Нильс - Андрей Валентинов

Камешек в ее огород, для красивого (да-да!) черноволосого парня она исключительно «госпожа». И в самом деле, он каждый день работает, а Соланж де Керси скучать изволит.

— Это не хорошо и не плохо, это данность, с которой надо считаться. Нас, вилланов…

Он внезапно улыбнулся и подмигнул.

— А если на благородной латыни, пролетариев, мало волнует грызня в правящем сословии Клеменции. Что Высший Распорядительный совет, что Старший Брат, все едино. Если поставят в каждой комнате телескрины, что для нас изменится? Мы же их чинить и будем, уверен, нам и зарплату прибавят, и ставки поднимут.

— А если они… То есть, я имела в виду, он и она вдвоем, — не выдержала Соль. — А ваш проклятый телескрин и выключить нельзя!

Ой… Слишком громко. И соседи услышали, и Дуодецим, кажется, смутился. Впрочем, ненадолго.

— Вы серьезно? Ох, госпожа де Керси!.. Ради вас… То есть, когда вы вырастите и станете большой-большой, поставлю скрины на профилактику в вашем узле совершенно бесплатно, только предупредите. И в остальном всегда договориться можно, причем совсем не за дорого… Ломаются они, телескрины, я вам скажу, постоянно.

И вновь подмигнул. Соль же почувствовала, как непрошеная краска заливает шею и щеки. Десна уже не болит (почти!), вот и распустила язык.

— Как вы говорили, господин Дуодецим? Производительные силы взрывают изнутри производственные отношения?

Экран телескрина (помянула!) включился, как и в прошлый раз, совершенно неожиданно, причем посреди коридора. Соль едва не не врезалась, но вовремя сделала шаг назад. Ничего такого и не случиться не может, просто картинка, как в кинозале, но мало ли…

— Внимание! Внимание! Важно правителствено собщение!..

Хоть и государственный, все поняла сразу. Сердце ушло вниз. Если правительственное, если вещание по всей станции включили, значит, и вправду все очень серьезно. Неужели война?

— …Днес по обяд местно време…

Он напряжения на лбу выступил пот. Итак, сегодня, в полдень по местному времени. К счастью, дальше все стало понятнее, не зря все-таки учила.

— …група паломникав заняла крепасць Монсегюр и узняла над яе руинами Крста Клеменции…

Соль ахнула. На экране знакомый неровный контур развалин, много раз виденный на фотографиях. Только теперь над камнями высятся вырезанный из светлого металла двенадцатиконечный катарский крест, память о предках, и двухцветное знамя графства Тулузского.

Дочитав сообщение, диктор перешел на латынь, и дева Соланж вновь убедилась, что с языками на далекой планете не все просто. Недаром дед сердится.

— Сбылась вековая мечта, сбылись пророчества, праведники радуются на горних высях, и небеса ликуют. Мы вернулись домой и вернулись навсегда.

Соль кивала в такт словам. В детстве, когда она листала «настоящий» учебник истории, история Монсегюра казалась сказкой, давней и очень грустной. Нет уже Окситании, и старого Лангедока нет, замок же, который посещают туристы, не имеет ничего общего с тем, что погиб когда-то. Куда возвращаться?

— У паломников нет оружия, но они заявили, что из Монсюгюра не уйдут.

Лица — суровые, радостные, слегка растерянные. И крик, громкий, отчаянный:

— Монсегюр наш! Монсегюр наш! Монсегюр наш!..

Все исчезло, на черном экране огромные белые буквы: DCXCV. Соль помотала головой. Не буквы, конечно, цифры! D — это 500, а все вместе… 695!

…Мосегюр пал в 1244-м, почти семь веков назад. 695 лет…

Перекрестилась, хотела прочесть молитву. Сбылось! Но священные слова замерли на языке. Монсегюр наш, у паломников нет оружия, однако оружие есть у французов, а над планетой висят две новейшие станции, оснащенные всем, что требуется для войны. И не в небе, уже на Земле, в секретном хранилище спрятаны ТС, оружие последнего шанса. Кому выпадет это шанс?

— Девочка, девочка! Ну, что на этот раз? Допроса же сегодня не было. Опять обидели?

Хорошо, когда можно ничего не объяснять, а просто ткнуться носом в ее щеку, обнять и замереть на несколько долгих-долгих, словно целая жизнь, секунд. От ее кожи привычно пахнет духами…

Что на этот раз? Все то же, и нет сил промолчать.

— Я тебя люблю, Камея! Я тебя очень люблю!..

Ее пальцы касаются застежек комбинезона, губы — шеи, и весь мир исчезает в беззвучном искрящемся водовороте. Соль лишь успевает подумать, что кричать нельзя, нельзя, нельзя…

— Это я сделала? Ой, Камея, пожалуйста, извини. Я не хотела!..

— Еще как хотела! Хорошо, что под платьем не заметят. А с виду такая тихая, скромная школьница… Не смущайся, Соланж, я сама растерялась. Все было правильно, привычно и понятно, пока не появилась ты. Кстати, из-за тебя нарушила корпоративную солидарность, все наши пошли отмечать взятие Монсегюра, а я сказалась недужной и поспешила сюда. Непатриотично!

— А патриотично — это как? Клементийцы убивают французов, те — клементийцев? Камея! Я мало знаю и ничего не умею, но если помечтать… Работу мы все равно где-нибудь найдем, а много нам двоим и не нужно.

— В джунглях, слонов пасти. В детстве мечтала, когда мне подарили книжку про земную географию. А что? Мало ли островов в Южном океане? По нашим законам человек имеет право уйти в добровольное изгнание, никто мешать не станет. Правда, обратно могут и не пустить… Это не те мечты, Соланж, а твой страх, но не будем о грустном. Что скажет тихая скромная девочка, если я снова выключу свет?

— Я сама, я сама!

Следовало промолчать, но Соль не выдержала:

— Дядо! Зачем это все? Ты мне предлагаешь роль в спектакле? Когда три года назад начались Московские процессы, в газетах писали, что Зиновьев и Бухарин просто выучили свои роли,