Нильс - Андрей Валентинов

к месту назначения. Порядок соблюдать безукоснительно, шаг влево, шаг вправо — побег, прыжок на месте — провокация. Господа, мои парни пять лет охраняли Дахау, так что лучше вам не испытывать наше терпение!

— Мы не заключенные! — перебил кто-то. — Я в СС с 1933 года!..

Старшой поморщился.

— Сейчас ты Scheisse! Вякни еще, пристрелю, как бешеного пса… Внимание, первая пятерка!..

* * *

Коридор стал заметно шире, стены расступились, в глаза плеснул яркий электрический свет. Зал, белый, как и все вокруг. Потолок теряется где-то в сером сумраке, зато все, что ниже, ярко высвечивает стоящий на железной треноге фонарь. Гладкий пол, несколько старых скамеек, чей-то портрет посреди пустой стены.

— Тут задержимся, господа, — сурово молвил мастер Якоб.

Мастером и представился, немолодой, суровый, лицо в морщинах, плечи под старым потерявшим цвет бушлатом, бесформенная мятая шапка на голове. Он и встретил, когда скрипящая клеть наконец-то коснулась подземной тверди. Спускались долго, и доктор Фест все пытался понять, в чем загвоздка: то ли шахта глубока, то ли клеть, которой самое место в музее, совсем не торопится. Рассудил: и то, и другое.

Мастер Якоб, служащий здесь сторожем, тоже просился в музейную экспозицию, причем в раздел, посвященный тяжелой жизни шахтеров позапрошлого века. Держался он, впрочем, не по-пролетарски, глядел строго и все время порывался командовать.

— Шляпу, стало быть, господа, снимите. Фуражки тоже, это наверху ты шуцман, а здесь только гость. Вам еще обратно, к солнышку, возвращаться… Ну, вот, стало быть, Она…

Белая ниша, вырубленная в белой стене и такая же белая фигура в плаще до пят. Лица не разглядеть, пальцы сцеплены на груди, возле босых ног высохший венок из цветов.

— Дева Мария Горная, покровительница, стало быть, всех, кто в шахте работает. Времена сейчас, понятно, пестрые, только все одно очень советую, господа, молитву сотворить. Оно и в обычае здешнем, и вообще не помешает.

Умолк и сам сотворил крест. Бывший унтер-офицер молиться не стал, но невольно задумался. К клети, ведущей в черную бездну, некоторых пришлось подгонять прикладами. Страшно! Спускаться тоже невесело, все время вспоминались средневековые рисунки, на которых грешники низвергались в Пасть Адову. Но внизу взорам открылся самый настоящий подземный дворец, белый, без единого изъяна, совершенный в своей чистоте. Дышалось легко, сердце билось ровно, страх растаял без следа. Соляная шахта, ныне санаторий и музей, таких немало в Германии. Но почему тут база СС? С кем они собрались воевать под землей? С гномами?

— Амен! — мастер Якоб резко выдохнул и вновь нахлобучил шапку на голову. — А теперь, господа, на правах не только здешнего сторожа, но и экскурсовода, обязан доложить, что Девой Марией эту фигуру сочли по ошибке, пусть и простительной. Там портрет на стене, видите?

Доктор Иоганн Фест всмотрелся. Годы не пощадили краски, разглядеть можно только смутный контур. Некто очень немолодой в пышном парике с орденами на груди.

— Граф, стало быть, Леопольд Вальзаг фон Вальзаген. При нем Зильберферай и закрыли, чтобы тут санаторий учредить. А статую из соли изваял итальянский скульптор Леонардо Тьеполло. Это матушка его сиятельства, Регина-Каролина, очень, говорят, набожная дама. Народ, однако, иначе рассудил, потому как видом она вполне даже подходит. Молиться стали. Отчего бы и нет, если от чистого сердца?

Кто-то нервно хихикнул, мастер взглянул строго.

— Нечего! Вон, пишут разные профессора, что иногда даже статуям богинь языческих, Венерам и Дианам молитвы возносили. Как это будет по-ихнему, по-ученому? Vox populi — vox Dei![57]

На этот раз никто возразить не рискнул.

* * *

Белый цвет исчез, вместо соли камень. Как пояснил, мастер, ненадолго, всего лишь выступ подземной скалы. Неярко светили лампочки под потолком, слева и справа стали попадаться двери, самые обычные, запертые. Но вот возле одной обозначился знакомый грузный силуэт.

— Быстрее, быстрее, господа! Там дальше вас разместят, объяснят правила и выдадут продукты. Поторопитесь, наверху ждут ваши товарищи!

Толстяк-штандартенфюр явно не накомандовался. На него даже не посмотрели. Дальше стало темнее, несколько лампочек не горели, и все невольно ускорили шаг. Бывший унтер-офицер представил, что отключили свет…

Не надо!

И тут его взяли его под локоть.

— А вас, доктор Фест, я попросил бы остаться!

Пусть и темно, однако не ошибешься.

Олендорф!

* * *

Комнатка не только без окон, но и без двери. Две старые железные койки, на них — матрацы, лампочка под потолком, витой желтый провод на стене. Даже для тюремной камеры бедновато.

— Поживете здесь, со мной, — бригадефюрер кивнул на одну из коек. — Мне спокойнее, да и вам тоже. Остальных разместят в бывшей процедурной, там вообще ничего нет, только матрацы. Санаторий разорился в Великую депрессию, после чего вывезли все, кроме старого хлама. Но жить можно, умывальник и все прочее по коридору через дверь, вода подается насосом, электричество от генератора. На складе полно консервов, их уже мы завезли. А главное — полнейшая безопасность!

Доктор Фест вспомнил провал на месте офицерской школы.

— Бригадефюрер! Откройте тайну, кому Гиммлер так насолил? После Берлина я грешил на рейхсминистра авиации, но в Бад-Тёльце… Он что, с Плутоном Персефону не поделил?

Олендорф поморщился.

— Не о том думаете, доктор! Я уже говорил, самое время что-то менять в вашей жизни. И, знаете, для этого вовсе не требуется надевать черную форму.

Иоганн Фест мысленно дорисовал соседу по комнате рожки и копытца. Вполне, вполне! Теперь хвост и свиной пятачок…

Спаси нас, Дева Мария Горная!

7

«Вопрос: Сообщал ли мне отец, бывший приор Жеан