Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова - Алексей Маркович Моторов

— Я тоже голову помою, — после минутного размышления сказал я, — вот сейчас зонд на пятой койке вставлю, а после в душевую сгоняю.

Было около десяти утра, мы стояли и ждали Витю в холле у центрального входа. Волохов в отделении дописывал переводной эпикриз.

— Наверное, в «Космос» пойдем, — вслух размышлял Ваня. — Или в «Московское»! А лучше в «Ладу», на Комсомольском, там народу поменьше.

Конечно, для Вани лучше в «Ладу», ему там до дома пара шагов. Да, впрочем, все это ерунда, главное — это то, что мы сейчас, три взрослых мужика, после работы зайдем в кафе, будем сидеть, есть что-нибудь вкусное, хорошо бы, не очень дорогое, пить кофе, курить и разговаривать. О медицине, о политике, о книгах. Витя, как всегда, будет громко хохотать от моих шуток, а Ваня — он редко хохочет — будет просто сидеть и улыбаться.

Витя появился из-за угла, быстро получил одежду в гардеробе, нахлобучил шапку и скомандовал:

— Побежали!

Мы пешком дошли до сберкассы — нам всю зарплату перечисляли на книжку. Отстояв примерно с час в очереди, вывалились на улицу. Я и Ваня получили по сорок рублей, а Виктор Григорьевич целых шестьдесят. Ну не зря же он шесть лет в институте учился.

— А теперь в гастроном! — взглянув при этом на циферблат своих карманных часов, отдал приказ Волохов, и мы скорым шагом двинулись в сторону продуктового магазина.

Зачем, интересно, Волохову в гастроном сейчас? Может, хочет домой продуктов купить перед кафе, вдруг мы там до вечера просидим.

А потом я и вовсе перестал думать. После суточного дежурства, особенно бессонного, вот чего меньше всего хочется, так это думать. И поэтому, когда Витя Волохов уже в магазине содрал с нас по три рубля, я даже не спросил зачем. Только немного удивился, когда он велел мне купить в отделе детского питания баночку с каким-то соком. А может, у него дети маленькие, а я даже и не слышал об этом. Вот сейчас в кафе это можно будет выяснить, а то мало мы еще знаем друг про друга.

— А как кафе называется, Виктор Григорьевич? — от торжественности наступающего момента снова полным именем назвал я Витю, когда мы вышли из магазина.

— Кафе? — переспросил он, почему-то углубляясь в сторону жилого массива. — Кафе, салага, называется «подъездное»!

И только тогда, когда мы кружком встали в каком-то подъезде, на площадке между вторым и третьим этажом, около мусоропровода, я понял, как собирается отметить аванс Витя Волохов.

Он ловко сорвал крышку с баночки, которую я всю дорогу бережно держал в руке, и вылил сок в мусоропровод.

Затем он всучил эту баночку мне:

— Так, Леха, не спи, держи стакан!

Затем он открыл дипломат. В нем лежали две бутылки водки. Одну Витя протянул Ивану:

— Ваня, наливай в темпе, пока жильцы не вышли!

Твою ж мать…

Даже неохота рассказывать, как мы выпили эти две бутылки водки, за десять минут, в вонючем подъезде, не закусывая, из баночки со щекастым карапузом на этикетке.

Почему мы тогда не отказались? Понятно почему. Нам с Ваней было очень неудобно, все-таки доктор пригласил нас, простых медбратьев.

Мы посадили Витю на трамвай, а сами нетвердой походкой поплелись к метро. Ване нужно было ехать на «Фрунзенскую», ну а мне в Тушино. «Эх, — думаю, — а ведь скоро еще один праздник. Через две недели. Пятого числа». По пятым числам нам выдавали зарплату.

В середине весны у доктора Волохова наконец-то появилась возможность самому сделать трахеостомию. Вообще он настолько быстро стал прожженным реаниматологом, будто не три месяца здесь отработал, а десять лет. А еще Витя здорово расшифровывал электрокардиограммы, и скоро уже все наши врачи бегали к нему консультироваться.

А трахеостомией за это время он так и не овладел, во втором блоке все никак не находилось подходящих больных. И вот только сейчас случай представился.

К нам доставили молодого мужика в коме, с тяжелейшей черепно-мозговой травмой. Вслед за скорой приехали люди на черных «волгах» с милицейскими номерами. И стало понятно, что пациент этот непростой.

Он работал оперативником, и его под видом уголовника внедрили в банду. Совсем как Шарапова в фильме «Место встречи изменить нельзя». Только реальность, в отличие от кино, оказалась гораздо суровее. Мужики с квадратными будками, вылезшие из своих черных автомобилей, говорили мало, но картина потихоньку прояснилась: бандиты беднягу разоблачили и выкинули из окна четвертого этажа. По мнению этих мужиков из черных «волг», он мог обладать очень важными для милиции сведениями, и посему нам была показана бумага, подписанная самим министром внутренних дел Федорчуком.

Согласно этому документу около постели данного больного следовало установить круглосуточный милицейский пост, а персоналу больницы оказывать всяческое содействие сотрудникам милиции.

Конечно, им объяснили, что при размозжении мозга — а именно такой диагноз был поставлен — вообще перспектив для жизни немного. И даже если произойдет чудо, способность к членораздельной речи вряд ли сохранится. Но если он и будет способен к беседе, у него между голосовыми связками стоит интубационная трубка, и никакого звука ему произвести не удастся. Кроме того, мы ему вводим в вену такое количество седативных препаратов, что тут и здоровый будет спать неделю, а не оперативные сведения о злодеях выдавать.

Но милиционеры были непреклонны, они еще раз показали нам бумагу и подпись на ней. Федорчук был выходцем из КГБ, соратником самого Андропова и слыл человеком без юмора.

Мы поставили для них стул во втором блоке рядом с койкой, на которой лежал искалеченный оперативник. Милиционеры были здоровыми двухметровыми дядьками в штатском, с пистолетами под мышкой. Они мужественно сидели на стуле, отходили только перекурить и в туалет и сменялись каждые восемь часов. Быстро освоившись, они даже помогали перестилать больных и двигать мебель во время уборки.

На третьи сутки Волохов решил поменять интубационную трубку на трахеостому. Ну и правильно, труба не должна долго стоять, а с размозжением мозга на аппаратном дыхании можно провести очень долго.

Решено было приступить к операции после завтрака. Я прикатил операционную лампу, притащил тазик для мытья рук и набор с инструментами. Пока совершались все эти действия, я обратил внимание, что тот мужик, заступивший на вахту сегодня, сильно нервничает. Он был подозрительно бледным и не сидел на своем стуле, а расхаживал взад-вперед.

Пять шагов от койки до двери, пять шагов от двери до койки. В одной руке он держал скрученную трубочкой газету «Правда» и каждый второй шаг бил