Долгая ночь (СИ) - Юля Тихая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
lx
Наверное, разврат мог бы и продолжаться и дальше, в ещё более неприличных направлениях, но от горячей воды и слёз я разомлела, а потом — засмущалась.
Завернулась в пушистый, совершенно мне не по размеру халат, рукава которого болтались почти на уровне коленей. Собрала гнездо из подушки и измятого одеяла. Замоталась по самый нос, скуксилась и смотрела из своего кокона, как Арден ищет на полу носки, украдкой их нюхает и остаётся босым.
Если бы он ушёл, я бы поплакала ещё, всласть и без каких-либо внятных причин. Но Арден запрыгнул на кровать тоже, обнял меня прямо поверх всех слоёв одеяла и так и притянул к себе, как эдакого странного тряпичного снеговика или зефирного человека.
«Наш?» — вопросительно причмокнула ласка, поведя усами и пытаясь принюхаться.
«Тшшш.»
В объятиях не было ничего пошлого, — кроме, конечно, того факта, что оделся Арден исключительно в трусы. Но мало ли, в конце концов, причин у человека раздеться до трусов? Есть разные всякие поводы, не так ли?
— Ты такая милая в этой норе, — шепнул он мне на ухо.
— Ффф, — вразумительно ответила я.
Бывают вещи, которые можно обсуждать только вот так, в темноте, в тишине, когда свет от бра бликует по богатым набивным обоям, а по ковру бродят длинные неровные тени. Такие разговоры боятся яркого света и выгорают на нём до пластмассы, до кичливых, глупых пафосных слов и надрывных сценических речёвок, в которых за нарядным экстерьером не остаётся ни звука правды.
Рука Ардена медленно ползла куда-то внутрь одеяла и вниз, когда я завозилась, устраиваясь поудобнее, и сказала обвинительно:
— Ты хочешь быть со мной только потому, что я твоя пара.
Он фыркнул и прищурился:
— На комплименты напрашиваешься?
Я потрясла головой и зарылась глубже в одеяло.
— Эй, Кесс. Ну я пошутил, ты чего?
— Ты хочешь быть со мной только потому, что я твоя пара, — повторила я из одеяльного царства. — Это ужасно.
Кажется, он всерьёз озадачился.
— Ты моя пара, — медленно повторил Арден. — Это неплохой повод что-то попробовать, разве нет?
— Это гормоны, — возразила я. — И прочая всякая биохимия. Бензольные колечки, между ними амидные связи и хоба! Любовь.
Я развела руками, насколько позволило одеяло.
— Тебя этому в вечерней школе научили? — медленно спросил Арден.
Я нахохлилась:
— Я тебя не выбирала, понимаешь? И ты меня не выбирал. Что вообще такое эти ваши чувства, если не выбор? Почему мы не какие-нибудь колдуны, чтобы с холодной головой…
— Кесс, Кесс, погоди. Хочешь сказать, что вот мастер Дюме, когда связался с мамой, это он холодной головой подумал?
— Это ты к словам привязываешься. Он мог бы выбрать какую-нибудь колдунью, а потом разлюбить её и развестись, понимаешь? А как у нас — это тюрьма. Вот тебе пожалуйста, жуй и не подавись. И ничего нельзя сделать! Я так старалась, и вот… всё равно…
Он весь как-то затвердел: напряжённая грудь за моей спиной, неподвижные руки с мерцающими в темноте татуировками, и даже дыхание какое-то стало другое, тяжёлое, густое.
Потом усмехнулся:
— Ну, если уж на то пошло. Ты же отказываешься быть со мной только потому, что я твоя пара?
— Вовсе и не поэтому!
— А почему?
Я задумалась.
— Потому что у тебя зубы, — наконец, сказала я. — И потому что это всё ужасно. Ужасно!
— Ужасно, — охотно согласился Арден, — а что именно? Тебе не понравилось?
Я сперва обиделась, попыталась пихнуть его локтём под рёбра, запуталась в одеяле и почему-то разулыбалась, хихикнула.
— Ннну ничего так, — с вызовом сказала я. — Есть куда расти!
— Ничего-ничего. Немного практики…
— Пошляк!
Наверное, возмущение вышло не очень убедительным, потому что на этом разговор завял: мы целовались, как пьяные, забывая порой дышать. А потом сидели рядом, в тишине, и я слушала, как торопливо бьётся под колдовскими знаками его сердце.
— Иногда мне кажется, — шёпотом сказал Арден, — что это просто какой-то глупый старый миф. Сидел на горе какой-нибудь старец, писал детские сказки, и придумал там и Крысиного Короля, и Большого Волка, и Принцессу Полуночи, и то, что змеи жили в своём отдельном Гажьем Углу. Рассказывал про сказочные дороги, на которых можно стоптать железные сапоги, а влюблённость назвал встречей с парой: понравилось тебе, как девочка пахнет, значит, она Та Самая, и вы будете вместе до гробовой доски.
— И был он могучий колдун, а сказку писал на изначальном языке? — лениво предположила я, щекоча ресницами его грудь.
— Может, и так. Или просто был и был, потом умер. Записи его нашли. Решили, что он не сказочник, а великий мудрец, и описал структуру бытия и законы вселенной. А он вообще не это может быть имел в виду, представляешь? Вот написал он там про одну на двоих дорогу, и мы такие ходим, киваем: дорога, ага, одна, ага, ууу, мудрость. А это была метафора.
