Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила

Такую мысль Даниэль лелеял не один день и даже год, считая, что привязанность к месту рождения — это по меньшей мере глупо, когда во всем мире открыты социальные и культурные границы. Он не мог спокойно читать новости о том, как очередные «селебрити» летят в Майами, на Мальдивы или Лазурный Берег как на дачу, хоть в летний отпуск, хоть в новогодние праздники, подальше от холода, слякоти и серых улиц России, подсвечиваемых только телеэкранами. Ведь у большинства из них не было ровно никаких талантов, они просто умели торговать лицом и сходиться с нужными клиентами и покровителями, зарабатывали за корпоратив больше, чем средний россиянин — за год, и могли позволить себе что угодно.

И ладно бы речь шла только о свободе передвижения и дорогих игрушках, которыми эти люди не стеснялись хвалиться в СМИ, но в России привилегированному классу прощалось гораздо большее. Социальное расслоение, на взгляд Даниэля, достигло на его родине неприличных масштабов, и он не хотел с этим мириться, как и с отвратительным бизнес-климатом, полным недоверием к органам правопорядка, взятками и гнилым обслуживанием на всех уровнях, от торговли до медицины.

В это время молодой человек нацелился делать карьеру в так называемом ивент-бизнесе и когда-нибудь основать собственное агентство. Но видя, что государство упорно продавливает свои идеи даже в самую безобидную развлекательную сферу и рубит любые зачатки новизны и самостоятельности, он все более отчаивался.

А больше всего Даниэля угнетало то, что его знакомые, особенно люди постарше, охотно выбирали путь молчаливого согласия и смирения и до сих пор считали жизнь трудом с четко прописанными обязанностями и туманным вознаграждением. Несколько примеров он наблюдал как раз недавно, что подтолкнуло его к решению поменять жизнь. Этому и раньше ничто не препятствовало: Даниэль был молод, здоров, не обременен семьей и детьми, мать еще не успела состариться и стать немощной. Хорошее образование в сфере предпринимательства и туризма, опыт и амбиции тоже имелись в его активе.

Однако по-настоящему яростный протест в нем вызвали разговоры со старшими, которые решительно не одобряли планов молодого человека. Он еще мог понять мать, которой было страшно оставаться одной, но еще больше не хотелось покидать родину и стать за рубежом обузой для сына. А посторонние люди просто страдали кликушеством об отсутствии чести, совести и патриотизма у изнеженной, не знавшей трудных годов молодежи.

В одном из таких разговоров отличилась коллега Светланы Васильевны по больнице, зашедшая в гости. Женщина со смехом поведала о том, что в одной из маленьких, но богатых стран Западной Европы пациенты городского госпиталя недовольны питанием: макароны, заявленные в меню как «аль денте», подали переваренными. «Кто бы у нас из-за такого кочевряжился? — заметила дама. — Вот наш народ все выдержит: и переваренное, и комом слипшееся, и просроченное! А там люди зажрались, настоящей жизни и не нюхали! Поэтому мы еще их всех переживем, попомните мое слово!»

Даниэль тогда поинтересовался, как по городу обстоят дела с пищевыми отравлениями и хроническими недугами ЖКТ и насколько это соответствует теории о «выдержке» и «живучести». И какая, собственно, связь между силой характера и вынужденностью терпеть воровство и нерасторопность больничного персонала?

Светлана Васильевна при этих словах стала делать сыну решительные знаки, но было уже поздно. Намек дошел до гостьи, и она, забыв о благодушии, начала выговаривать молодому человеку стандартную мантру о потерянном поколении, интернете, зловредном влиянии Запада и готовности продать совесть за еду.

Другой случай оставил еще более противный осадок. Уборщица, которую Даниэль после долгих материнских возражений все же нанял для мытья окон и полов, любила посудачить с хозяйкой о новостях и хрониках горячих ток-шоу, и кусок такого разговора он услышал, когда вернулся вечером с работы. Женщине было не более сорока лет, однако она в духе типичной дворовой бабки распекала нынешнюю молодую поросль. «У нас скоро как в этой Европе будут по домам ходить и детей отбирать из-за какой-нибудь ссадины! — возмущалась она, прихлебывая чай. — Все теперь грамотные стали, правам своим научились! Ну ссадины, и что? Да если детей не воспитывать вовремя, что из них вырастет? Жижа, не способная ни за себя постоять, ни жену приструнить, ни родину защитить!»

