Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова - Алексей Маркович Моторов

Это отделение у меня всегда ассоциировалось с мифологическим царством теней. Вроде и больные есть, все ходячие, в сознании, а жизни нет. Коридоры пустые, из палат почти не доносится ни разговоров, ни тем более смеха. А в глазах у пациентов что-то такое, что понимаешь — они уже не совсем здесь. Это и понятно. Смертность в те годы в подобных отделениях была чудовищная.

Я почти бегом пролетел весь коридор и свернул направо, где недалеко от диализного зала находилась маленькая ординаторская. Одного взгляда хватило, чтобы понять, насколько мое «пригубить» отличается от Ваниного. Оставалось только вздохнуть.

— Ого, какие люди! — радостно воскликнул Иван, как будто не видел меня по крайней мере год. — Виктор Григорьевич, смотри, Алексей к нам пришел!

Но тот даже не отреагировал. Борис Львович выглядел хотя и лучше Волохова, но ненамного. Он поднял голову, скользнул по мне равнодушным взглядом и также без особых эмоций произнес:

— О, привет!

И снова уронил голову на грудь. Ваня, тот, напротив, был очень возбужден, активен и по-особому весел. Глаза его горели, усы топорщились.

Пустых бутылок я насчитал аж целых три.

— Так, Ваня, давай бегом в отделение и спать! — тоном, не терпящим возражений, приказал я. — Только поможешь мне Витю дотащить!

Тут дверь в ординаторскую открылась, на пороге нарисовалась Светка Крынкина, диализная сестра, и объявила:

— Там в реанимации случилось что-то, и вас всех зовут срочно!

Она внимательно оглядела всю нашу компанию, укоризненно покачала головой и вышла.

— Ты все слышал, Вань? — еще жестче проговорил я. — Давай приводи Волохова в чувства, наверняка у нас там аврал, я первый побегу, а вы оба потихоньку за мной, и если что, ныряй с ним в сестринскую!

Увидев, что Иван стал производить энергичные действия с Витиным телом, я очертя голову понесся в реанимацию.

В коридоре около второго блока меня поджидал Кимыч. Его поза не предвещала ничего хорошего. Он стоял насупившись, уперев руки в боки.

Кимычем здесь его называли для удобства. Вообще-то полное его имя было Виталий Кимович, он являлся старейшим доктором нашего отделения как по стажу, так и по возрасту. В ту пору ему было уже за сорок.

Знающие люди утверждали, что лет пять назад Кимыч пил по-черному, но нынче он находился в полной завязке. Как и все завязавшие алкоголики, Кимыч ненавидел пьяных, а чтобы не сорваться, у него всегда были полные карманы люминала. Он принимал его на ночь и спал богатырским сном. Растолкать его не удавалось еще никому.

В отделении у Кимыча была репутация интеллектуала, он курил трубку и много читал, обычно лежа на диване в ординаторской. По моему мнению, Кимычу недоставало литературного вкуса, он в равной степени восторгался как Трифоновым, так и каким-нибудь Пикулем. Но это ладно. Главное, что по дежурству он брал к нам больных только по абсолютным показаниям и не набивал отделение под завязку.

— Ты где шлялся? — начал он весьма злобно. — И куда делись остальные? Вас что, этот еврей к себе утащил?

Евреев Кимыч не жаловал.

— Быстро за Романовым и пулей в морг! — рявкнул он напоследок и пошел по направлению к ординаторской.

У первого блока стояла койка, накрытая простыней. Я подошел, уже зная, чей это труп. И, откинув простыню, убедился, что так оно и есть.

Неизвестный, поездная травма. Перебегал около Царицына ночью через железнодорожные пути, тут его и сбил состав. Поездные травмы, они всегда самые суровые. Тут даже если локомотив не переедет, а только ударит, сила удара такая, что шансов выжить крайне мало.

Этот неизвестный поступил к нам три дня назад, я его сам с улицы принимал. У него ни документов с собой не было, ни другой какой бумажки. Поэтому и Неизвестный. Только обилие блатных татуировок по всему телу. К нам часто такие попадают, в основном с ножевыми. Можно всю тюремную их жизнь по этим татуировкам проследить.

У нашего Неизвестного тоже — ни дня без строчки. Пять куполов на груди, на каждом пальце перстень изображен, звезды на коленях. А веса в нем центнера полтора, не меньше. Я когда его сегодня перестилать помогал, еще подумал: только бы не на моем дежурстве! Вот и сглазил. Уже почти два года как санитаров из больницы повыгоняли. Это заведующий приемником Комаров реформу такую провел, после чего трупы в морг стали отвозить сестры. Это было делом нешуточным. Подвал напоминал тоннель метро как по виду, так и по протяженности. Редкие лампочки еле освещали километровую дистанцию от роддома до морга. То есть путь, который, выражаясь фигурально, проходит каждый человек.

Подвал к вечеру пустел, и только эхо отражалось от его стен. Ночью было совсем жутко. Особо трусливые снаряжали настоящие экспедиции. В тех отделениях, где лежали молодые парни и мужики, сестры брали их с собой в качестве эскорта. Однажды я видел, как труп из неврологии сопровождала целая орава. Две медсестры и человек десять «военкоматчиков», как тогда называли молодых ребят призывного возраста, в большинстве своем абсолютно здоровых, но косящих от армии. К ним относились с сочувствием: про гробы из Афгана знали все.

Но я возил трупы один. Почти всегда наши дежурства были такими, что отправлять двоих с каталкой в морг казалось верхом расточительности. А для меня это было хоть и короткой, но передышкой. Поэтому я бояться как-то забывал, хотя особо отважным никогда не был. Еду себе, каталкой правлю.

Лишь иногда по пути в морг я вдруг очухаюсь, с удивлением обнаружив себя за этим занятием: «Неужели это я?» Встряхнусь и качу себе дальше.

Я, который плакал над книгой «Белый Бим Черное ухо», везу сейчас мертвое тело и думаю о совершенно посторонних вещах. Как такое могло произойти? Как так получилось, что глубокой ночью, в безлюдном и темном подвале, в компании с покойником, я не рыдаю, не дрожу от страха, а лениво размышляю, пойти ли мне завтра на утренний сеанс в кино или сразу домой — спать?

Иначе нельзя, пытался я сам себя уговаривать. Иначе можно запросто свихнуться. Невозможно работать в таком месте и остаться таким, каким был раньше. Все эти изменения — просто неизбежный результат эволюции.

Вот и в этот раз я каталку подогнал и стал в одиночку труп с кровати на каталку перетаскивать, занятый какими-то своими мыслями, но точно не о жизни и смерти. А что один, так у меня это уже отработанный прием. Ваню я решил не дожидаться, и потом,