Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь - Эмиль Золя

Жак предупредил Северину, что ей надо опасаться Флоры, — девушка видела, как они поцеловались в домике Мизара в тот день, когда свирепствовала снежная буря. Он понял наконец, что эта дикарка еще с отроческих лет страстно любит его, он знал, что она ревнива, что в ней живет неженская энергия, что ненависть ее может быть безрассудной и губительной. К тому же она, по-видимому, многое знала; Жак вспомнил, как она намекала ему на то, что председатель суда развратничал с какой-то барышней, а потом, чтобы спрятать концы в воду, выдал ту замуж. Ну, а коли ей это было известно, она, уж конечно, догадалась, кто свел счеты со стариком, и, разумеется, она молчать не станет, чего доброго, еще напишет донос, чтобы отомстить сопернице. Но проходили дни, недели, а ничего такого не случалось, Флора, как обычно, неподвижно стояла на своем посту возле самого полотна, подняв флажок. Она уже издалека замечала паровоз, и в то же мгновение Жак ощущал на себе ее пылающий взор. От этого взора его не мог защитить даже дым паровоза, взгляд Флоры будто пронизывал машиниста насквозь и неотступно следовал за ним, не отставая от грохочущего поезда, проносившегося с быстротою молнии. Но глаза девушки останавливались не на одном машинисте, они обшаривали каждый вагон от первого до последнего, придирчиво оглядывали окна, буравили их. И она неизменно обнаруживала каждую неделю ту, другую, соперницу. Когда Северина чуть высовывалась из окна, повинуясь властной потребности узнать, здесь ли Флора, та неизменно замечала ее, и взоры их скрещивались, как шпаги. Поезд стремительно скрывался вдали, пожирая расстояние, а девушка оставалась у переезда, она была бессильна последовать за ним и с бешенством думала о счастливых любовниках, которых он уносил с собою. Жаку мерещилось, будто Флора день ото дня становится выше, каждый раз ее фигура казалась ему более мощной, его тревожило, что она ничего не предпринимает, и он с беспокойством вопрошал себя, какой план вынашивает эта угрюмая рослая девушка, которая, точно изваяние, высилась у шлагбаума.

Немало досаждал возлюбленным и обер-кондуктор Анри Довернь. По пятницам он неизменно сопровождал поезд и всегда выражал назойливую любезность в отношении молодой женщины. Проникнув в тайну ее связи с машинистом, он говорил себе, что в один прекрасный день, возможно, наступит и его черед. Довернь выказывал Северине такие недвусмысленные знаки внимания, что Рубо в дни своих дежурств язвительно ухмылялся, наблюдая, как обер-кондуктор из кожи лезет вон: оставляет для нее отдельное купе, галантно подсаживает на подножку, пробует, достаточно ли горяча грелка. Однажды Рубо, продолжая спокойно разговаривать с Жаком, лукаво подмигнул ему, точно указывая на заигрывания Доверня и удивляясь тому, что тот их терпит. Кстати сказать, во время ссор Рубо грубо обвинял Северину, будто она живет сразу с двумя любовниками. И внезапно ей пришло в голову, что, может, и Жак думает так же, не оттого ли он постоянно угрюм? Заливаясь слезами, она клялась, что ни в чем не повинна, пусть он убьет ее, если она ему неверна! Смертельно побледнев, Жак обнял ее и, пытаясь все обратить в шутку, ответил, что не сомневается в ее порядочности и никого не намерен убивать.

