Вереница - Элисон Синклер

– Хэт! – окликнул Морган.

– Картины! Картины, дядя Стэн! – выдохнула она. Морган чувствовал, как бьется ее пульс – в унисон с его собственным.

– Мне больно, – прошептала Хэт, пытаясь отдернуть руку.

Морган немного ослабил хватку, перестав ощущать ее пульс.

– Хэт!

– Рассказывай дальше, – попросила она.

– Но мне больше нечего… – Он осекся.

– Рассказывай!

И он стал рассказывать дальше – не этой девочке, а незнакомке. Он рассказал историю бедного мальчика, жившего в стране мечтаний и грез, умного и не очень смелого мальчика, у которого не было ни малейшей надежды и никаких шансов, но который тем не менее пошел по единственной дороге, которую видел перед собой, – по дороге, ведущей к звездам. Он рассказал, как смог, историю девочки, выросшей в неге и роскоши и знавшей, что она, возможно, не доживет до пятидесяти лет. Он рассказал историю другой девочки из бедной семьи, смелой девочки, которая поддерживала своих близких на протяжении долгих и трудных лет, но не смогла обрести счастья в спокойной и сытой жизни, и поэтому ей пришлось искать другие трудности и взвалить на себя новую ответственность. Он с удивлением услышал, что рассказывает историю их полета, вылившуюся в апологию этого летящего сквозь космос осколка человеческой расы, который в своем микрокосме отражал все сильные и слабые стороны человечества.

На границе между прошлым и будущим он вновь умолк, испугавшись, что его дальнейшие слова прозвучат как мольба.

Хэт с трудом подняла тяжелые, налитые свинцом веки.

– Хорошо, дядя Стэн. Надеюсь, я смогу докончить историю. – Она выдернула ладошку из его руки и приподнялась. – “И все они жили долго и счастливо, и увидели множество интересных мест, и сотворили множество чудесных вещей”. – Она умолкла, всматриваясь в себя. Потом пожала плечами и добавила: – По крайней мере я так надеюсь.

– Хэт! – еле слышно прошептал Морган.

– Картины, – сказала она, глядя перед собой рассеянным взглядом. – Много-много картин. В меня словно загружают… Посмотри: случайно, мозги не лезут из ушей?.. Ей-богу, мне кажется, что в голове не хватит места… Наверное, так бывает, когда действительно учишься изо всех сил. А я вечно лодырничала. – Очевидно, это была шутка, но в голосе Хэт не было ни тени юмора.

Она начала вставать, покачнулась и сказала, впервые став похожей на прежнюю Хэт:

– Эй, дядя Стэн! Дай мне руку!

Он осторожно помог ей подняться, и она вцепилась в его рукава, чтобы не упасть.

– Мне кажется, – медленно произнесла девушка, словно силясь перевести с другого языка, – ты был прав. “Теваке” нуждается в том, чтобы мы к нему прикасались. И не только пальцами, но и головами. Мы должны говорить с ним, дядя Стэн. Говорить без перерыва. Ясно?

– Да, Хэт.

– Это изменит нас тоже, – сказала она, наморщив лоб, словно от боли. – Не исключено, что в конце концов мы не сможем вернуться на Землю. А может, и не захотим. Экипаж формирует корабль. А корабль формирует экипаж. – Девушка быстро моргнула, словно образы, проносившиеся у нее перед глазами, мелькали, как в калейдоскопе. – Я все это нарисую. Но сейчас нам надо спуститься. Стивен скоро встанет, и я не хочу, чтобы его кто-нибудь снова пристрелил с перепугу. “Теваке” тоже этого не хочет. Мне кажется, он проникся к Стивену симпатией. Стивен первый начал с ним разговор. Черт меня побери, дядя Стэн… Это ж не полет, а натуральный улет! – Она взглянула на него и усмехнулась. Морган почувствовал громадный прилив облегчения. – Да мы бы всех наркодилеров на Земле могли за пояс заткнуть, ей-богу!

– Не сомневаюсь, – ответил Морган. Внизу раздались голоса. Морган обнял Хэтэуэй за талию, начал легонько разворачивать ее – и вдруг замер как вкопанный. Он наконец увидел то, что было за ней.

Картина изменилась. Пейзаж после пожарища, с обгоревшими головешками и пеплом, исчез. Стена была черной, как уголь, и усыпанной звездами. На мгновение у прикованного мыслями к Земле Моргана создалось странное впечатление, что это пустынный ночной пляж, где небо сливается с невидимым морем и лунный или звездный свет рисует вдали серебристые круги от брошенных камней.

Морган перевел взгляд на Хэт, и вопрос замер у него на губах. Она не отводила от картины глаз – огромных и сияющих. И, посмотрев на картину ее глазами, Морган понял, что эти камни – космические корабли, тысячи и десятки тысяч кораблей, вереница кораблей, освещенных тусклым сиянием отдаленного Солнца.

