Дочь солнца. Хатшепсут - Элоиз Мак-Гроу

Два друга миновали многолюдные улицы, спустились на пристань и сели в дожидавшуюся их барку.

   — Конечно, — сказал Рехми-ра, — старый обитатель песков мог умереть.

   — Да, мог. Но я бы многое отдал за то, чтобы знать, что сейчас происходит в Кадеше.

Тот не прибавил к этому ни слова; когда друзья по наружной лестнице поднялись к его апартаментам, он предоставил Рехми-ра сообщить Амену об их неудаче, а сам отправился менять грязную, потрёпанную одежду. Позже, когда ушёл его раб Унас, он в задумчивости присоединился к сидевшим в гостиной товарищам.

   — Нужно найти более надёжный способ получения сведений, — сказал он им. — Кажется, я кое-что придумал. Допустим, я пошлю гонца...

   — В Кадеш? — удивлённо спросил Рехми-ра.

   — Нет, в дельту. В крепость Тару.

Они на мгновение задумались, а затем густые брови Рехми-ра сошлись на переносице.

   — Но Тьесу, дворцовый скороход...

   — О боги, я не пошлю дворцового скорохода! Почему бы не подкупить раба, прячущего глаза, уши и острый разум под личиной туповатого добродушного парня?

Амену посмотрел на него.

   — Тьесу, вы описываете моего старого раба Непри.

   — Да. Именно так. — Тот обернулся к нему лицом. Как ты думаешь, тебе удастся подкупить его?

   — Я делаю и всегда буду делать то, что вам понадобится.

   — Тогда иди и делай. — Когда за Амену закрылась дверь, Тот добавил: — Из этого может ничего не выйти. В таком случае я буду придумывать ещё что-нибудь — а затем ещё что-нибудь, пока не добьюсь своего! Я обязан иметь новости!

   — Тьесу... я сам поеду в Кадеш, — сказал Рехми-ра.

   — Нет, нет, нет! Это было бы глупо! — Тот нетерпеливо заметался по комнате. — Меня заботят эти купцы, Рехми-ра. Эти купцы и их слуги. Они тоже всё слышат, но не придают этому ни малейшего значения. Она уменьшает армию почти на тысячу человек, а им всё равно. Она добавляет к существующим ещё один налог, а они радуются тому, что её строительство привлекает к нам милость богов. Они забыли, что на свете существует ещё что-то, кроме Египта и Хатшепсут!

Рехми-ра горестно пожал плечами.

   — Она царица. Они верят всему, что она говорит.

   — Точно. Она царица. Но что именно делает её царицей?

   — Корона.

Тот не ответил. Он задумался. Нет, не корона. Нечто большее. Куда большее.

Его шаги замедлились. Он постоянно бился над одним и тем же вопросом. Тот был уверен, что уж этот-то вопрос имеет ответ, и он собирался найти его.

«Если она царица, то кто я? Что мешает мне быть царём? То, чем не владел мой отец, хотя он носил корону. И я тоже не владею этим, иначе у меня не украли бы трон. А она этим владеет. Именно это успокаивало людей, когда она проезжала по улицам, полным народа, до того, как пришли корабли... и всё заключалось не в её делах, а в том, чем была она сама. Мой дед, Тутмос Великий... Он тоже владел этим; тем, что ни у кого не вызывает сомнений, при виде которого каждый кричит: «Это фараон!» Тем, что было видно даже в старом сломанном луке... Но что же это? Внутренняя убеждённость? Вера в божественность царей? Или просто сильное желание?..»

   — Рехми-ра, — наконец хмуро сказал он, — я желаю как можно больше знать о моём деде. — При виде ошеломлённого лица друга он улыбнулся, но ничего не стал объяснять. В последнее время он никому ничего не объяснял. — Оставь меня, — вскоре сказал он. — Я пошлю за тобой, когда вернётся Амену.

Он прошёл в кабинет и долго стоял, глядя на груду заваливших стол свитков папируса. Это были личные записи царей из дворцовых архивов; в последнее время он изучал их, думая, что проникновение в мысли великих позволит ему ответить на собственный вопрос. Однако в мыслях древних царей не было ничего интересного; если не считать единственного исключения, они прятались за официальными словами и традиционными позами, которые отражали облик Гора, но не облик скрывавшегося за этой маской человека.

И лишь одно исключение приоткрывало завесу тайны. Тот взял свиток, сел и снова перечитал наставление сыну, оставленное Аменемхетом, царём XII династии.

