Загадка XIV века - Барбара Такман

Вот так Бэкингем добрался до Бургундии, где две тысячи французских рыцарей и оруженосцев собрались с желанием отказаться от «позорного бегства» и вступить в бой. Первые нобили королевства — Бурбон, де Куси, герцог де Бар, граф д’Э, адмирал Жан де Вьен — собрались под предводительством герцога Бургундии Филиппа Смелого. Вооруженный с головы до ног, с боевым топором в руке, герцог был настроен воинственно. Он оглядел свое войско: герольды выехали с обеих сторон, готовясь призвать солдат к подвигам. И все же король из Парижа запрещал вступать в бой до тех пор, пока французы не окажутся в явном преимуществе. Бургундский не осмеливался нарушать этот запрет, но сдержанности пришел конец, когда в стычке был убит английский оруженосец. В ответ на вызов противника рыцари, в том числе и де Куси, вступили в бой за воротами Труа. Исход схватки оказался неубедительным — Бэкингем отступил, французы двинулись следом, умоляя короля не позволить противнику ускользнуть из рук. Карл лишь ответил: «Оставьте их в покое, они уничтожат себя сами».

Французы собрались на Луаре и наконец-то превосходили численностью войско противника. Де Куси и его товарищи намеревались дать бой — «хочет того король или нет», — прежде чем противник уйдет в Бретань через Сарту. Тем временем Карл вел переговоры и убедил Нант, ворота в Бретань, настроенный профранцузски, не допустить англичан и, забыв про Монфора, объявить о своей верности Франции. В первую неделю сентября англичане все же перебрались через Сарту, и в эту же неделю состояние здоровья короля резко ухудшилось. Гной в фурункуле на его руке высох, что предвещало смерть, и врачи вместе с пациентом правильно истолковали этот сигнал. Карла перенесли на носилках в его любимый замок Боте-сюр-Марн; король послал за своими братьями и зятем, за исключением герцога Анжуйского — его Карл надеялся держать на расстоянии от королевской казны, — и приготовился отдать последние распоряжения.

Филипп Смелый поспешил в Париж, как и де Куси, поскольку был членом регентского совета. Герцог Анжуйский, которого извещали обо всем сторонники в Париже, тоже поспешил из Лангедока, хотели его видеть на совете или нет.

Последние дни король мучился от физической боли, но еще тяжелее были моральные страдания. На совести Карла лежали два греха — участие в схизме и сомнительная легальность налогообложения. Он увеличил временные права штатов, и они десять лет взимали с населения налоги, пусть король использовал эти деньги для обороны королевства и для «народного блага». Королевские сундуки он наполнил и купил верность аристократов народными деньгами. Что он скажет Богу? Он поднял Францию из руин, отнял у англичан — за исключением Кале — земли, захваченные противником во времена правления его отца и деда; выбил Наваррского из Нормандии; и, если ему и не удалось заключить мир, сумел добиться лояльности всех, кто в час выбора почувствовал себя французом.

Но не купил ли он возрождение страны за счет людских несчастий? Восстание в Лангедоке показало заплаченную цену, и Карл знал по сообщениям сборщиков налогов о недобром ропоте населения. «Угнетение подданных изъязвляло его душу», ибо незаконно введенные налоги вызывают гнев небес, а жалобы тех, кому король причинил вред, будут сопровождать его и за гробом, вплоть до Божьего суда. Анонимный автор аллегорического произведения «Сон садовника» назвал тиранами всех принцев, обременивших подданных невыносимыми налогами, а теологи предупреждали правителей, что нужно прекратить поборы и вернуть награбленное, если они надеются на спасение. Эта надежда и продиктовала королю последний поступок.

За несколько часов до смерти, полностью одетый и усаженный в кресло перед взволнованной толпой прелатов, сеньоров и советников, представлявших три сословия, король слабым голосом заговорил — сначала о схизме. Он взволнованно сказал, что «хотел пройти по этой, самой надежной дороге, и если поползет слух, что кардиналы действовали по наущению демонов, то знайте: на мой выбор не влияли соображения родства, но исключительно заявления этих кардиналов и советы прелатов, клириков и моих советников». Затем он указал, что всегда подчинялся решениям генерального совета церквей: «Господь не станет упрекать меня, если по моему невежеству я действовал противно истинному решению церкви». Это были слова чрезвычайно встревоженного человека.