В начале марта погода резко испортилась. Жак и Северина вынуждены были прекратить свидания, еженедельные поездки в Париж уже не приносили молодой женщине прежней радости: что значили эти несколько часов призрачной свободы! С каждым днем она испытывала все более властную потребность никогда не разлучаться с Жаком, быть с ним рядом и днем и ночью, она жаждала, чтобы он всецело принадлежал ей, ей одной! И вместе с тем в молодой женщине росла ненависть к мужу, одно присутствие Рубо приводило ее в болезненное и злобное раздражение. Обычно мягкая и покладистая, Северина не могла теперь спокойно слышать имя мужа, она выходила из себя, если он хоть в чем-нибудь ей перечил. И тогда ее прозрачные голубые глаза вспыхивали темным пламенем, словно отражая черноту волос. Северина впадала в ярость, обвиняла мужа, что он испортил ей жизнь, именно он — причина того, что они ненавидят друг друга. Ведь все это он наделал! По его вине рухнула их семья, по его вине она завела любовника! Каменное спокойствие Рубо, безразличие, с каким он встречал ее гневные вспышки, его круглые плечи, торчащий вперед живот — вся эта заплывшая жиром глыба раздражала Северину: как смеет он быть таким самодовольным, когда она страдает! Порвать с ним, уйти, начать на новом месте иную жизнь — вот чем были заняты теперь ее помыслы. О да, вычеркнуть все, что было, навсегда забыть обо всех этих гнусностях, вновь стать такой, какой она была в пятнадцать лет, любить и быть любимой, создать для себя такую жизнь, какая рисовалась ей в отроческих мечтах! Целую неделю она лелеяла план побега: тайно от всех они уедут с Жаком, поселятся где-нибудь в Бельгии и станут там жить, как трудолюбивая чета молодоженов. Но Жаку об этом она даже не сказала, ибо сразу же представила себе все препятствия — ложное положение, в каком они окажутся, вечный страх, который станет ее уделом; неприятнее же всего было то, что ей пришлось бы оставить мужу все состояние: деньги и дом в Круа-де-Мофра. Согласно брачному контракту, супруги Рубо совместно владели всем имуществом, по существующим законам она как бы находилась под опекой мужа, всецело была в его власти, и это связывало ей руки. Нет, она предпочла бы умереть, лишь бы не оставлять ему деньги! Однажды Рубо явился домой мертвенно-бледный: когда он переходил путь перед самым носом у паровоза, его ударило буфером по руке, и Северина подумала, что, если бы муж погиб, она б получила свободу. Она долго смотрела на него большими неподвижными глазами: отчего он не умирает, раз она его больше не любит и он только всем мешает?

С этого дня мечты Северины приняли иное направление. Рубо погибал от несчастного случая, а она вместе с Жаком отправлялась в Америку. Но теперь они уезжали уже повенчанными, предварительно продав дом в Круа-де-Мофра и обратив все имущество в наличные деньги. Отныне оба больше ничего не боялись. Они покидали родину лишь для того, чтобы возродиться к новой жизни и никогда не разлучаться. Там ничто не будет напоминать ей о прошлом, на новом месте они заживут действительно новой жизнью. Здесь она обманулась в своих лучших надеждах, но там она снова попытается построить свое счастье. Жак легко найдет применение своим силам, да и она не станет сидеть сложа руки, они сколотят состояние, у них, конечно же, появятся дети, их ждет новое существование, сотканное из труда и довольства. Стоило Северине остаться одной — утром в постели или днем за вышиваньем, — и она уносилась мыслью в этот воображаемый мир, каждый раз рисовала его себе новыми красками, без конца придумывала все новые, приятные ситуации, и сердце ее взволнованно билось в предвкушении радости и богатства. Раньше Северина очень редко выходила из дому, но теперь у нее появилась новая страсть: она отправлялась на мол, облокачивалась на перила и провожала взглядом уходившие суда, она следила за дымком парохода до тех пор, пока он не сливался с туманом, нависавшим над морем. В такие минуты сознание молодой женщины словно раздваивалось, ей чудилось, будто она стоит с Жаком на палубе, а их пароход, оставив далеко за собой Францию, плывет в волшебный мир мечты.

Как-то вечером — это произошло в середине марта — машинист наконец отважился прийти к Северине, он рассказал ей, что вместе с ним из Парижа приехал его товарищ по техническому училищу, который направляется в Нью-Йорк, где рассчитывает извлечь немалую выгоду из недавно изобретенной им машины для изготовления пуговиц; ему нужен компаньон-механик, и он даже предложил Жаку войти в дело и поехать с ним. О, это великолепное предприятие, надо вложить всего тридцать тысяч франков, а заработаешь, пожалуй, миллионы! Однако все это пустые мечты, прибавил Жак, и он, разумеется, отказался. Но, что ни говори, досадно, когда приходится отказываться от состояния, которое само в руки плывет.

Северина стоя слушала его, взоры ее блуждали. Господи, разве не об этом она грезила?

— Ах! Мы бы завтра же уехали… — прошептала она наконец.

Он с изумлением уставился на нее:

— То есть как это уехали бы?

— Ну да, если б он умер.

Она не назвала имени Рубо, только на лице ее появилась брезгливая гримаса. Но Жак понял и лишь пожал плечами, словно говоря, что, по несчастью, тот еще не умер.

— Мы бы уехали, — мечтательно продолжала Северина своим грудным голосом, — и были бы там бесконечно счастливы! Я продала бы дом, у нас не только нашлось бы тридцать тысяч франков, но и осталось бы еще немного денег на первое время… Ты вложил бы их в дело, а я бы свила для нас уютное гнездышко, где мы без помех любили бы друг друга… О, как это было бы чудесно, как это было бы чудесно!

И она чуть слышно прибавила:

— Все мрачные воспоминания остались бы позади, и перед нами потянулась бы вереница безоблачных дней!