Александр у края света - Том Холт

— Эвдемон, — перебил его я, — я уверен, это совершенно поразительная история, но день выдался длинный, а вставать мне завтра с рассветом. Как ты думаешь, может, мы…

Он одарил меня взглядом, способным мгновенно превратить молоко в сыр.

— Пошел ты в жопу, братец, — сказал он. — Мы не виделись двадцать пять лет, послезавтра, возможно, опять расстанемся, и теперь навсегда, я тут объясняю в деталях, как ты разрушил мою жизнь, а все, о чем ты способен думать — это как бы тебе поскорее сныкаться в свою нору. Так вот хрен тебе, братец. Все, что ты, так тебя перетак, можешь — это сидеть тут и слушать, и если ты только пошевелишься, я возьму вот эту кружку и разнесу ее об твой толстый череп. Понял?

Я пожал плечами.

— Если ты склонен так представить дело, — сказал я, — что ж, продолжай. Хотя я не могу понять, какова моя вина в том, что Александр приказал вам построить дамбу через тирский пролив.

Эвдемон кисло улыбнулся.

— А, — сказал он. — Это потому что ты больше болтаешь, чем слушаешь. Ну так вот, чем меньше ты перебиваешь, тем скорее я закончу, так что закрой рот и прояви внимание.

О чем бишь я? Ах да. Чтобы ты представлял, что это значит, вспомни, как тогда, в детстве, тот богатый засранец — как там его звали? — старый хрен с молодой женой и уродливой штуковиной на носу, чтоб мне сдохнуть, если я помню... ах да, Филохор — этот богатый засранец Филохор решил террасировать клочок земли в горах, который достался ему от дяди. Так вот вспомни, как он ходил по всей округе, занимая каждого раба и наемного работника, которого смог найти, чтобы они таскали ему гальку и грунт в гору. Все это надо было грузить в корзины, помнишь? — поэтому он выклянчил и все корзины у соседей, вплоть до последнего лукошка в Паллене; только корзин не хватило, и пришлось ему пойти на рынок и скупить все до последнего обрывка луба; а когда разошелся слух, что Филохор Нос охотится за корзинами, цены взлетели так высоко, что им приходилось гнуть шеи, чтобы посмотреть вниз, на Олимп.

И, боги милостивые, ты помнишь, какое было представление, когда он приступил к работе? Организация: как поделить смены и кто в какой из них будет старшиной, кто кому должен подчиняться; водоносами и погонщиками овладела вдруг страшная тоска, когда они узнали, что каменщики получают на один обол в день больше, чем они, а каменщики заявили, что им дали мало времени на кладку, и когда явились земленосы с грязью, стена оказалась не закончена. Разве видели мы за всю жизнь спектакль получше? Ну так вот, вспомни его хорошенько, а потом попытайся представить примерно то же самое, но только не с сотней, а с сотней тысяч работников; затем добавь проблемы, связанные с морем и постоянным градом стрел и других метательных снарядов со стен Тира — и тогда, может быть, получишь бледный образ того, что там на самом деле происходило.

Я, разумеется, во всем этом участия не принимал. Я, как это называется в армии, пребывал в состоянии постоянной готовности; это означает, что я посиживал на том месте, где мне было приказано сидеть, весь такой напряженный, готовый в любой момент включиться в процесс на некой неопределенной его стадии, лежащей где-то в будущем. Первые несколько дней я, естественно, не имел никаких возражений.

Тоже наша семейная черта — получать удовольствие от любования чужой работой, а зрелище всех этих бедолаг в полной броне, таскающих тяжеленные корзины щебня, стараясь увернуться от болтов из катапульт и не свалиться при этом в море, было невероятно захватывающим, скажу я тебе. Самым удивительным, совершенно поразительным моментом был темп продвижения. Ты бы не поверил, что заурядные мужчины и женщины, опрокидывая в море по одной корзине грязи за раз, способны продвинуться так далеко за такой короткий срок. Во всем этом было что-то совершенно нечеловеческое: больше было похоже на что-то типа роста дерева. Может быть, этим развлекаются боги: осоловев после доброй трапезы, они валяются на солнце и смотрят, как тянутся вверх леса, а реки закапываются в долины между холмами. Неудивительно, что богам нет особого дела до нас. Мы, должно быть, движемся так быстро, что они не смогли бы нас разглядеть, даже если бы захотели.

Через несколько дней, однако, я сделался таким нервным и напряженным, что не мог больше сидеть на месте. Я нарушил первейшее правило военной жизни и вызвался добровольцем. Главный начальник покачал головой и сказал, что мне нельзя; я относился к команде технических специалистов и поэтому должен был продолжать пребывать в полной готовности, нравится мне это или нет. Он добавил, что если я вызовусь еще раз, он отстранит меня по причине моего явного безумия, поэтому я сдался и вернулся на пенек, служивший мне насестом последние три дня.