В тот раз парень с трудом сдержался, чтобы не выгнать ее незамедлительно, и только потому, что мать была рядом. Если же он такое слышал вне дома, то не скупился на отповеди.

Словом, все это привело к тому, что мечты Даниэля оформились в четко прописанный план и он вознамерился начать с временной работы по контракту в европейской индустрии развлечений. Вакансии можно было найти всегда, и некоторые из его знакомых уже получили полезный опыт. Оле он далеко не сразу рассказал о своих намерениях, о чем потом жалел, но почему-то ему не приходило в голову, что девушка будет возражать.

К этому времени они уже подумывали о том, чтобы подать заявление, и когда наконец Даниэль заговорил с подругой об отъезде, она впервые по-настоящему напряглась. Это растравило воспоминания о разговоре с Айваром, хотя там все обстояло иначе — он был готов на уступки, в то время как Даниэль уже безоговорочно наметил для них будущее в другой стране. Вернее, в первую очередь он рассуждал о своем будущем, а Оля рассматривалась скорее как одна из его приятных составляющих, чем как автономный партнер. И это не очень ей нравилось.

Но примерно тогда же Оля поняла, что беременна, уже наверняка. Это было неожиданно в самом строгом смысле слова: таблетки по каким-то причинам не подействовали. Но Оля тем не менее сразу решила, что проконсультируется у врача насчет возможных патологий и непременно будет рожать, если все в порядке. Раз уж судьба распорядилась так экстремально, значит, этому ребенку нужно жить, кто бы ни был его биологическим отцом. А если она все-таки уже была однажды беременна — то жить за двоих. И поэтому Оля теперь все рассматривала через призму интересов будущего ребенка. Она и прежде не была склонна к резким переменам, а теперь ей тем более хотелось покоя. Здесь была знакомая женская консультация, больницы и просто родной город, в котором она и хотела растить ребенка, водить его в садик и школу и отправлять на лето в родительский дачный домик. И конечно, Даниэлю, когда он узнал, что станет отцом, подобные аргументы ожидаемо показались странными и несостоятельными.

11.Затишье

Оля помнила, как сообщила эту новость Даниэлю, когда он пришел в гости, — нейтральным спокойным тоном, без лишнего драматизма и кокетства. Он не выказал особой радости, но и не ужасался. В конце концов, поразмыслив как следует, парень сказал:

— Оля, это не меняет моих планов, как насчет тебя, так и насчет отъезда. Представь себе, за границей тоже рожают, и эмигранты рожают, и беженцы, и как-то справляются. Да и что тут, собственно, такого? Жизнь она и есть жизнь. Взять хоть Иви: его папа и мама не побоялись рожать в чужой стране...

— И ты знаешь, чем это для него кончилось, — хмуро заметила девушка.

— Ну что же теперь, жить в ожидании какого-нибудь несчастья? С нами и здесь что-то может случиться. Но на Западе, Оля, ребенку точно будет лучше. Я понимаю, что тебе сейчас не по себе, в твоем положении это нормально, но потом ты успокоишься и увидишь, что я прав. Если хочешь, рожать можно здесь, это, пожалуй, даже будет рациональнее. А когда вы с ребенком окрепнете, я заберу вас с собой.

— Выходит, что вариантов у меня нет?

— Да с чего же? Вариантов тут минимум два: либо мы уезжаем втроем, либо я еду один. И поверь, что первое привлекает меня несравнимо больше: я не хочу повторить судьбу своего отца и потерять семью, — возразил Даниэль.

— А что значит «минимум»? Есть еще запасной вариант?

— Если ты про аборт, это решать только тебе, потому что речь о твоем здоровье. Я человек трезвомыслящий и не буду читать нотаций, но и склонять тебя к вредной операции не намерен. А вот что касается отъезда — тут, извини, я все решил, и в конце концов это жена должна следовать за мужем, а не наоборот.