Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова - Алексей Маркович Моторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эх, хвост, чешуя!
Не поймал я ничего!
К ремеслу младшего брата Коля относился снисходительно, считая это временной блажью, и всякий раз грозился нагрянуть без предупреждения в больницу, поглядеть, чем он там занимается.
И вот как-то раз зимой Коля впервые решил заехать к Ване на работу. Так сказать, навестить братца. Он в очередной раз поцапался с женой и, понятное дело, решил развеяться. Сел в свои «жигули» и покатил. Был четвертый час ночи.
Подъехав, он бросил машину, быстро сориентировался и нашел вход в приемный покой. Там молодого парня в шикарной дубленке мало того что не остановили, но даже любезно объяснили, как ему попасть на второй этаж в реанимацию.
Когда Коля очутился перед дверью, над которой висела табличка на двух языках «Отделение реанимации. Resuscitation department», он потянул ее на себя и осторожно заглянул. Длиннющий коридор, полумрак, только вдалеке пищат приборы, и — никого. Интересно, где тут Ваня, направо идти или налево? Коля совершил робкое движение вперед и остановился. Тут он услышал тихие шаги и посмотрел в соответствующем направлении. К нему приближалась молодая девушка в белом халате и форменных брюках.
Вот она-то ему и расскажет, где найти братца Ваню.
Таня Богданкина выносила лоток со шприцами из второго блока в стерильную комнату. Ей осталось еще разок вымыть и без того чистый пол, и можно было идти будить Лешу с Ваней.
Тут Таня вздрогнула, испугавшись мужика, который неожиданно вырос перед ней в коридоре. Наверное, опять забыли дверь запереть. Но, несмотря на тусклый свет, она успела разглядеть его красивую одежду и поняла, что это вряд ли бандит с большой дороги. Скорее всего, чей-то родственник, в реанимации случалось, что родственники могли приехать и ночью. Особенно в первые сутки после поступления.
Нужно узнать, к кому он пришел, и попросить подождать за дверью.
— Мужчина, вы к кому? — как подобает в таких случаях, строго спросила Таня.
Тот уже сам сделал полшага в ее сторону. Совсем молодой, нервное лицо, бородка.
— Я к Романову, — сказал он и шмыгнул носом.
— А вы ему кто? — осведомилась Таня, как того требовал протокол.
— Брат! — ответил тот, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Вот этого Таня Богданкина в своей работе не любила больше всего. Уже полгода, как она здесь, а все никак не привыкнет. Днем в подобной ситуации легче — позвал врача, и порядок, врачи сами сообщают, но иногда, вот как сейчас, ночью, приходилось брать это на себя.
«Скажу сама, — решилась Таня, — точно, скажу сама, а если что, сбегаю и разбужу доктора Бухарина!»
Она подошла поближе и даже прикоснулась рукой к этому немного нервному молодому человеку. Надо бы ему валерьянки налить, вот растяпа!
— Вы только не волнуйтесь! — произнесла наконец Таня. — Но Романов умер несколько часов назад!!!
Так она и знала! Того сразу повело — видимо, голова закружилась, он отступил, пошатнулся и схватился за косяк.
— Что?! Как это — умер?? — сдавленно прошептал мужчина. — Когда???
Таня часто оказывалась рядом, когда сообщали подобные известия. Реакции были всякие. В этот раз она понимала, что горе неподдельное. Даже не горе. Потрясение. Ей и самой стало не по себе.
— Это случилось в двадцать три часа пятнадцать минут, — сообщила она, чувствуя подступающий к горлу комок.
Мужику от такой точности стало совсем паршиво. Он начал озираться, будто искал кого-то.
— Нет, подождите! Этого не может быть! — прохрипел он. — Ведь он молодой совсем! Как он умереть-то мог?
Тане уже очень хотелось опрометью бежать в ординаторскую и поднимать Бухарина, но она собралась с духом.
— У него сердце не выдержало! — ответила она самой распространенной фразой, которую многократно слышала в таких случаях.
А мужчина даже кулаком себя по бедру ударил, когда про сердце услышал, и пробормотал:
— Так я и знал! Все работа эта проклятая! — Он помолчал с минуту, а затем проговорил с каким-то отчаянием: — Но вы-то как такое допустить могли? Здесь, в реанимации?
Таня вздохнула. А что тут скажешь?
— И что мне теперь делать? — самого себя спросил мужик.
— У вас паспорт с собой? — поинтересовалась Таня. Тот рассеянно кивнул. — Вам нужно будет сегодня, к двенадцати часам, со своим паспортом зайти в наш морг! — объяснила она. — Там справку о смерти выпишут и скажут, что дальше делать!
Мужчина кивнул снова.
— А где он сейчас? — сдавленным голосом поинтересовался он. — На него взглянуть хоть можно?
Тут Таня совсем расстроилась. Действительно, нужно было сразу успокоительного принести. Сейчас пойдет и ампулу реланиума ему в чашке разведет.
— Он лежит… — Таня хотела сказать: «В морге», но опять горло свело судорогой, и она просто махнула рукой вдоль коридора в ту сторону, где был паталогоанатомический корпус.
Все, достаточно, сначала она возьмет реланиум в блоке, даст выпить ампулу родственнику умершего Романова, а потом сбегает за Бухариным. В конце концов, сообщать о смерти — это его работа.
Оттого что мы уставали как собаки, рефлексы у нас были тоже как у собак. Я проснулся и открыл глаза. Свет фонарей, идущих вдоль эстакады, освещал стену и висящие на ней часы. Надо же! Десять минут пятого, а нас не разбудили. Странно. На дежурстве пересменка всегда в четыре, ни минутой позже. Правда, Танька Богданкина еще салага, а салаги, они не так сражаются за каждую минуту сна, как старичье.
Можно бы еще поспать, да только блок полный, пятеро на аппарате, не успею к восьми всех перестелить. Пора подниматься. Я нехотя сел, потянулся, нашарил обувь, надел халат. Рядом на соседней койке во внутреннем противошоковом зале сопел Ваня Романов. Пойду умоюсь, а там и его растолкаю.
Я выполз в коридор и, хотя почти все лампы были погашены, увидел, что Таня Богданкина стоит рядом с каким-то мужиком, в уличной одежде и лохматой шапке. Но не успел я сделать и пары шагов, как она развернулась и полетела к себе в блок, а лоток со шприцами оставила около мужика прямо на полу. Интересно, что случилось? Да и вообще, чего это она еле чешется, шприцы до сих пор не вынесла. Понятно теперь, почему нас не будит. Небось прокурила на кухне всю ночь, вот теперь и не успевает.
Пойду-ка скажу ей, что она малость оборзела. Хотя Таньку обижать совсем не хотелось, она была девка веселая, и когда в настроении, с ней можно было помереть со смеху,