Как выяснилось, начальник оказал мне большую услугу, поскольку на этом этапе гарнизон Тира перестал толпиться на стенах, ухохатываясь над нашей глупостью и чрезвычайно разволновался. Они решили, что пора остановить нас: они вели беспрерывный обстрел со стен, боевые галеры сменялись, вставая в ста шагах по обе стороны дамбы и расстреливая рабочие команды, которые в результате накрывало с трех сторон; рабочие сыпались в море, как оливки с веток, хотя это не являлось серьезной причины для прекращения работ; кроме того, это были местные гражданские, так что и боги с ними. Только значительно позже, когда скорость продвижения упала примерно на четверть, Александр понял, что ему придется отвлечь от строительства какую-то часть рабочей силы, чтобы разобраться с этими ублюдками; я, впрочем, не возражал, поскольку на сей раз мне наконец позволили что-то делать.

Идея заключалась в том, чтобы разгрузить и собрать две передвижные осадные башни и выкатить их на дамбу, чтобы обеспечить защиту. Что ж, мы ретиво принялись за дело, а дело было действительно большое.

Эти башни были довольно новым приобретением — только достигнув Ливана, мы смогли отыскать деревья достаточно высокие и прочные, чтобы изготовить детали. Это означало, конечно, что проклятые хреновины еще никто ни разу не собирал, даже в теории, не то что на практике. Я тебе серьезно говорю, это было убиться какая работа. Башни были огромными, они должны были выдерживать вес полноразмерных дальнобойных катапульт, которые Александр намеревался водрузить на вершину каждой из них. Сперва мы должны были установить вертикальные стойки; разумеется, здесь выяснилось, что половина шипов не входит в пазы, поскольку сырое дерево повело, поэтому нам пришлось рубить, строгать и пилить прямо на месте, по щиколотки в пыли, грязи и опилках, пока наших десятками резали в нескольких сотнях шагах от нас. Помогает сконцентрироваться, в некотором роде. Ладно, мы собрали рамы, установили стяжки и подкосы, настелили перекрытия и ограждения, затем натянули на каркас бесконечное множество сырых шкур, чтобы отражать стрелы и болты, и передали готовые изделия другой команде, задачей которой было их развертывание на позициях. Без сомнения, мы хорошо поработали, а изделия получились на славу. Они оказались достаточной высоты, что ребята с верхнего яруса могли в упор расстреливать врагов на стенах и на кораблях и при этом достаточно крепки, чтобы выдержать любое попадание. Нам хватило ума, понимаешь ли, не натягивать шкуры до звона, так что стрелы и прочие предметы просто отскакивали от них, вместо того, чтобы пробивать насквозь.

Коротко говоря, с этого момента дела обернулись в нашу пользу.

Башни выполняли свою функцию, а для дополнительной защиты работников мы соорудили крытые сыромятной кожей загородки вдоль всей длины дамбы, через которые ничего не могло проникнуть ни в ту, ни в другую сторону. И только мы решили, что наша взяла, как эти ублюдки на острове сделали финт и показали нам, что это не так. Давай-ка я расскажу тебе об этом, братец, если у тебя есть еще время.

Как-то рано утром, когда дул устойчивый западный ветер, мы заметили два тирских военных корабля, которые двигались к нам со всей возможной скоростью, буксируя за собой здоровенный пузатый корпус старого конского транспорта. Он был такой широкий, что практически круглый, и сидел в воде низко, как побитый пес. Самым странным в нем были две тонкие мачты на самом носу; они выглядели как два хилых, голых саженца, а на их нок-реях висели круглые котлы, как яблоки на ветках.

Мы пялились на это чудо и пытались понять, что за хрень творится, когда военные корабли разошлись по обе стороны дамбы, обрубили канаты и рванули прочь, а корпус под действием собственного веса врезался в ее конец и практически вылез на него, в точности как выдра или тюлень. От удара обе хлипкие мачты сломались, а котлы рухнули вниз; как оказалось, они были полны смеси смолы, нафты — это ламповое масло, которое местные выдаивают из скал, и как же здорово оно горит — не просто держит огонь, как оливковое масло или топленый жир, оно вспыхивает прямо вшшшшшш! — после чего люди смотрят на тебя и говорят: ох, извини, не сразу узнал тебя без бороды — и каких-то секретных ингредиентов, от которых, собственно, смесь и вспыхивает, едва коснувшись воды. В результате эта дрянь залила деревянный настил, подпорки, балки, не говоря уж о башнях, заборах и множестве народа, просочилась к воде и бабах! вспыхнула, как кусок адского пекла.