ЭПИЛОГ

Хэтэуэй

Дорогие мама, Пета, Дэйв, Джонни и Джой! И Аллен тоже…

Я знаю, что очень давно вам не писала. У нас здесь был такой дурдом, я уже потеряла надежду, что смогу послать вам свои письма. К тому же вам вряд ли захотелось бы читать о том, как я опять чуть не умерла. А после того, как я вступила с “Теваке” в контакт, мы так закрутились, что стало не до писем. Я говорила и рисовала, говорила и рисовала днями напролет, пока не почувствовала, что никогда больше в жизни не возьму в руки этот дурацкий карандаш. Но понемногу все утряслось – другие тоже научились слушать, и я этому ужасно рада. Эмили говорит, что я могу родить с минуты на минуту; жду не дождусь. Я устала таскать свой живот, мучиться по ночам от судорог в ногах и каждые пять минут бегать в туалет. Моя малышка толкается в меня, словно хочет разорвать на две половинки, как цыпленок, старающийся пробить скорлупу. Я понимаю, что ей там тесно – у меня самой и желудок, и печенка, и кишки все сдавлены в комок, – но если она хочет распрямиться, ей нужно сначала выбраться наружу.

До смерти хочу увидеть ее и убедиться, что с ней все в порядке. Мне постоянно снятся кошмары. Я вижу во сне, как она появляется на свет вся перекореженная, или в чешуйчатых перьях, как совы, или с глазами разного цвета и разной величины. Софи говорит, всем беременным женщинам снятся такие сны, но у меня для беспокойства есть веская причина. Моя беременность протекала совсем не так, как пишут в книжках. “Грипп Центавра”, ассемблеры дяди Стэна, мои мозги, подключенные к: “Теваке”… Не знаю, что я буду делать, если она окажется мутантом. Наверное, постараюсь ее полюбить. Котята у Мелисанды родились совершенно нормальными. Папаша, который сделал свое грязное дело, явно был длинношерстным и рыжим. А голоса у них такие же писклявые и пронзительные, как у Мел. Как бы мне хотелось быть кошкой! Тогда мои котята были бы уже почти взрослыми.

Стивен жив. Когда мы с дядей Стэном спустились с пандуса на пол, он как раз начал шевелиться под саваном. Вояки, естественно, тут же схватились за ружья, а Софи сжала в руках скальпель с таким видом, словно она не знала, то ли ей вскрыть саван, то ли пырнуть Стивена в грудь. Меня это так разозлило, что я просто подошла и стала рвать серое волокно руками. Оно буквально распалось у меня в руках – и перед нами предстал Стивен, совершенно голый и совершенно сбитый с толку. Он не помнит, кем он был раньше. Ему теперь нужно заново учиться ходить и говорить. Характер у него изменился до неузнаваемости, он стал гораздо мягче и терпимее. Мне иногда становится не по себе, поскольку я знала его раньше, но всем остальным он нравится такой значительно больше. Я слышала, как Софи и другие врачи говорили о связях синапсов, пластичности нейронов и прочей научной дребедени… В общем, на человеческом языке это значит, что “Теваке” не смог предотвратить отмирания каких-то частей мозга Стивена, и знания, хранившиеся в этих частях, теперь для него потеряны, Поэтому корабль сделал все возможное для того, чтобы Стивен мог учиться заново. Софи считает, что его мозг подобен мозгу ребенка и поэтому схватывает очень быстро. Похоже, отчасти он помнит, кем был раньше, потому что очень робеет в присутствии военных. Он рисует земные лесные пейзажи, на многих из которых видна женская фигура в красном пиджаке, уходящая вдаль. Стивен смотрит на нее, и глаза его становятся сияющими и растерянными. Кто-то выразился в том смысле, что ему не стоит рисовать, поскольку окружающие могут подумать, что он остался прежним и его надо наказать за нападение на Розамонду. На самом деле никто всерьез об этом не думает – и как раз благодаря самой Розамонде. Она – одна из тех, кто ухаживает за ним. Началось все это как-то странно. Казалось, ей необходимо было убедиться в том, что он не помнит ее – и никогда не вспомнит. Но, похоже, он что-то вспомнил, потому что смотрит на нее таким же взглядом, что и она на него. Как будто хочет убедиться, что она никогда больше не будет его мучить, и поэтому не спускает с нее глаз. Поначалу она иногда делала ему мелкие пакости, например, подсыпала какую-нибудь дрянь ему в воду, а потом била себя в грудь, каялась и обзывала себя подлой тварью (никому не объясняя, что именно она сотворила), и заставляла всех ее разуверять. Это продолжалось до тех пор, пока Мариан не застукала ее и не выругала (на хирургически чистом английском языке) за то, что она мучает беспомощного человека.