Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова - Алексей Маркович Моторов

Вот не нужно было Ване в обед наливать!

И тут я проявил малодушие. Вообще, вступать в конфликт с большинством — это не мой сюжет. Я же не Чацкий, в самом деле!

И вообще чего уж такого, если я тяпну вместе с Витей и Ваней по граммулечке, пока нету больных. Когда такое еще будет.

А то пашешь как проклятый за копейки, света белого не видишь. Все ровесники давно на четвертом курсе, а я тут судна таскаю, полы мою. Сыну Роме уже полтора года скоро будет, а я с ним времени толком не провожу, что из него вырастет? Тут недавно вышел на улицу, все такие веселые, нарядные, а у меня тринадцать суточных дежурств в этом месяце, даже в кино некогда сходить.

А когда смена подходит к концу, я уже весь неживой, в животе дискомфорт от выпитых на дежурстве пяти литров пустого чая, и в глазах от вечного недосыпа рябит. И получаю я от своей любимой Суходольской отнюдь не благодарности, а исключительно тумаки на всех утренних конференциях. И зачем мне все это сдалось, да еще по доброй воле? Стал бы лучше химиком, как мечтал в восьмом классе, учился бы сейчас в МГУ, ни забот, ни хлопот.

А ехать после бессонного дежурства мне в Тушино, весь путь почти без сознания, да еще всегда в давке и стоя, потому что, даже если сесть удается, обязательно какая-нибудь сволочь уже на следующей остановке меня должна растолкать, чтобы я место уступил. И пока доберешься до дому, тут уже и вовсе ничего не соображаешь, а мне ведь еще нужно учебники, будь они прокляты, читать. Но какая тут подготовка в институт, если утром к половине шестого вставать и на очередные сутки на Каширку ехать? У меня от такой жизни каждую осень язва кровить начинает. С одной стороны, всякий раз на год дают отсрочку от армии, а с другой — ведь так и загнуться недолго.

И за все это время, что я тут работаю, первый раз такое, что блок пустой. Могу я, в конце концов, немного выпить и поговорить со своими друзьями? Я же не алкаш из подворотни!

Мое секретное место находилось в стояке, напротив второго блока. Там стояло ведро со шваброй и был сколочен стеллаж для пустых аптечных банок. А под потолком имелось небольшое пространство, и, если встать на нижнюю полку стеллажа и туда просунуть руку, можно нашарить мою банку, а сейчас даже две. Да, две пол-литровых стеклянных банки, полных спирта. Все никак домой не заберу. Я цапнул одну, опустил ее в карман халата, вздохнул и вернулся в «харчевню».

Витя так обрадовался, что даже запел на мотив модной песни белорусской группы «Сябры»:

Моторов! Моторов! Моторов!

Так птицы кричат!

Он резво разлил спирт по кружкам, каждый разбавил себе водой по вкусу, и мы залпом выпили безо всяких тостов. Брррр!!! Какая ж дрянь! Хоть мой спирт и не пах резиной. А то ведь бывает. Все дело в пробке. Самые вонючие пробки из резины кирпичного цвета. Этой пробкой затыкать — только продукт портить. Потом идут черные. А лучше всех белые пробки, к тому же они тугие и прыгучие и ими здорово играть в футбол на эстакаде. Такими затыкают раствор под названием «полиглюкин».

А уж если ты хочешь, чтобы спирт не отдавал резиной вовсе, нужно на горлышко натягивать полиэтилен от пакетика для одноразовой капельницы и плотно закручивать. Я именно так и поступал. С другой стороны, с пробкой возни меньше. Открыл — налил — закрыл.

Мы с Ваней закусили остатками черствого хлеба, а Витя просто запил водой из-под крана.

— Нужно повторить, Леха! — после минутной паузы потребовал Волохов.

— А может, не надо, вдруг сейчас больной поступит? Вот ты, Вань, как его принимать будешь?

Ваня сегодня совмещал работу и по блоку, и по приему с улицы, то есть, как у нас говорили, — по «шоку».

— Не боись, Алексей, прорвемся! — опять с большим воодушевлением ответил Иван. — Давай наливай!

И, не дожидаясь, сам разлил по кружкам.

Что-то интересное сегодня с Ваней творится, просто изменился человек. Никогда у него не было такого энтузиазма. Видимо, какие-то компенсаторные механизмы выключились. С такой работой неудивительно. Недавно в операционной одна анестезистка, обычно всегда спокойная, чуть не порешила всех. Не то фторотана нанюхалась, не то и правда сбрендила.

Мы хлопнули по второй. Вторая прошла чуть легче, но все равно гадость. Да еще без закуски.

Я по примеру Вити водичкой из крана запил, ну тоже вариант.

— Эх, хорошо пошла! — сообщил Ваня и энергично потер руки. — А теперь давай закурим!

Я с подозрением на него покосился.

Не хватало только, чтобы и Ваня фортель выдал, как та анестезистка, но я начеку буду. Сейчас мы последнюю, третью хлопнем, и достаточно.

По третьей я разлил сам. Хотел было предложить тост, да в голову ничего путного не лезло. Поэтому мы выпили молча, не чокаясь, как на поминках. В этот раз я даже запивать не стал, и так хорошо.

Первая колом, вторая соколом, третья мелкими пташечками.

Потом мы все отправились на эстакаду проветриться, там еще в банке оставалось немного, но это уже Волохов в одиночку прикончил.

Мы сидели на эстакаде, нас обдувал ветерок, погода улучшилась, даже немного потеплело к вечеру. Значит, завтра, может, и вовсе жарко будет. Пора уж что-нибудь на лето купить, а то ходить не в чем. Вот у меня есть в заначке рублей семьдесят, я их долго копил, все собирался японские часы приобрести. У настоящего врача обязательно должны быть настоящие японские часы. «Сейко» или «Ориент». Их фарцовщики продают за двести пятьдесят рублей, а то и за все триста.

Но Ванин старший брат Колька пообещал, что устроит мне такие часы всего за двести. Вот я копить тогда и начал. Но уже чувствую, что не накоплю.

Колька был большим человеком. Работал он в иностранном отделе Московской патриархии на какой-то хорошей должности. И эта самая должность позволяла ему вести красивый образ жизни. Коля просыпался к полудню, обедал исключительно в ресторанах, ужинал тоже в ресторанах, а завтрак пропускал.

Когда я приезжал в гости к Ване в их огромную квартиру на Фрунзенской набережной, то проводить время мне больше всего нравилось именно у Кольки в его комнате. Там я листал журналы Playboy, дегустировал содержимое многочисленных