 30 лет возглавлялась компания, и на месте и в Петербурге, преимущественно морскими офицерами. Ее интересы всегда казались им чужими и презренными, торгашескими, а подчинение не морскому начальству – чем-то оскорбительным. Это, конечно, дурно отражалось на ведении коммерческих дел самой компанией и затрудняло ей выполнение поруче­ний правительства. Последние причиняли большие убытки, возмещаемые правительством деньгами и привилегиями. Все это, вместе взятое, и, кроме того, неумелое руководство сдерживали ее промышленно-коммерческую гибкость: компа­ния становилась казенным, учреждением с непосильными расходами на содержание управлений, канцелярий, контор и факторий. Отсутствие надзора на местах и случайный под­бор служащих влекли за собой хищения и злоупотребления. Дурная слава крепла, авторитет и доверие к делам компа­нии падали.

Завойко, близкий к управлению компанией, понимал ее политическое значение. Фактория компании была перене­сена из Охотска в Аян по его предложению, а сам он охотно заведовал и тем и другим и понемногу освободился от духа пренебрежения, свойственного морским офицерам.

Свободен был от этой предвзятости и капитан-лейте­нант креол Александр Иванович Кашеваров, сын алеутки, всецело обязанный своим образованием и положением компании. Невельской же по-прежнему каждую неполадку в снабжении экспедиции, в содержании кораблей, каждую задержку или критику его требований считал умышленным и личным оскорблением или результатом мошенничества и не признавал никаких компромиссов.

Неприятное столкновение с Завойко, недовольство собой и тревога за Орлова вынудили его в тот же день перейти на борт «Охотска». Следующее утро застало его уже в пути.

...Неугомонный Орлов творил чудеса: он нанес на карту все закоулки обширного залива Счастья, нашел место для стоянки судов и зимовья, проследил в нескольких пунктах за вскрытием устья Амура и пролива, обзавелся двумя пре­данными ему переводчиками и даже с их помощью успел посадить доставленный сюда с осени с неимоверными трудностями Катин картофель, а в избушке на окне в деревян­ных ящиках посеял капусту и выращивал рассаду.

С чувством умиления смотрел Невельской на зеленые побеги капустной рассады и темно-синие замысловато изо­гнутые коготки картофеля, заботливо укрываемые на ночь травяными матами: неужели вызреют? Надо будет написать Кате, порадовать...

Пока обстоятельства складывались благоприятно: выбор места Орловым говорил сам за себя – лучшего не было.

Сам Орлов был не в духе, ходил за Невельским мрач­нее тучи и, наконец, не выдержал:

– Чаял, жену доставите, – сказал он. – Не тут-то было.

– На транспорте ее не оказалось, Дмитрий Иванович. Стало быть, в Охотск еще не прибыла. Михаил Семенович Корсаков погрузил бы... Ничего, – утешал его Невельской, – оказий будет еще много и из Охогска, и из Аяна, и даже из Петропавловска... А вы вот что: я никуда вас больше не пош­лю, стройтесь здесь. Да поудобнее да поуютнее и ждите. Просто завидно, как заживете своим домком!

– А вы, Геннадий Иванович?

– Я послезавтра выйду в Амур. Приготовьте шесть мат­росов пошустрее, шлюпку, обоих переводчиков, товары для торговли с гиляками, оружие, продовольствие на три недели.

Назавтра, в день Петра и Павла, при салютах из всех ружей в присутствии наличных стрелков и жителей из бли­жайшего гиляцкого поселка, на высокой мачте взвился государственный флаг и был заложен первый венец первой избы. Родилось русское зимовье Петровское. Прием гостей длился до вечера: угощали рыбой, вином и хоровым пением. А наутро строгий и нахмуренный Невельской, входя в шлюп­ку, вручил Орлову запечатанный пакет с надписью; «Вскрыть 20 июля».

Шлюпка направилась к устью Амура. Не успела она за­вернуть за мыс, как вдруг появилась возбужденная толпа ги­ляков, они что-то настойчиво кричали и размахивали руками.

– Требуют капитана остановиться, поговорить, – доло­жил переводчик Позвейн.

– Что они хотят от тунгусов? Почему они повторяют все время «тунгус, тунгус»?

Невельской выскочил на берег. Толпа окружила его плот­ным кольцом. Оказалось, что местные гиляки, встревоженные прибытием весной иностранного китолова, открывшего охоту на гилячек, требуют русского покровительства. Этого хотят и тунгусы.

– У гиляков одна голова и желание одно! – кричали они.

– Мы любим Дмитриваныча и не обижали его, вернись и обещай нас считать своими! У нас добрый ум,

– Хорошо, – пообещал Невельской, – выберите не­сколько человек, я вернусь и повезу в Аян, к начальнику, и вы скажете, чего хотите. Передайте это Дмитрию Ивановичу.

Долго махали вслед и кричали «ура!» беспокойные ги­ляки...

15. СЕКРЕТНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Орлов был недоволен: ему казалось, что Невельской сва­лил с себя заботы об устройстве Петровского зимовья цели­ком на него: проявленная Невельским заботливость в подго­товке уюта для семьи самого Орлова, по-видимому, только предлог. Уехал Невельской сумрачный, ушедший в себя. От­чего?

Секретный пакет жег пальцы: почему не поделился с ним? Не доверяет, что ли?.. А простился в обнимку, сердечно и серьезно, как бы навсегда.

Опускались руки, не хотелось приниматься за дела, и Ор­лов долго не выходил из своей избушки, глубоко задумав­шись и ничего не предпринимая.