Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

На обвинения в адрес Сербии царь отвечал так: «Преступ­ная война объявлена слабой стране. Возмущение в России, полностью разделяемое мною, огромно. Я предвижу, что очень скоро буду вынужден под давлением, оказываемым на меня, принять крайние меры, ведущие к войне. Вильгельм, умоляю тебя, во имя нашей старой дружбы сделать все, что в твоих силах, и остановить своих союзников, чтобы они не зашли слишком далеко».

А Вильгельм все пытался усыпить бдительность Николая. Через донесения своих многочисленных шпиков, разбро­санных по всей России, своих дипломатических агентов во главе с престарелым германским послом графом Пуртале- сом в Санкт-Петербурге, он знал, что русская империя сей­час к войне не готова, что в доме Романовых образовалось множество трещин, и его противникам нужно лишь немно­го везения, чтобы увидеть, как он рухнет, и, таким образом, опасный для Германии сосед не сможет оказывать помощь Франции, которую нужно было захватить, — давно такое время пришло...

29 июля германский военный атташе Вильгельма генерал Келиус сообщил ему о своей беседе с князем Юрием Трубец­ким, генерал-адъютантом царя:

«Царь войны не хочет. Он выражает надежду, что Ваше величество посоветует Австрии не сильно давить на пружи­ну, признать добрую волю Сербии и предоставить рассмот­рение этой сербской проблемы другим европейским держа­вам или Международному суду в Гааге.

Но уже 30 июля всем европейским странам стало ясно, что обе немецкие империи решительно отказывались от любого урегулирования. Ими были отвергнуты все предложения о посредничестве от Парижа, Лондона и Санкт-Петербурга, Русский генеральный штаб располагал всеми доказатель­ствами, чтобы опасаться того, что под предлогом войны с Сербией, Австрия тайком готовила всеобщую мобилизацию в стране. К тому же бомбардировки Белграда вызывали та­кую гигантскую волну гнева русского народа, с которой ни­как нельзя было не считаться.

Разбушевались страсти православного панславизма, — ими были охвачены Москва, Киев, Казань, Санкт-Петер- бург, Новгород, Одесса. При таком всенародном возмуще­нии Николай старался сохранять спокойствие. Он думал, что хорошо знает своего немецкого кузена. Ведь еще несколько дней назад, во время официального визита в Санкт-Петер­бург президента Французской Республики Раймона Пуан­каре, он его успокаивал:

— Поверьте мне, я слишком хорошо знаю Вильгельма. Он — типичный немецкий фанфарон. Во всех его поступ­ках полно шарлатанства... Он никогда не осмелится напасть на коалицию Франции с Россией, к которой в скором вре­мени присоединится и Англия..,

Всеми своими силами, всей щедростью своего сердца, благородством души, Николай стремился избежать войны, несмотря на мнение незрелых умов из его окружения, что она, эта война, никакой смертельной опасности не пред­ставляет, и вопреки им эта опасность очень и очень скоро возникла.

Теперь, когда России приходилось решать такую слож­ную дилемму, Александра не могла сомкнуть глаз ни днем, ни ночью.

С одной стороны, преступления, совершаемые австрий­цами в Сербии, которую безжалостно уничтожал веролом­ный сосед, заставляли Россию оказать ей помощь, а с дру­гой, великий союз, заключенный Александром III с Фран­цией, который ее муж безоговорочно поддерживал, стремясь к еще более тесному сотрудничеству с этой страной, в то же время предусматривал вмешательство русской армии, в слу­чае если немецкие солдаты вступят на территорию Франции.

Александра по-прежнему часами молилась перед образа­ми, умоляла Пресвятую Деву подтолкнуть своим советом императора к верному решению.

Сколько раз ее обвиняли во вмешательстве в политику. В это время она старалась держаться от нее подальше, а поз­же, когда разыгрывалась драма, ее принудили к взятию на себя такой высокой ответственности против ее собственной воли события, которые от нее совсем не зависели. Если царь примет на себя обязанности верховного главнокомандую­щего, то ему придется уехать далеко от столицы, и она фак­тически становилась регентшей в империи и была мораль­но готова к такой роли.

* * *

Знаменитый австрийский ультиматум, предъявленный Сербии, поднес фитиль к бочке с порохом. Все страны Ев­ропы были обеспокоены таким недружелюбным жестом, — стареющий император Франц Иосиф никогда бы его не сде­лал, не осмелился, если бы его к этому лицемерно не под­талкивал кайзер в Берлине.

Министры, собравшиеся в тот день в рабочем кабинете царя, понимали, что этот ультиматум, конечно, задевает и Россию.

Великий князь, генеральный инспектор армии, Николай Николаевич и министр иностранных дел С. Сазонов выра­жали свое возмушение и оба высказывали свое глубокое убеждение: Россия не должна, не имеет права, молча наблю­дать за унижением, которому подвергается маленькая Сер­бия. Нужно выполнять взятые на себя обязательства по ока­занию ей помощи, тем более что германская экспансия в этой славянской стране представляла собой и тысячу других опасностей. Войска Николая подтягивались к австрийской границе. Германии только того и было нужно, хотя это и не было никакой военной провокацией, а лишь мерой предос­торожности, направленной против Австрии, чтобы немед­ленно прийти на помощь союзнику, если против него будет совершено нападение.

Царь писал матери: «Если на нас не нападут, мы не ста­нем ввязываться в драку. Совершенно ясно, что Россия пока не готова к войне».

Наладменный Вильгельм захлопывал все двери дипло­матии. Коварный германский император ночью 30 июля прислал царю такую телеграмму: «Только ты можешь спас­ти мир в Европе, если остановишь свои военные приготов­ления».

В полдень, 1 августа Германия объявила о всеобщей мо­билизации. Николай направил в Берлин свою последнюю депешу:

«Я понимаю, что ты вынужден провести мобилизацию, но мне хотелось бы получить от тебя гарантии, какие я дал сам, что эти меры не означают войны и что мы будет про­должать вести переговоры о сохранении мира, стольдоро­гого для наших с тобой сердец. С Божьей помощью наша долгая и испытанная дружба способна предотвратить кро- вопролитие. С надеждой жду твоего ответа. Ники».

Но в пять часов пополудни германский посол граф Пур- талес вручил Сазонову ноту об объявлении войны.

Все, жребий брошен!

Императрица с самого начала возникшего кризиса убеж­дала мужа в вероломстве и коварстве Вильгельма. Она слиш­ком хорошо его знала, презирала его, и все те плохо инфор­мированные люди, которые говорили о ее «прогерманских симпатиях» жестоко ошибались.

В то время, когда уже были начаты боевые действия, а германский посол находился на пути в Берлин, Николай получил еще одну телеграмму от Вильгельма: «Прикажи сво­им войскам ни при каких обстоятельствах не нарушить на­ших границ и тогда сможешь сохранить мир. Вилли».