Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Хотя дом Романовых, по существу, прекратил свое су­ществование после смерти дочери Петра Великого, импе­ратрицы Елизаветы, в 1761 году, последние правящие Рома­новы были потомками Павла I, матерью которого являлась Екатерина Великая (она была принцессой Ангальт-Цербт- ской, то есть немецкой принцессой), а «официальным» от­цом — император Петр III (немецкий принц Шлезвиг-Гол- штейн-Готторпский). Но на самом деле Павел I был сыном первого любовника Екатерины — Салтыкова, что заставля­ет нас считать нынешних Романовых Голштинами, или Ангальт-Цербстами, или Салтыковыми, но никак не Рома­новыми.

В то время один знаменитый генеалог провел тщатель­ное, глубокое исследование, чтобы установить* сколько в процентном отношении крови Романовых у Николая II, после чего заявил, что «официально» у государя остава­лось только восемь сотых крови Петра Великого, причем если руководствоваться истинной, а не вымышленной ис­торией...

Даже такой верный друг, как доктор Боткин, без всяких обиняков считал ошибкой идею проведения торжеств по по­воду трехсотлетия дома Романовых, к которому нынешний монарх имел столь слабое, весьма отдаленное отношение.Как бы там ни было, но теперь, после стольких лет, про­шедших после русской трагедии, можно обо всем судить иначе.

Александра, всегда бдительно следившая за престижем своего мужа, делала все, чтобы его не уронить, а еще больше возвысить в глазах народа, выступила с инициативой осуще­ствить такой план.

Некоторые свидетели еще совсем недавно писали, что знаменитые торжества, посвященные 300-летию дома Рома­новых, производили на всех потрясающее впечатление и надолго сохранились в их памяти.

В июне 1913 года великий князь Павел опубликовал в Париже книгу, переведенную профессором Эшаниновым, — «Царствование Его величества Николая II», в которой не без определенной куртуазности, присущей всегда книгам тако­го рода на основе воспоминаний, нарисовал более или ме­нее правдивую историю семьи Романовых.

Ни сам император, ни Александра не заблуждались на сей счет. Им было известно, что во всех уездах, во всех губерни­ях империи принимали посланцев революционных групп. Многочисленные забастовки, проходившие, правда, без се­рьезных последствий, дерзкие декларации членов государ­ственной Лумы, которые тут же подхватывала враждебно настроенная пресса, принуждали этих революционеров ис­кать любой предлог для общенационального возмущения и протеста. Не рисковали ли в определенном смысле и сами государь с государыней, решившись провести празднества, которые не имели почти никакого отношения к их родослов­ной?

Но успех праздника был бесспорным, — в течение не­скольких недель по всей стране царило такое веселье, кото­рое уже не наблюдалось на протяжении нескольких поко­лений.

Государь с государыней совершили символическое па­ломничество по тем губерниям, где находилась колыбель семьи Романовых. В Москве, Владимире, Ярославле, Кост­роме, — в едином общенациональном порыве все забывали накопившиеся с годами огорчения и обиды, вдоль берегов Волги выстраивались целые толпы людей, которые следова­ли за императорской четой.

Первый из Романовых — Михаил был избран царем в шестнадцатилетнем возрасте, после периода Смуты, двух Лжедмитриеви правления Бориса Годунова. Поднимаясь по иерархической лестнице, он стал еше и Московским патри­архом.

Все члены императорской семьи посетили тот монас­тырь, в котором скрывался от врагов Михаил Романов. По какому-то странному стечению обстоятельств, тот монас­тырь, в котором жил основатель династии, назывался Ипа­тьевским! Ипатьевским назывался и тот дом в Екатеринбур­ге, где одной самой черной в русской истории ночью все члены царской семьи были расстреляны, и их кровью окра­сился пол в страшном подземелье.

В древнем городе Кострома, в котором, казалось, каждый дом, каждая улица сами представляли собой реликвии, свя­занные с основанием их династии, последним государям Романовым был оказан восторженный прием, они были встречены таким ликованием, на что не могли рассчитывать даже в самых своих смелых ожиданиях.

Вдоль берегов Волги, по которой двигалась царская фло­тилия, выстроились священнослужители в своих шитых зо­лотом и серебром ризах, украшенных драгоценными камня­ми, с хоругвями в руках. Над великой русской рекой плыл мелодичный колокольный звон множества церквей и зати­хал где-то вдали. На пристанях, украшенных цветами, зеле­ными гирляндами, хоругвями и знаменами, Александру с Николаем, таких счастливых, несмотря на все испытания, таких еще молодых и влюбленных шумно встречала громад­ная толпа, что камердинерами и придворным приходилось успокаивать ее, и просить людей не так громко хлопать, так как из-за их оваций ничего не было слышно.

В тех местах, где пароход подходил к самому берегу, на­чиналась такая давка, такая толчея, чтобы первыми увидеть царя с царицей и опуститься передними на колени, что при­шлось особой службе наводить порядок. Старики ^крестья­не, которых посылала на встречу с государем каждая дерев­ня, тут же начинали произносить свои речи. И во всех них слышались те же слова:

— Царь ты наш дорогой, батюшка! Да будет славным цар­ствие твое. Мы все тебя так любим. Ты — наша надежа, царь! Мы тебе все желаем долгих лет жизни...

Другие паломники, пришедшие в оцепенение из-за пе­реживаемых глубоких чувств, тоже хотели произнести не­сколько слов, но так как у них ничего не получалось, они лишь подносили руки к губам и посылали императорской чете воздушные поцелуи, а маленькие детки у них на руках, бросали им цветочки...

Люди хотели подойти поближе к царскому пароходу, до­тронуться до него, и многие крестьяне стояли по грудь в воде, чтобы перехватить взгляд государя или государыни. А те, кто помоложе, подплывали к пароходу и барахтались в воде, словно дельфины, выражая свою громадную радость.

Эта бьюшая через край народная радость вселяла в Алек­сандру большую уверенность. Однажды она даже не выдер­жала, расплакалась. Царь бросился к ней, подумав, что ей плохо. Она взяла себя в руки. Она прошептала чуть слышно:

— Ники, вот наша настоящая семья. Вот наши истинные друзья. Не забывай об этом. И только у одного человека до­стало мужество это сказать, — у отца Распутина...

Николай нахмурился. Только, чтобы удовлетворить Род- зянко, утишить гнев матери и всех членов семьи, он распо­рядился удалить от двора Распутина, но сейчас он все равно думал о нем, о том, что говорила ему жена.

Празднование трехсотлетия дома Романовых достигло апогея через несколько дней в Москве. В солнечный июнь­ский день Николай въехал на коне в Москву. На Красной площади он спешился. Вслед за группой священнослужите­лей, громко распевавших псалмы, он под вопли толпы — виват! — перешел через Красную площадь и вошел в Кремль. Это был настоящий триумф, который утешал их, заставлял забыть о черных днях и о раздорах, разрывающих их семью.