Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - Валерий Вьюгин

«Костяк» читательской аудитории составляли учащиеся, рабочие, крестьяне, скромные служащие, учителя. Скорее комсомольцы, а не члены партии — вопреки тому, что виделось «наблюдателям» из 1930-х годов; но и беспартийные тоже.

Идеологическая идентификация

Надо сказать, что социальный портрет читателя «Литературной учебы» был воспроизведен в самом журнале еще в 1934 году. М. Рыбникова рисовала его так: «Современный начинающий писатель, тот, к кому обращается „Лит. учеба“, прошел исключительную школу жизни и классового опыта; он был в Красной армии, иногда это участник гражданской войны; начинающий советский писатель, даже молодой по возрасту, застрахован от наивности и легкомыслия, он строитель завода, он борец за колхоз, он чаще всего партиец. Однако литературное его образование невелико. Начитанность сравнительно небольшая»[996].

Начало сознательной жизни большинства известных нам адресантов «Литературной учебы» выпало на послереволюционные годы. Пожалуй, все они действительно определяли свое будущее в системе ценностей нового государства, и тем не менее корреспонденция, сохранившаяся в архиве журнала, выявляет довольно широкий спектр разномыслия и разных оттенков «ереси», от которых, как ни хотелось М. Рыбниковой, молодые авторы уберечься не могли.

Основная стратегия молодых людей, пробующих стать писателями, состояла в пассивной апроприации спускаемых свыше идеологических доктрин в том объеме, который, как предполагалось еще рапповскими установками, необходим для этого. Отклонением от «нормы» можно считать как осторожное сопротивление существующей системе эстетических и идеологических ценностей, так и слишком откровенное артикулирование собственной принадлежности ей.

Редкой следует признать прямую апелляцию к имени вождя — как в послании Дм. Емельянова от 1934 года, приуроченном к очередной перестройке журнала:

Прежде всего «Лит-учеба» должна отказаться от «учености» — сократить до минима пичат<а>ния не понятных слов вроде: «апофеоз» «сентенцией» «Шедевр» «интерпретацию» «Рутимость» (Все эти слова в отной статье Вальбе «Этапы писательской работы А. П. Чехова»).

Спрашивается, зачем они? В крайнем случае если без них нельзя обойтись — зделайте сноску.

Надо попроще, попроще… оно будет понятнее для широких масс.

Один совет ненада забывать знаменитые слова вождя партии тов. Сталина — только Ленин мог писать сжато просто, ясно и понятно о самых запутанных вещах. <…>

24/VII 34 г. Дм. Емельянов

Единичны послания, повествующие о деятельности «активиста». В цитируемом ниже письме И. С. Детенкова перемежаются отчет о раскулачивании, забота о превращении этого сюжета в искусство, рьяное стремление служить делу революции и одновременно — вырваться из бесконечного круга карательных акций, доводящих автора до настоящего риторического исступления:

Государственному издательству

Ленинградское областное отделение

Консультанту № 15

Детенков И. С.

ст. Карымская

(Забайкалье)

20/XII 30 г.

Пишу, кажется, третье письмо Вам. Наши письма с мест Вас загружают и Вы, безусловно, не всостоянии ответить на все наши запросы, но у меня еще одна просьба к Вам.

Сейчас, наша районная партийная организация получила 3 места в Ком вуз, скоро будет набор; У меня намерение — попасть в этот набор. Я попытался поговорить с райкомом, который, в связи с хлебозаготовками, опять мне отказал; райком дает гарантию, послать меня осенью. Я этим не удовлетворен, время идет, хочтця учится. Нельзя ли как это через Вас попасть?..

Меня перебросили в 3 село на хлебозаготовки, где я встретился с рядом затруднений, — с кулацким сельсоветом, но переборол, хлебозаготовки сдвинул. Опять скопил хороший материял для пьесы. Если <усланная?> моя пьеса будит пригодна, «Борьба на селе», сообщите мне, я еще напишу.

