Империя проклятых - Джей Кристофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На Никите был черный шелковый халат, свободно завязанный на поясе, он почти не оставлял простора воображению. Длинные, чернильно-черные волосы рассыпались по широким плечам, мраморные равнины и долины обнаженной груди, бугры мышц на животе. Лоб венчал железный венец с шипами, а бездонные глаза, холодные и темные, как воды залива, устремились на Аарона.
– Доброй ночи, Златокудрый.
Аарон ничего не ответил, сжав кулаки. Склонив голову набок, Никита взглянул на свою дочь, на молодых клейменых, стоявших рядом с ней. Кавалеры поприветствовали своего господина и быстро удалились по его невысказанному приказу. Но Киара задержалась.
– Дочь? – спросил Никита, приподняв бровь.
– Отец, – ответила она странно нежным голосом. – Я хотела бы… мы можем поговорить наедине?
Черносерд мягко улыбнулся.
– Подожди, дитя. Попозже, когда я закончу.
Мать-Волчица опустила голову, поджав губы. Она была истребительницей всего живого на диких землях Оссвея. Убийцей бесчисленного множества мужчин, женщин и детей. Зверем, который до отказа набивал клетки, стоявшие во дворе. И все же на мгновение она показалась мне неопытной девушкой.
– Твои кладовые полны. Твой род укрепился. Черный Лев убит. – Киара заломила руки, встретившись с ним взглядом. – Ты недоволен моими дарами?
– Доволен. – Взгляд Никиты метнулся к Аарону, и его улыбка стала шире. – И скоро буду доволен еще больше.
– Тогда, может, мы…
– Помни о своем месте, Мать-Волчица.
Теперь в голосе Никиты зазвучал металл, и его дочь вздрогнула, когда он заговорил. Киара с надеждой уставилась в его темные, немигающие глаза, в которых мы не увидели ни света, ни тепла.
– Ты – моя правая рука, – сказал Никита. – Ты занимаешь самое высокое положение при моем дворе. Будь довольна, кровь моя, теми благословениями, которые у тебя есть. Ибо то, что дано, можно отнять.
Мать-Волчица снова опустила глаза и низко поклонилась.
– Мой лэрд, – прошептала она.
И, искоса взглянув на Аарона, Киара вышла и закрыла за собой двери.
В будуаре воцарилась тишина, нарушаемая только песней моря. Мрачный взгляд Никиты снова упал на Аарона, и на его губах застыла та же ужасная улыбка.
– Наконец-то мы остались одни, – сказал он.
Аарон ничего не ответил. Мы знали, что в жилах молодого капитана течет древняя кровь – он лишь однажды отведал из запястья Никиты, но даже этого хватило, чтобы установить связь, подобную той, которая зародилась между Диор и Лилид. Теперь Никита уже был внутри Аарона, и, наблюдая сверху, мы видели, каких усилий стоило молодому лорду не обращать внимания на этого бледного инкуба, когда тот начал медленно спускаться, развязывая пояс на своем халате.
– Испытываешь жажду, да? – спросил Никита низким и проникновенным голосом.
Но капитан Авелина по-прежнему не издавал ни звука.
– Удивительно, как быстро возвращается голод, – размышлял вслух Никита. – Вроде насытился до краев, а познаешь покой всего на одну ночь, прежде чем мучения начнутся снова. Я слишком хорошо знаю, какая боль охватывает тебя, Златокудрый. Слишком хорошо знаю, что тебе нужно.
Никита взял со стола рядом с собой бокал из сверкающего хрусталя. Не сводя глаз с Аарона, граф поднес запястье ко рту, и с его губ сорвалось тихое шипение, когда он глубоко прокусил его. Поднеся бокал к проколотой вене, он пожелал, чтобы его древняя кровь пролилась в чашу, и, хотя мы были высоко под потолком, наши крылья все равно затрепетали от этого аромата, от этой мощи, от этого могущества, заливающего дрожащий мир красным.
– Иди. – Никита протянул кубок. – Пей.
Аарон стоял, сжав кулаки, с вызывающим видом.
– Merci. Но я не жажду.
Черносерд только улыбнулся. Отставив бокал в сторону, он встретился взглядом с Аароном и сбросил с плеч халат, обнажив каждый дюйм своего совершенного тела.
– Желаешь другого пира? Все же ты еще очень молод. И наверняка помнишь, каким смертным был раньше. Помнишь свои желания. Свои потребности. Никита может быть полезен тебе во всем.
Аарон стоял в этом будуаре, как бледная капля на берегу черного океана. Глаза его блуждали по опасному телу Никиты, а бескровные губы скривились.
– Меня от тебя тошнит, – прошипел он.
– Твой рот протестует. Но в твоей душе я вижу пустоту. – Никита откинулся на бархат, обнаженный и совершенный. – И однажды я увижу ее заполненной, Златокудрый. Тебя ждут ночи чудес. Ночи блаженства и крови, боли, власти и наслаждения – все перемешается, все сплетется. Никита будет твоим наставником. Твоим монархом. Твоим хозяином.
– Никогда, – ответил Аарон. – Никогда.
– Никогда просто займет больше времени. Знаешь, кто я? Чем занимаюсь?
– Я знаю, что ты – это все, что я презирал с детства, – выплюнул молодой лорд. – Я знаю, что ты дьявол в ангельском обличье. Но хоть ты и можешь влиять на мой разум, мое сердце тебе не тронуть, несмотря на всю твою силу. Так что послушай меня сейчас, чудовище, а потом поступай как знаешь. Все, что ты от меня получишь, будет краденым. Никогда я не сдавался. Я скорее умру, чем назову тебя хозяином по собственной воле.
Никита усмехнулся, тихо и протяжно.
– Значит, ты у нас благородных кровей, да? – Он махнул рукой, словно отметая вопрос. – Не отвечай, я чувствую исходящий от тебя смрад. Я долго живу и повидал многих, считавших себя знатью, Аарон де Косте. Но рано или поздно все они преклоняли колени.
Черносерд поиграл бокалом, и улыбка исчезла с его лица.
– Сам я не такой, не благородный. Я родился сыном пастуха на грязном полу убогой лачуги в Тальгосте. Деревушки, где я жил, больше даже не существует. Мой отец был жестоким человеком – люди, выросшие в жестоком мире, часто становятся такими же. Но в его жестокости была какая-то мудрость, и шестьсот сорок один год спустя я все еще помню величайший урок, который он мне преподал. Хочешь, расскажу, Златокудрый?
Аарон молчал, поглядывая то на окно, то на камин в поисках какого-нибудь отчаянного выхода. Но Никита продолжал говорить, не сводя глаз со своей жертвы:
– Однажды зимой, когда мне было восемь, волки растерзали одну из наших овцематок. Я нашел ее тело. От одного вида разлившейся крови я почувствовал привкус железа в воздухе. У нее был ягненок, он стоял на снегу и испуганно блеял, и мой отец велел мне зарезать его – мы всегда могли просто приготовить больше мяса. И хотя я сказал ему,
