Para Bellum - Геннадий Хазанов

Марков похлопал по карманам шинели, залез в галифе и выцарапал кисет с грязноватыми, крупного помола кристаллами. Откуда он взялся, сейчас генерал уже не мог вспомнить. Но пришёлся более чем кстати.

Анархист жадно схватил кисет.

– Ты мне нравишься, краском. Хуже, чем лук без соли, только сало без хлеба. – Он схватил по куску каждого из названных продуктов и отправил в рот.

– Вы разве не еврей? – удивился Сергей.

– Еврей. А почему спрашиваешь?

Марков глазами показал на сало.

– А-а. Во-первых, еврей не татарин. Это им Коран запрещает свининой питаться. А у нас даже поговорку придумали: «Если уж жрать сало, то так, чтобы жир тёк по локтям». Во-вторых, война. Она всё списывает. В-третьих, мы мир переделываем по-новому…

– Что-то мне страшно становится, когда вижу, во что мы мир переделываем, – вырвалось у Маркова.

Задов серьёзно поглядел на Сергея.

– А я всё думаю, чего я в тебя такой влюблённый? Ладно, пей-закусывай. И говорить будем.

В тридцать седьмом Сергей Петрович, будучи в Москве, посмотрел новую оперетту «Свадьба в Малиновке». Когда он услыхал из уст Попандопуло: «И чего я в тебя такой влюблённый», вздрогнул. Наверное, Леонид Юхвид тоже встречал где-то Лёву Задова. Такую фразу не придумаешь.

Беседовали тогда долго, часа два. Лев Николаевич объяснял краскому, что такое революция и теперешняя война. За анархистов Задов не агитировал, скорее даже наоборот. Он говорил, что большевики, чтобы достичь личных целей, выпустили на волю самого страшного зверя – толпу. Кто бы ни победил в нынешней сваре, массу всё равно придётся снова загонять в её стойла. Поэтому крови впереди много. А в результате грабить станут не те, кто драл по три шкуры вчера, а новые. Те, кто готов драть по четыре.

Марков успел к тому времени насмотреться на боевые будни и во многом вынужден был соглашаться с задовскими циничными, точными характеристиками Ленина, Троцкого, Врангеля, Махно и самого государя-императора Николая Второго, просвистевшего такую страну.

Ротный ожидал, что на его голову обрушатся страшные кары за то, что поздно доложил о выполнении задания. Однако получил благодарность за спасение материальных ценностей для трудового народа.

Ещё одна встреча со странным руководителем контрразведки произошла под станицей Фёдоровкой, уже после окончательного разгрома Врангеля. Фрунзе попытался разоружить махновцев. Анархисты стали прорываться с боями в Гуляй-Поле.

Будённовцы разбили крупное соединение «повстанческой армии». Группку бандитов захватили бойцы роты Маркова. Одним из пятерых пленных оказался Лев Задов.

Сергей не мог передать нового знакомого чекистам. Он совершил тогда единственное преступление перед трудовым народом за всю свою жизнь: помог Задову уйти. Совесть не мучила. Личному кодексу чести это не противоречило. Марков видел, как вывозили из Таврии вина и уникальную мебель, как вытаптывали виноградники, как уплотняли буржуев и интеллигенцию. Ему ещё повезло: отозвали в Москву до прибытия в Крым Белы Куна и до начала бессмысленной резни, которую устроил «красный интернационалист». И по сей день генерал-полковник Сергей Петрович Марков пребывал в убеждении, что умница авантюрист Лев Задов гораздо нужнее России, чем верный ленинец Бела Кун или Лев (Иудушка) Троцкий.

– Курить хочешь? – спросил Заковский. – После такой передряги должен. А ещё лучше сейчас бы граммов двести коньячку вмазать, чтобы нервы отпустить. Ну, это от нас, думаю, не уйдёт.

Он достал из кармана серебряный портсигар, протянул Сергею. Внутри оказались не папиросы, а зарубежные сигареты без мундштука. Такими угощала их с Лосем «борт-буфетчица» Люсечка три с небольшим недели назад.

Марков выловил туго набитый белый цилиндрик, сунул в рот. Леонид Михайлович протянул тяжёлую металлическую зажигалку: «Откинь колпачок». Командир крутанул большим пальцем рубчатое колёсико, с наслаждением затянулся крепким дымом.

– Чтобы сразу расставить точки над всеми буквами, – сказал Заковский, – сегодня я занимаю должность заместителя наркома внутренних дел. В звании комиссара госбезопасности 1-го ранга.

Сергей тихо присвистнул:

– Почти маршал.

– Ага, почти, – согласился старый знакомый. – Думаю, нам есть о чём поговорить. Поедешь ко мне, краском?

– В служебный кабинет? – сухо спросил Марков.

– Брось, Серёжа, – с тоской в голосе проговорил Леонид Михайлович. – Если бы тебя забирали, так не я бы это делал и не так это обставлялось бы. На текущий момент ты – чуть ли не личный друг Сталина и в этом качестве – лицо неприкасаемое. Правда, что будет через три дня, никто, включая нашего великого и мудрого вождя, не знает.

– А что может случиться за трое суток? Небо на землю упадёт?

– Может быть, и небо… Двинули?

Марков кивнул.

– Честно признаться, – рассказывал Заковский по дороге, тоже дымя сигаретой, – сначала я потерял тебя из виду. Румыния с Нестором Ивановичем, Польша после его высылки. – Заковский жёстко и неприятно усмехнулся, видно, воспоминания о Речи Посполитой были очень яркими. – Возвращение сюда, ИНО-отдел УкрЧека. Служба к связям не располагала, что к новым, что к старым. Но перебравшись в Москву, начиная с твоего назначения командиром дивизии, я тебя из поля зрения уже не выпускал.

При «злобном карлике» я сам каждый день ждал молоденького лейтенанта. У нас старых работников, особенно в чинах, брать посылали именно молодых. Чтобы зубрам было обиднее и страшнее. Юнцы выслуживались, вели себя особенно грубо и нагло, били беспощаднее. Так что, извини, сделать не мог ничего.

Четыре недели назад пришло распоряжение Хозяина отобрать из числа репрессированных, но живых военачальников тех, кто проявил стратегические таланты. Выполняли приказ мои люди. Я надеялся, что твоя кандидатура Сталина заинтересует. Как видишь, не ошибся.

Разговор продолжили на конспиративной квартире. Небольшая комнатка на первом этаже старого здания в переулке где-то за Павелецкой площадью была обставлена, как жилая.

– Жилищный кризис, – развёл руками Заковский. – Постоянного обитателя приходится гонять по командировкам. Он не сетует, ему площадь выделяли с условием, что ею в экстренных случаях будет пользоваться НКВД. Бедняга звонит, предупреждает о прибытии за день. Зато ему остаются в пользование остатки еды, напитки.

Рассказывая, Леонид Михайлович расставлял казённые припасы: бутылку с армянским коньяком, стаканы – нет у съёмщика бокалов, он человек простой – балык, красную икру в двухсотграммовой баночке, хлеб, варёную курицу. Последней украсила стол чистая стеклянная пепельница.