В Средние века дрожащий путник, стоявший у дверей смерти, чаще всего порицал то, что совершил за свою жизнь. Когда речь зашла о налогах, то Карл, самый честный правитель своего времени, осудил себя за их взимание. Он объявил свою волю — «отменить подымный налог и чтобы с сегодняшнего дня и вовеки люди его не платили».

Существовали и другие, косвенные налоги, но подымный налог был основой, на которой держалась финансовая система страны. Объявить, что налог будет отменен, означало лишить своих преемников — если будет соблюдаться закон — важного инструмента управления. Поступок Карла не был помрачением ума. Правители и до него отменяли налоги и возвращали незаконно отнятые субсидии. Государи часто на смертном одре исправляли совершенное ими зло, и нередко, если монаршая воля исполнялась, королевская семья могла обанкротиться. Карл оставил своему сыну огромное состояние, но к 1380 году никто и помыслить не мог, что король должен жить с доходов собственного домена. Карл отлично понимал, что систематические финансовые вливания — главная забота правительства. Но, стоя у порога смерти, он чувствовал, что главное сейчас — веление души.

Карл получил последнее помазание, передал братьям своего двенадцатилетнего сына, а последними словами умирающего были слова о налогах: «Отмените их как можно быстрее». Бюро де Ривьер со слезами на глазах встал на колени у постели и обнял короля. Всхлипывавшую толпу удалили из комнаты с тем, чтобы последние мгновения Карла прошли в тишине. Он скончался 16 сентября 1380 года, и его последнее распоряжение было объявлено на следующий день. Народ возрадовался, а вот у братьев покойного короля возникли смешанные чувства, и даже создалась взрывоопасная ситуация.

В том же месяце Бэкингем встретил неоднозначный прием в Бретани. Монфор всю свою жизнь балансировал между противоборствующими сторонами, интриговал, воевал, ссорился, заключал альянсы, действовал в зависимости от собственной выгоды. Карл скончался, и Монфор приготовился заключить мир с новым королем, начал переговоры с французами — и в то же время обещал Бэкингему помощь в осаде Нанта. Однако нежелание бретонских нобилей поддержать нападение на соотечественников заставило Монфора сделать выбор в пользу Франции. Де Куси хотел установить мир с Бретанью и стал одним из переговорщиков, заключивших в январе 1381 года союз с Монфором. Бэкингема не известили об этом союзе, и он страшно удивился, когда ворота городов и замков перед ним стали закрываться, а провизия вдруг оказалась недоступной за толстыми стенами. Его поредевшая армия переходила зимой с места на место, солдатам не хватало еды и негде было укрыться. Наконец Монфор сообщил, что он должен уйти, и в марте 1381 года Бэкингем со товарищи взошел на корабль и отплыл в Англию. За исключением нескольких рыцарских поместий, выкупов и награбленного добра, «к великому неудовольствию всего английского народа», Бэкингем и его соратники не достигли военной цели.

Обе нации с мальчиками-королями страдали из-за амбициозных, соперничавших друг с другом дядьев, которые, не будучи коронованы, безответственно пользовались верховной властью. Война затихла, а внутреннее давление достигло точки кипения.

ГЛАВА 18

ЗЕМЛЯНЫЕ ЧЕРВИ ПРОТИВ ЛЬВОВ

«Пусть убирается к дьяволу! Он достаточно пожил, — вскричал некий ремесленник, прослышав про смерть короля. — Всем было бы лучше, если б он подох десять лет назад!»

Несколько месяцев после кончины короля Франция переживала бунт трудового народа, прежде такие же восстания прошли во Флоренции и Фландрии. Суровые налоги стали поводом к выплескиванию застарелой ненависти бедных к богатым, народ потребовал расширения своих прав. В XIV веке концентрация богатства усилилась, и разрыв между классами стал очевиден; к тому же катастрофы последних лет увеличили число нуждающихся. Бедняками еще можно было управлять, пока их существование поддерживалось благотворительностью, но ситуация изменилась, когда городское население настрадалось от войны и чумы, и в людях проснулась новая агрессивность.

Мастера стали богаче, а ремесленники опустились до уровня поденщиков без всякой перспективы на улучшение. Простым ремесленникам членство в гильдиях было заказано, мастера приберегали места для сыновей и родственников из более обеспеченного класса. Во многих профессиях работали на дому, а женам и детям (которым по закону работать было нельзя) платили меньшую зарплату. Религиозные праздники, которых насчитывалось от 120 до 150 в год, снижали доходы ремесленников. Хотя стачки были запрещены, ремесленники создавали союзы и требовали от хозяев большей платы. У них были собственные налоги, кассы и связи за границей, и все это служило «каналами агитации».