Стамбул. Сказка о трех городах - Беттани Хьюз

У него не было выбора, как подметит его дочь Анна Комнина: «Не успел он немного отдохнуть, как до него дошел слух о приближении бесчисленного войска франков. Он боялся их прихода, зная неудержимость натиска, неустойчивость и непостоянство нрава и все прочее»{598}. К 1097 г. у стен Константинополя собралось более 10 000 крестоносцев. Алексей и вправду предпринял кое-какие действия.

Сначала в город прибыл один-единственный отряд крестоносцев. Во главе его стоял человек, которого летописцы называли Петром Пустынником (хотя на самом деле его имя звучало как Петр Ку-ку). Анна Комнина подробно писала об этом:

«Один кельт, по имени Петр, по прозвищу Ку-ку Петр, отправился на поклонение Гробу Господню и, натерпевшись много бед от разорявших всю Азию турок и сарацин, едва вернулся в свои края. Не желая мириться с неудачей, он решил вновь отправиться в тот же путь…

Между тем провозгласивший этот поход Петр с 80 000 пехоты и 100 000 всадников раньше всех пересек Ломбардию и пришел в столицу через Угрию. Племя кельтов – вообще, как можно догадаться, очень горячее и быстрое – становится совершенно необузданным, когда к чему-то стремится. Узнав про все, что Петр вытерпел раньше от турок, император посоветовал ему дождаться прихода остальных графов»{599}.

Петровы голодранцы были не очень-то благовоспитанны. По пути многие умерли, и теперь выжившие, встав лагерем на покрытых кустарником равнинах за стенами Константинополя, взяли в голову невероятно фантастическую развязку этого предприятия и решили, что их должны встречать как героев. Алексей же, глядя на это голодное человеческое море, вовсе не собирался искать пропитание десяткам тысяч ртов и предусмотрительно переправил пришедших с Петром крестоносцев в Анатолию, где турки тут же расправились с большей их частью. Петр вернулся в Константинополь с отчаянной мольбой о помощи, но Алексей был непоколебим.

Позднее мы услышим речи Петра Пустынника (о его происхождении на самом деле ничего неизвестно), когда он подбадривал и наставлял крестоносцев по пути к Иерусалиму. Некоторые именно Петру, а не Урбану II приписывают заслугу в ведении агитации и пропаганды, в результате которых и зародилось движение крестоносцев. Другие же рассказывали, что именно благодаря Петру на Западе стали использовать четки.

Каким бы ни был его след в истории, появление Петра едва ли, в идеологическом смысле, сослужило хорошую службу на Востоке – будь то христиане, турки или мусульмане. Помимо главного смысла – возвращения Иерусалима, – цель этого латинско-православного союза (заметьте: ни намека на Великий раскол!) состояла в возвращении византийских земель Константинополю. Алексей вполне закономерно в военных походах взял на себя руководящую роль. Однако его союзники отказались от сотрудничества. В 1097 г. силы франков были лишь свидетелями того, как турки-сельджуки отказались от Никеи, а вот с окруженной высокими стенами Антиохией было сложнее. Сначала крестоносцы называли открытую ими страну «беременной продуктами», но через девять месяцев они, чтобы поесть, отыскивали в конском навозе непереваренное зерно. Сын Гвискара, Боэмунд, такой же авантюрист, увековеченный трубадурами, город все-таки взял, но отказался вернуть Византии с трудом доставшийся ему трофей. Константинополь ничего не мог сделать, его лидерам наставили рога. Антиохия оставалась независимым княжеством до 1268 г.

Не следует приуменьшать и царившую здесь тревогу о приближающемся апокалипсисе. Многие искренне верили, что конец света не за горами. Мусульманские источники того времени очень показательны. Для арабских воинов крестовые походы не стали более существенными, чем разыгрывавшиеся сражения антагонистов – суннитов с шиитами, бедуинов или арабов с сельджуками, – которые стали приметой эпохи. В одном произошедшем в Багдаде случае заключено все равнодушие мусульманских правителей – некий судья в халифатском суде, не сдержавшись, якобы заявил: «Да как вы смеете самодовольно блаженствовать в безопасности… жить безмятежно, словно садовые цветочки, когда в Сирии у братьев ваших нет иного дома, кроме седла верблюда и пасти хищников»!{600} Крестоносцы продолжили свой путь на юг и в 1099 г. взяли Иерусалим – с неожиданным кровопролитием, которое навсегда останется в памяти. Успешное возвращение Иерусалима должно было принести отпущение всех грехов. И крестоносцы с безумной яростью обрушились на город.

Хотя среди мусульман постепенно нарастал гнев против крестоносцев (ставший явным к середине XII в.), в результате общения с этими грубыми, заросшими, вонючими крестоносцами на Востоке начали появляться сказания, в которых эти пришельцы с Запада были гнусными чудовищами. В Sirat al-Zabir отрицательный герой, португалец, скрывается от преследующего его героя-араба на улицах Константинополя, прячась в церквях, где кишат змеи, стоят водоемы с ртутью и бесовские машины{601}. Христианские судьи якобы сводничали, а детей, рожденных в результате связи с проституткой, отдавали церкви. Больше всего обсуждали нечистоплотность жителей Запада. Когда в 1187 г. Саладин отвоевал Иерусалим, он омыл купол Скалы розовой водой.

Возникает вопрос, какое участие во всем этом принимали женщины Константинополя и окружающие Византий земли. Известно о нескольких высокородных женщинах, участвовавших в Крестовых походах: Алиенора Аквитанская ходила в Святую землю, Маргарет из Беверли в котелке вместо шлема якобы сражалась за Иерусалим, а Шаджар ад-Дурр (бывшая рабыня, турчанка или армянка) в 1240 г. среди царившего в регионе хаоса на несколько месяцев стала правительницей Египта. Но, вообще, женщины почти не упоминаются в рассказах о Крестовых походах. Однако, как ни странно, один из лучших летописцев той эпохи – дочь императора Алексея, Анна Комнина. Ее труды отличаются поразительной прямолинейностью и являют собой изрядно недооцененный источник информации{602}. Анна сочинила многотомный труд, где повествование ведется из библиотек и женской половины дворцов. Она упоминает и о том, что устала, и что пишет допоздна, и свечи догорели. Она с очень человеческой точки зрения провожает нас по удивительному миру Средневековья.

В других источниках говорится о том, как женщины Константинополя, словно зрители цивилизованного рыцарского турнира, махали платками из окон своих резиденций, рукоплеща сражениям, которые разыгрывались у стен города. Именно такую сцену, приключившуюся возле стен Константинополя во время IV Крестового похода в 1203–1204 гг., и описал Робер де Клари:

«А женщины и девушки во дворце Влахернском прильнули к окнам, и другие жители города, и их жены и дочери, взобрались на стены города и разглядывали оттуда, как скачет этот отряд, а