«Внемли тому, что я говорю тебе, и ты сможешь стать царём страны, правителем земель... Будь твёрд с подчинёнными. Люди слушаются лишь тех, кто внушает им страх; не приближайся к ним в одиночку. Не прикипай сердцем к брату, не знай друга, не заводи себе наперсников... Даже во сне храни своё сердце про себя, да не положишься ты ни на кого в день зла».

Печальный совет, подумал Тот. Совет, продиктованный горьким опытом: Аменемхет правил Египтом в тяжёлое время, храбро защищал страну как от внешних, так и от внутренних врагов и познал измену тех людей, которым доверял.

«Это было после вечерней трапезы, когда наступила ночь. Я расслабился, почивая на ложе; моя душа задремала. Однако вскоре замелькало оружие, враги держали против меня совет... Я проснулся и восстал к битве, совершенно один».

«Цари — самые одинокие люди на свете...» — прозвучал в ушах Тота старческий голос. Возможно, подумал он, причина этого одиночества заключается в тайном знании царя о том, что он не божествен. Знании, которым нельзя поделиться ни с кем из страха напугать тех, кто зависит от этой божественности. По крайней мере именно это знание было причиной его собственного одиночества... Он повернулся к свитку спиной.

«Те, кто надевал мою одежду, смотрели на меня как на тень, — писал Аменемхет сыну. — Те, кто умащался моей миррой, поносили меня».

Их следующим шагом было стремление уничтожить того, кто уничтожил их веру, проявив себя человеком, а не богом... потому что в сердце своём признавал их своими братьями. «Веди себя как царь!» — мрачно сказал ему Рехми-ра почти пять лет назад. Следующий шаг был бы...

Тот бросил свиток на стол и откинулся на спинку стула, вспомнив о том, что едва не стал причиной гибели двух любивших его людей. Опасность миновала; по возвращении из гробницы в нём проснулся некий инстинкт, который раньше дремал. С того дня Тот держал свои мысли, сомнения и знание о том, что он смертный, при себе. Он запер душу на замок. Несомненно, новое одиночество, на которое он обрёк себя, было частью того, что делает царём; но наградой Тоту стало то, что он изо дня в день видел своих друзей живыми и здоровыми. Они были людьми, Ка которых восстанавливались так же, как восстанавливался Египет во всей его силе и славе после разлива Нила. Они обретали новую жизнь только благодаря богу и своей вере в то, что он воскресает после смерти.

«А вдруг царь всё же является богом, что бы он сам ни думал об этом? — подумал Тот и удивился собственной мысли. — Я вижу себя так, другие люди иначе, но их образ бога-царя властвует над ними так, как не смог бы властвовать единый царь-человек, поскольку они в буквальном смысле слова живут и умирают благодаря тому, что на свете существует он. Как я могу сказать, что этого нет? Как могу сказать, что те боги на стене гробницы мертвы, пока на свете существует хоть один человек, верящий в них? Гор, Амон, Мардук могут быть мертвы для меня, но живы в умах тех, кто в них верит. Даже для меня Ану ещё не совсем мёртв».

Тот встал, вышел на балкон, посмотрел на небо и подумал, испытывал бы он то же чувство преклонения, если бы увидел и небо изображённым на стене гробницы. Но как можно изобразить этот безбрежный небосвод? В виде нескольких звёзд? В виде полога на столбах или мерцающего коровьего брюха? Всё это однажды умерло бы и величие исчезло бы. Ах, именно в этом и заключается смерть богов — в попытках человека выразить невыразимое. Ты можешь изобразить небо или собственное запястье, но не можешь изобразить ощущение безграничной тайны, которую они содержат. Ты можешь изобразить людей, но когда пытаешься изобразить одинокое вопрошающее человечество...

Внезапно в дверь гостиной постучали. Тот обернулся и сбился с мысли.

   — Войдите.

Дверь открылась и пропустила распорядителя царского двора.

   — Пусть радуется Ка Вашего Высочества. Её Величество Ма-ке-Ра желает видеть Ваше Высочество на освящении нового пилона храма Мут, которое состоится завтра.

Её Величество любезно приглашает Ваше Высочество принести жертву богине ради блага Её Величества и всего Египта...

   — Довольно, — оборвал его Тот. — Я понял. Можешь идти.

   — Ваше Высочество не желает передать ответ? — подняв брови, спросил распорядитель двора.

   — Отсутствие Моего Высочества на завтрашней церемонии будет достаточным ответом, — коротко бросил Тот.

Оставшись один, он вернулся в кабинет и уселся за стол со свитками. Эти годы были самыми медленными и самыми утомительными в его жизни.

А для Хатшепсут это время было одним долгим радостным праздником. На всей земле не было человека, который посмел бы спорить с ней, обсуждать её действия или отказывать ей в исполнении желаний.