Никакая меня работа не страшит. Меня перебрасывают в те села, где идет слабо хлебозаготовки и я получив задание от парт организации, — немедленно выполняю и в этой классовой борьбе, все болие <закрепляю?> политическую мощ. Я бы всю жизнь хотел работать в такой борьбе за Великое пролетарское дело, но хочится поучиться… На этих днях, — строго следил за судебным процессом Промпартии… Я узашался… Я не мог без волнения прочитать одного столбика… Подлецы!.. Мерзавцы!.. Жадные акулы, они хотят, жаждят рабочей крови!.. Ну ничего, мы выдержим в бою, а им эта пролетарская <нрзб>… Пусть утерают глаза от пролетарских плевков за границей… Настанет время, и скоро настанет, мы отомстим всей международной кровожадной буржуазии…

Порой социальный гнев провоцировали сами работники журнала. В 1930 году бурную реакцию вызвала статья В. Н. Волошинова «Слово и его социальная функция». Автор поместил в ней несколько отрывков для стилистического анализа, предварив их заданием: «Попытайтесь установить, какая классовая идеология лежит в основе ниженапечатанных высказываний, связанных с 9 января. Каждое из этих высказываний является выражением вполне определенной классовой группировки, идеология которой и обусловила не только различие в точках зрения на одно и то же событие, но и различие стилистических структур»[997]. Хотя сами тексты относились к прошлому, читатель не замедлил спроецировать их на современную ситуацию:

Афанасий Шалашный.

Донбасс, гор. Гришино, ул.

им. Фрунзе, дом № 25

15/IX — 30 г.

Стоит лишь со вниманием прочесть отрывок за № 1, как становится ясно, кому принадлежит идиология лежащая в основе отрывка, а именно: когда-то революционной интеллигенции (народникам) и не ошибусь если скажу — всей буржуазной интеллигенции в прошлом, а в наше время от части интеллигенции и больше крестьянству. Другими словами всем тем, кто не желает коллективов и коммун, кто не навидит коммунистическую партию, а значит и диктатуру пролетариата, тем кто жаждит индивидуальной жизни, частной собственности и торговли, и всем тем кто ожидает переворота в нашей стране, т/е замены СССР на демократично-буржуазную республику.

Писем, содержащих хотя бы какие-то намеки на открытое противостояние власти, не сохранилось, несмотря на то что «враги», «вредители» и «отщепенцы» встречаются в достаточном количестве.

Идентифицируются они двояко. В большинстве случаев «вредителя», ставшего таковым по малограмотности и несознательности, выявляет литературный консультант. Иногда сами адресанты, предвосхищая обвинения, признаются в своих грехах, либо основываясь на собственных соображениях, либо опираясь на уже объявленный приговор. Но даже такие читатели стремятся к социализации, восстановлению в правах или утверждению своего мнения в рамках сложившейся политической конструкции.

<…> Я из крестьян Башкирской республики. <…> Учитель литературы научил любить Есенина. Хороший поэт и я увлекся им через меру и навредил себе. <…> Комсомол. <…> Но комсомол <мелеузский?> не был комсомолом. <…> Мы боролись открыто. <…> А группа ребят, забыв наши ошибки снова организовали подпольную группу. Вредили в школьном масштабе. Я случайно о них узнал. Думал: рассказать, или не нужно. Наконец решил, нужно сообщить в ГПУ <…> меня обвинили в провокаторстве, что я не открывал организацию, а помогал ей работать. <…> После исключения заболел и психологически и физически. Были припадки, которые врачи не признали. <…>

Вдруг слышу что приехали вербовать из Магнитостроя. <…>

Но сейчас передо мной стоит один вопрос, который я никак не разрешу:

— Кем, как работать???

Основная моя специальность — литератор, орудие труда — перо. Против этого меня теперь ничем не разубедить. Может быть у меня нет таланта художника, может быть я плохо владею языком. Но литературу я не брошу. Я еще молод, нигде не печатался. Так, в прошлом я написал пьесу «Пути-дорожки». Тема: отношения поколений, пути-дорожки человека. Посылал в литературную консультацию ФОСП. Ответили, что тема, мысли верны, но выражены грубо, не художественно. В пьесе говорится о борьбе, но нет действия.

Как же работать теперь?

1) Продолжать работать чернорабочим?

Чернорабочим я совершенно не вижу производства, жизни. Нет времени для литературной работы, маленькая зарплата, е<л>е удовлетворяющая минимум потребности человека. Нужно это продолжать? Бросить?

2) На какую работу, на ту работу, от которой убежал. О ней мне не думалось <нрзб> Правда можно бы поступить на такую работу, на которой я видел-бы людей, страну, жизнь. Например, в редакции. Но где, как найти такую работу?