Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Николай нахмурился. Только, чтобы удовлетворить Род- зянко, утишить гнев матери и всех членов семьи, он распо­рядился удалить от двора Распутина, но сейчас он все равно думал о нем, о том, что говорила ему жена.

Празднование трехсотлетия дома Романовых достигло апогея через несколько дней в Москве. В солнечный июнь­ский день Николай въехал на коне в Москву. На Красной площади он спешился. Вслед за группой священнослужите­лей, громко распевавших псалмы, он под вопли толпы — виват! — перешел через Красную площадь и вошел в Кремль. Это был настоящий триумф, который утешал их, заставлял забыть о черных днях и о раздорах, разрывающих их семью.

После возвращения в Санкт-Петербург в самый разгар лета праздник продолжался, — давались роскошные балы, что противоречило россказням некоторых придворных, сре­ди которых была и Екатерина Радзивилл, о том, что импе­ратрица якобы лишала весь свой двор, свое окружение, сво­их дочерей радостей светской жизни и заставляла всех их вести такое жалкое существование, которое никак не соот­ветствовало их высокому положению!

Санкт-петербургская знать, которой всегда так нравилось блистать, закатила для Их величеств такие великолепные, незабываемые торжества, такие потрясающие балы, которых никогда не забыть, тем более что это были последние безза­ботные, веселые императорские балы в России.

На таких балах для точного описания праздничных на­рядов, блестящих военных мундиров и драгоценностей, ук­рашавших всех дам, потребовалось бы искусство волшеб­ницы-феи из сказки, — везде стояли громадные букеты цветов, переливался звонкий хрусталь, а шампанское тек­ло рекой. На одном из них состоялся дебют Ирины Алек­сандровны, племянницы императора и любимой внучки вдовствующей императрицы Марии Федоровны, первый ее выход в свет.

Великая княгиня Ирина, — с которой я имел честь позна­комиться во время ее ссылки в Париже, часто приглашала меня за свой стол, — тогда она была еще молодой девушкой. Ее неповторимая легкая походка, которую она сохраняла до конца жизни, всегда вызывала восхищенные взгляды всех, кто оказывался рядом.

Она видела, как к ней подошел самый красивый молодой князь той поры, Феликс Юсупов, сын княгини Зинаиды Юсуповой, который, после того как его старший брат погиб на дуэли, стал единственным наследником самого большо­го состояния в империи.

Их помолвка была короткой, уже в феврале 1914 года они сочетались браком в церкви вдовствующей императрицы в Аничковом дворце, и в тот же вечер, став мужем и женой, они уехали в свадебное путешествие в Египет...

На том же балу произошло одно печальное событие. Ве­ликая княгиня Татьяна выпила стакан оранжада, который, как потом выяснилось был приготовлен на сырой воде. Вода в то время в Санкт-Петербурге была такой нечистой, что перед употреблением обязательно требовалось ее кипятить.

Несчастная Татьяна заболела брюшным тифом, и их пре­данный семейный доктор Боткин проводил у изголовья больной долгие часы в самый критический период протека­ния болезни.

Довольные поразительным успехом торжеств по случаю трехсотлетия дома Романовых, убежденные в том, что рус­ский народ, несмотря на пессимистические предостереже­ния со стороны некоторых их близких, их любил и сплачи­вался вокруг них, Николай с Александрой завершали

1913 год в умиротворенной атмосфере, вознося хвалу Госпо­ду, который несомненно, оберегал их взаимную любовь...

Несмотря на неторопливую, но активную работу по рас­колу, которой занимались некоторые революционные тече­ния из-за границы, чтобы покончить с определенным, на­мечавшимся улучшением жизни народа, — чем особо отли­чались промышленные круги Германии, — русский народ все же сохранял спокойствие. Он продолжал трудиться, не помышляя о бунтах против государя. Но правящий класс все недовольно ворчал, фрондистски настроенное дворянство старалось держаться от всего подальше, а писатели, журна­листы, адвокаты, университетские профессора, в общем, вся эта интеллигенция, подталкивала страну к анархии. Русский народ не знает чувства меры, особенно в политике. Он — не монархист по убеждениям, он — анархист. Середины не дано. Ленин учуял нужный момент, чтобы собрать воедино все разрушительные силы в обществе, чтобы поставить их на службу самому великому своему фарсу под маской свободы!

Тем не менее в начале 1914 года Санкт-Петербург жил в относительном спокойствии, без всяких потрясений. Все знали, что знаменитый русский магнат Савва Морозов от­правлял Ленину банковские чеки, поддерживал призывы к выступлениям в солдатских казармах и на фабриках.

Класс буржуазии, левая интеллигенция считали теперь хорошим тоном всячески поощрять подрыв основ порядка; и теперь не только молодые люди симпатизировали различ­ным темным элементам, призывавшим к измене, но и по­жилые, устроенные в жизни люди полагали, что обладают «чувством будущего*, когда дискредитируют все то, что де­лали царь с царицей для блага народа.

Г од начался с неожиданно появившегося указа царя о введении в стране «сухого закона». Одновременно с этим Николай в довольно грубой манере освободил от обязанно­стей председателя Совета министров Коковцова. Он, в ка­честве утешения, получил титул графа, и был заменен на сво­ем посту Иваном Логгиновичем Горемыкиным, довольно пожилым, печального вида человеком.

Правительство до сих пор получало большую часть сво­их доходов от монополии на продажу водки, и революцио­неры громко обвиняли министров в том, что они в резуль­тате обогащаются за счет разорения народа. Однако нужно подчеркнуть, что Николай II сделал для свое го народа гораз­до больше, чем его предшественники. В силу своей мягко­сти, чувства справедливости, царь решил принять «сухой закон». И тут же этим воспользовалась оппозиция, — все начали истошно кричать, что «сухой закон», — это тиран- ский закон, который ограничивает свободу народа.

В то же время начинало поднимать голову организован­ное движение мятежников, которое подтверждало худшие опасения. Бастующие рабочие не знали, что им требовать, и не могли точно сформулировать свои претензии.

Когда кое-кого из них задерживали, то никто из них тол­ком не мог объяснить властям, по какому поводу те бунту­ют, и многие из них — то ли по доброй воле, то ли по при­нуждению, — признавались, что им за их выступления пла­тила какая-то таинственная организация, которая требовала за свои деньги, чтобы они бросали работу и создавали повсю­ду беспорядки.

В Санкт-Петербурге за все время правления Николая еще не было достигнуто столь блестящих успехов. Все го­родские улицы были ярко освещены, набережные Невы от­ражали ослепительный свет громадных люстр в таких рос­кошных дворцах, которых прежде еще не видели. Магази­ны ломились от самых разнообразных продуктов, в особых местах торговали дорогими деликатесами, в ювелирных лавках толпились клиенты (ювелирный дом Фаберже стал главным центром притяжения всех изысканных дам импе­рии). Чуть ли не каждый день появлялись самые невероят­ные, порой противоречивые сенсационные сообщения о жизни двора и высшего общества. Такие скандалы весьма прельщали всех праздношатающихся, которые, выходя от парикмахера или сапожника, минуя книжную лавку, чай­ный Салон или магазин мод какой-то почтенной францу­женки, повторяли все сплетни, добавляя в каждую какие- то пикантные детали, возникшие у них в воображении или просто выдуманные.