Нильс - Андрей Валентинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос Камеи, уверенный и твердый, успокаивал, хотелось махнуть на все рукой, согласиться. И в самом деле, неужели она не рада, что ее земляки прикоснулись, наконец, к камням Монсегюра?
— Понимаешь, Камея… Те, что уничтожали Оскитанию, называли себя крестоносцами. А началось все с того, что те же крестоносцы пошли возвращать Иерусалим, хотя никогда им не владели. Наверняка они тоже кричали «Иерусалим наш!», когда резали его жителей…
Говорить было трудно, слова царапали рот, словно сломанные зубы, не хотели складываться в фразы, терялись, исчезали.
— Мои предки Монсегюр защищали. Но обороняли они не стены и не крыши, а веру Христову и свою свободу. Сейчас наш Монсегюр — Клеменция, а старая крепость просто память о былом. Если бы мы приехали и возложили цветы, разве бы нас прогнали?
Больше всего она боялась, что Камея станет отговаривать, но та ничего не сказала, лишь поглядела странно. Так смотрят на чужака, без спросу ворвавшегося в чужой дом.
* * *— …Мне рассказали про Монсегюр еще в детстве, родители купили книжку с картинками, потом я сам его рисовал много раз. В школе мы играли с ребятами, команда крестоносцев против команды «чистых», за крестоносцев никто играть не хотел…
В коридорах пусто, зато через каждые несколько шагов огромный цветной экран. Его можно пройти насквозь, но Соль все равно пыталась пройти вдоль стены, словно боясь, что ударит током.
— …В семье есть легенда, что наш предок, погибший в 1340 году, похоронен возле Монсегюра, есть даже карта, пусть и более поздняя. Я обязательно попытаюсь найти эту могилу. Герои имеют право на память!..
Лица менялись быстро, наверняка устроители собрания хотели, чтобы выступило как можно больше. Соль понимала, нет, чувствовала: эти мужчины и женщины совершенно искренни, они действительно рады. Никто не вспоминает о войне, наверняка даже не думает. Война была давно, семь веков назад.
— …Мне трудно говорить, поэтому разрешили прочесть стихи, я написала их в день, когда подала заявление в земную миссию. Я не поэт, но это от души, честное слово!
Болью пропитано небо над крепостью, Ветер озвучен симфонией слёз… Что может сравниться с жуткой нелепостью, С мыслью, что завтра в костре ты умрешь! Они это знали, проповедники Светлого, Чашу Грааля держали в руках, Веру свою в Христа-Благодетеля До вздоха последнего хранили в сердцах![59]Карточка, открывающая вход в «секретное» кафе, сработала. В их последнюю встречу Дуодецим обмолвился, что феодализм, конечно, зло, однако имеет и свои преимущества. Скажем, вилланы могут открыть собственное кафе, куда прочих пускают лишь по приглашению. Сеньоры относятся с полным пониманием и даже одобряют. Интересно, шутил или нет?
Народу было совсем немного, однако экраны горели и здесь.
— …Недавно у нас на станции подвергли суровой критике нечистых, посмевших усомниться в наших целях и идеалах. Может, не стоило надевать на них колпаки позора, но наш гнев, гнев простых рабочих-ремонтников, слишком велик. Пустозвоны и пошлые критиканы распустили свои лживые языки…
Повезло! Дуодецим на месте, за столиком, с чашкой кофе. И свита при нем, пусть тоже небольшая. Как ни крути, вождь! Увидев ее, улыбнулся, рукой махнул.
Ох, и красивый парень!
Соль вождю мешать не стала, разве что чуть-чуть. Подошла, поздоровалась со всем вежеством и на ухо пошептала. Тот, сразу став серьезным, подумал немного и кивнул.
Производительные силы взрывают изнутри производственные отношения. Стена расступилась, и Дуодецим провел гостью в маленький, троим не поместиться, отсек, где они когда-то впервые встретились. Тогда в нем стояли два пластиковых табурета, теперь даже их нет. Но Соль отмахнулась. И не надо! Поблагодарив, попросила зайти за ней, когда все закончится.
Белый стены, белый потолок и пол белый, плоский светильник, врезанная в стену дверь. Ничего больше, главное же нет экрана. И не будет, рабочие-ремонтники свое дело знают.
Присев прямо на пол, она устало повела плечами. Ну, что маленький солдатик, попал в окружение? А кто сказал, что будет легко? На параде все герои, а попробуй воевать в одиночку.
Подумала и ужаснулась. Воевать? Она дома, она среди своих! Но потом грустно усмехнулась. Знаем мы этих своих!..
Когда солдат идет вперед на бой, Несет он ранец с маршальским жезлом. Когда солдат идет с войны домой, Несет мешок с нестиранным бельем.2
Впервые Анри Леконт позвал Смерть вскоре после странного разговора с мадам Жубер. Несколько минут он ни о чем не мог думать, смешалось все, запах выдержанного коньяка, растерянность от того, что остался без работы, главное же полное непонимание, кто мог оклеветать его жену. Что за невероятная чушь! Зачем придумывать какого-то виконта? Инесса просто не может его бросить, она неспособна подумать об этом. Да, в последние недели они стали меньше общаться, но причиной тому загруженность в лицее. Он специально попросил дополнительную нагрузку, чтобы на Рождество съездить с Инессой в Альпы…
Забрав в раздевалке пальто, Анри накинул его на плечи, привычно сдвинул шляпу на левое ухо. Зеркало… Вполне, можно бежать домой, Инесса должна быть уже там, они переговорят,
