Устал рождаться и умирать - Мо Янь

— Эх, Бай Син, Бай Син, ну почему ты из помещиков? — бормотал Хун Тайюэ.

— На мне уже нет ярлыка, я — тоже гражданин, член коммуны. Нету нынче классов… — пролепетала Бай.

— Чушь! — снова вспыхнул Хун Тайюэ, шаг за шагом приближаясь к ней. — Даже без ярлыка ты остаёшься в помещиках, у тебя это в крови, кровь у тебя этим отравлена!

Пятясь от него, она упёрлась в лотки. Хун Тайюэ говорил, стиснув зубы, но в глазах у него светилось желание.

— Ты навсегда останешься нашим врагом! — рычал он, но глаза сверкали, будто блики на воде, и он ухватил Бай за грудь.

Она застонала, пытаясь вырваться.

— Секретарь Хун, у меня кровь отравлена, гляди, не заразись…

— Хочу установить над тобой диктатуру, вот что я скажу. Хоть и без ярлыка, ты всё равно в помещиках!

Хун Тайюэ обхватил Бай за талию, прижавшись к её лицу ртом, из которого разило перегаром, и всклокоченной бородой. Под их весом с грохотом повалились связанные вместе стеблями гаоляна лотки, на их телах заизвивались белые червячки. Одних раздавило, нераздавленные продолжали грызть листья…

В тот самый миг тучи затмили луну, среди туманной дымки нахлынули воспоминания о моей бытности Симэнь Нао — сладостные и горькие. Свиньёй я осознавал себя чётко и ясно, человеком — смутно. Да, я умер много лет назад, безвинно, незаслуженно ли, должен был умереть или нет — не важно, урождённая Бай вправе заниматься этим с мужчинами. Невыносимо было, что Хун Тайюэ так честит её. Этим он унижал не только её, но и меня, Симэнь Нао. Словно множество светлячков запорхали в голове, они собрались в пылающий огненный шар, всё замерцало бирюзой блуждающих огней — и червячки, и люди. Я бросился вперёд, чтобы столкнуть его с Бай, а на пути попались его сокровища. Их откусывать я вообще-то не собирался…

Да, последствия минутной ярости не предугадаешь. Урождённая Бай в тот вечер удавилась на балке в червоводне. Хун Тайюэ доставили в уездную больницу, его удалось спасти, но он остался сумасбродом с жутким характером. Самое печальное то, что меня заклеймили как страшного злодея в образе животного; повсюду ходили слухи о моей тигриной свирепости, волчьей безжалостности, лисьей изворотливости, кабаньей отчаянной смелости. С тех пор и развернулась охота на хряка, к ней привлекли множество людей и немалые средства.

Паршивец Мо Янь пишет, что после случая с Хун Тайюэ я продолжал творить бесчинства по всему Гаоми, калеча крестьянский скот. При этом он отмечает, что народ долго ещё не отваживался опростаться на природе: а ну как вытянут все кишки, тут и конец. Как я уже говорил: плетёт всё, что в голову взбредёт. На самом деле, покалечив Хун Тайюэ в помрачении ума, я в ту же ночь вернулся на косу семьи У. Ко мне пристали несколько самок, но я с отвращением отпихнул их в сторону. Чувствуя, что всё просто так не закончится, я отправился за советом к Дяо Сяосаню.

Когда я описал в общих чертах, что произошло, он вздохнул:

— Похоже, брат Шестнадцатый, любовь забыть непросто. Я давно приметил, что у вас с урождённой Бай взаимная симпатия. Дело прошлое, что тут судить, правильно это или нет… Давай лучше пошумим, устроим им представление, а?

Последующие события описаны у Мо Яня довольно точно. Дяо Сяосань велел мне собрать всех молодых и здоровых кабанов на песчаной дюне перед сосновым леском. Старина Дяо, как ветеран-наставник, пробежался по славной истории борьбы наших предков с людьми и хищниками, поведал о выработанной ими стратегии:

— Расскажи этому молодняку, о Великий Вождь, как нужно покрывать себя сосновой смолой и кататься в песке; снова покрывать себя смолой и опять кататься в песке…

И вот, месяц спустя на наших телах образовался слой золотистой брони. Ножом не пробьёшь, а при ударе о камень или дерево только треск раздаётся. Поначалу в ней было неловко, но вскоре привыкли. Старина Дяо научил нас и кое-каким боевым приёмам, например, как прятаться, как внезапно атаковать, как держать оборону, как отступать и так далее. Объяснял очень толково, будто за спиной у него сотня сражений. Мы без конца ахали, мол, почтенный Дяо, вы в прошлой жизни точно были военным. Он лишь презрительно усмехался, оставляя нас в неведении. Когда к нам на косу перебрался по глупости волк, тот самый, что натворил столько злодейств, он, верно, поначалу посчитал, будто мы ему не соперники, но тут же скис, обнаружив, что шкуру нашу не прокусить, что она твёрдая и гибкая как сталь. Мои сыновья и внуки — как я уже говорил, — сперва смяли его в лепёшку, а потом разорвали на куски.

В восьмом месяце начался сезон осенних дождей, уровень воды в реке резко поднялся, и ясными лунными ночами на песчаную отмель по-прежнему во множестве выносило рыб и черепах, устремлявшихся в погоню за луной. Тогда нам и представился случай наесться досыта и накопить запасов. Зверья на косе день ото дня становилось всё больше, схватки за еду делались всё яростнее. Ожесточённая битва за территорию развернулась между стадом кабанов и стаей лисиц. Одетые в золотистую броню из песка и сосновой смолы, мы в конце концов вытеснили лис с сытного местечка, где они кормились, и теперь одни занимали вдающийся в реку треугольный мысок. В этой битве мои отпрыски тоже получили немало ран и увечий — ведь уши и глаза бронёй не защитишь. А лисы в самый решающий момент пускали удушающую вонь. Она ударяла в нос, щипала глаза — ядовитая, страшное дело! Свиньи покрепче ещё выдерживали, а те, что послабее, валились на землю. Тут и подскакивали лисы, рвали острыми зубами свиные уши и выцарапывали когтями глаза. По распоряжению Дяо Сяосаня мы разделились на две группы: одна шла в бой, другая ожидала приказа. Когда лисы пустили газы и устремились вперёд рвать упавших, на них, заткнув ноздри стебельками полыни, отважно набросились ожидавшие в засаде. Наш командир Дяо Сяосань знал, что всё время пускать газы лисы не могут, и жутко вонючие у них только первые. Принявшие на себя первую волну тоже сражались отважно, окружая врага, прокушенные и исцарапанные, а атаковавшие из засады не упустили возможности разгромить его. В результате нескольких стычек добрую половину лис на косе перебили или изранили. Повсюду валялись истерзанные трупы, с вершин густых зарослей ракитника свисали пышные лисьи хвосты. Облепленные сытыми мухами тонкие ветви стали толще, изменили цвет и склонились до земли, словно усыпанные ягодами. Из битвы с лисами кабаны вышли бойцами с богатым опытом. Эти боевые учения стали прелюдией сражения с людьми.

Мы с почтенным Дяо ожидали, что охота на кабанов в Гаоми вот-вот начнётся, но прошло полмесяца после праздника Середины осени, и всё было тихо. Почтенный Дяо послал за реку на разведку пару смышлёных кабанчиков, но они не вернулись — как, согласно пословице, не возвращаются пирожки с бараниной, если ими бросаться в собаку. Полагаю, эти бедолаги скорее всего попали в ловушку, с них содрали шкуру, выпотрошили, разрубили на куски, и они стали начинкой для пирожков. В то время жизненный уровень людей значительно возрос, и те, кому приелась домашняя свинина, стали гоняться за мясом диких кабанов. И кампания по отлову диких свиней глубокой осенью того года, проходившая под напыщенным лозунгом «Уничтожим хряка-оборотня, заступимся за народ», на самом деле была варварской охотой с целью потрафить влиятельным любителям вкусно поесть.

Как и многие важные события в своём начале, эта продолжавшаяся полгода битва людей со свиньями начиналась как некая забава. Утром погожего и прохладного осеннего дня — а это был первый нерабочий день в честь национального праздника — ярко светило солнце, над песчаной косой разливался аромат диких хризантем, пахло сосновой смолой и веяло лекарственным духом полыни. Неприятных запахов, конечно, тоже хватало, но об этом умолчим. От долгого затишья напряжения у нас в головах поубавилось. Кабаны с утра до вечера только и делали, что ели, и ни о чём не думали. Кто играл в рощице в прятки, кто любовался пейзажем с высокого склона. Были и такие, кто объяснялся в любви, а один ловкий кабанчик скрутил из гибких ивовых прутьев колечко, наплёл на него диких цветов и надел на шею самочке. Та, виляя хвостиком, прильнула к нему, счастливая, как шоколадка, которая вот-вот растает.

И вот в этот прекрасный день показалось около дюжины лодок. На каждой развевался красный флаг, а на передней, моторной с железным корпусом, оглушительно грохотали гонги с барабанами. Поначалу никто и думать не думал, что скоро начнётся резня, казалось, это осенняя поездка за город, организованная комсомольцами или профсоюзом какого-нибудь предприятия или организации.

Стоя на песчаной дюне, мы с Дяо Сяосанем наблюдали, как лодки пристают к косе, как люди на них, переговариваясь, спрыгивают на берег. Я время от времени негромко докладывал Дяо Сяосаню обстановку, а он, наклонив голову и навострив уши, прислушивался к доносящимся звукам.