Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси - Юрий Максимилианович Овсянников

Возвести «уединенную хижину» в Царском Селе Елизавета поручила Земцову одновременно с перестройкой главного дома. Любившая легкомысленные удовольствия и праздничную суету, императрица не могла лишить себя радости иметь собственный Эрмитаж.

Осенью 1744 года кладка фундамента «всех пяти частей Эрмитажа» завершилась, а через два года вчерне закончили и сооружение павильона. Еще два года он стоял омываемый дождями и продуваемый ветром, пока наконец обер-архитектор, повинуясь желанию хозяйки, исполнил модель и чертежи нового обличья Эрмитажа.

Пять лет трудились лучшие каменщики, столяры и резчики над созданием уютного «убежища». Этого срока оказалось достаточно, чтобы составить проекты и построить Андреевскую церковь и Путевой дворец в Киеве, дворцы в Московском Кремле и в Перове под Москвой, завершить строительство Аничкова дворца, перестроить дворец в Петергофе, соорудить Оперный дом в Петербурге и возвести стены роскошного палаццо вице-канцлера Михаила Воронцова. Но вместе с тем пять лет понадобилось, чтобы из старого проекта Михаила Земцова зародился истинный шедевр мировой парковой архитектуры.

В перечне своих работ Растрелли выделяет Эрмитаж особо, назвав его «большим каменным прекрасным зданием». Хотя неподалеку от него протянулся на 306 метров великолепный, торжественный дворец, а главный объем двухэтажного Эрмитажа имеет всего по три окна с каждой стороны.

Эрмитаж стоит в центре шахматной доски из черных и белых мраморных плит, обрамленной темно-зелеными боскетами. От обилия сверкающей позолоты, стеклянных окон и дверей он, кажется, излучает сияние.

От углов дома узкие галереи протянулись к маленьким домикам — «кабинетам». Эрмитаж в плане напоминает фантастический цветок с четырьмя бутонами на тонких коротких стеблях. Все углы затейливого строения подчеркнуто выделены сдвоенными коринфскими колоннами на высоких пьедесталах. Их шестьдесят четыре, не считая тех, что обрамляют два входа в дом. Центральный объем, как драгоценной короной, увенчан восьмигранным фигурным куполом из белого железа с позолоченными гирляндами по ребрам.

С помощью специальных механизмов небольшие диванчики-канапе, на которые усаживаются по двое, медленно поднимают гостей на второй этаж центрального строения.

Сквозь двенадцать огромных окон-дверей, выходящих на балконы, в залу вливается бледно-голубое сияние сентябрьского дня. Отражаясь в зеркалах простенков, оно обретает материальность. Золоченые гирлянды, обрамляющие зеркала, перетекают в обрамление живописных десюдепортов и уводят взор вверх, к потолку, где в иллюзорной росписи плафонов Юнона и Юпитер приглашают небожителей к накрытому столу.

В случае званого обеда пол в центре зала медленно раздвигался и в проеме медленно и плавно поднимался накрытый стол. Стоя в подвале чуть ли не по щиколотку в воде, двенадцать солдат приводили в движение сложный подъемный механизм. В дни особо больших празднеств у тяжелых воротов и лебедок вставало до восьмидесяти человек…

В этой роскошной «хижине отшельника» сентябрьским днем 1754 года вице-канцлер Михаил Воронцов «трактовал обеденным кушаньем» английского посла.

Решать важные государственные и личные дела, по мнению российского графа, удобнее всего в окружении хрустальных графинов, искрящихся дорогими винами.

Ги Диккенс, посол Англии в Петербурге, сообщал в Лондон: «Правительство должно иметь при этом дворе министра в молодых годах, так как по здешнему мнению иностранный министр не должен пропускать ни приема при дворе, ни бала, ни маскарада, ни комедии, ни оперы или какого-либо другого публичного развлечения. По их взглядам, это главный предмет его обязанностей». За обычным приглашением скрывается всегда важная для всех политика,

Англия жаждет любыми путями изолировать и унизить Францию и стремится видеть в России своего союзника. Россия готова к этому, но при условии, что союз направлен будет против ее опаснейшего врага — Пруссии. Это — государственные интересы. Они тесно переплетаются с интересами личными. Порой даже трудно разобраться, какие весомее.

«Ясно, что все деньги, которые этот двор получит за первый секретный договор, пойдут в частную шкатулку государыни, и так как она строит теперь два или три дворца, ей нужны деньги для их окончания…» — сообщает английский посол. Следующее донесение: «Приблизительно 50 000 фунтов стерлингов для личного употребления императрицы произведут большое впечатление».

Еще одно сообщение посла: «Тайный агент Воронцова сказал мне… что дом, который вице-канцлер строит в городе, был начат на английские деньги, что уже пять или шесть лет он не в состоянии его продолжить и что он должен быть закончен на английские же деньги».

Впрочем, для Франческо Бартоломео Растрелли совершенно безразлично, на чьи деньги возводят свои резиденции и палаццо заказчики. Он просто претворяет в жизнь свои мечты и проекты, отражающие его воззрения на окружающую жизнь, на время, в котором он живет. Посему и нам ни к чему пирующие дипломаты с их беседой, насыщенной политическими и личными хитростями. Обратимся лучше снова к царскосельским «садовым затеям».

Сам обер-архитектор пишет об Эрмитаже: «Все фасады украшены снаружи… статуями, между колоннами, равно как и поверх венчающего карниза, имеются пьедесталы для статуй, ваз, а на вершине упомянутого купола помещена группа фигур, все позолоченные, равно как и наличники окон, фронтоны и балюстрады. Вокруг прекрасного здания устроен большой каменный канал с подъемным мостом, украшенным великолепной балюстрадой с пьедесталами, на которых установлены статуи в шесть футов высоту, целиком вызолоченные…»

Для сравнения его же мнение о Царскосельском дворце: «Фасад… украшен великолепной архитектурой, все капители, колонны, пилястры, наличники, статуи, вазы и вообще все до балюстрад позолочено…»

Изящество и роскошь позволили обер-архитектору именовать Эрмитаж «большим… прекрасным зданием».

В перламутровом свечении белых ночей, когда особенно четки контуры зданий и боскетов, а детали расплывчаты, будто нарисованы легкой акварелью, когда все вокруг предстает ирреальным, вдруг начинают оживать статуи. Тихо, едва заметно. Сначала на балюстраде дворца. Потом их движение передается фигурам, стоящим на страже у паркового подъезда. Следом оживают статуи на главной аллее Старого парка. И тогда пробуждаются от сна почти четыре десятка золоченых богов и богинь Эрмитажа.

А утром, когда лучи солнца разгоняют сказочный настрой белой ночи, первый сверкающий блик загорается на фигурах, украшающих крышу дворца, потом купол садового павильона, потом веселые огоньки спускаются всё ниже и, пробежав по аллее, вытягиваются в праздничную гирлянду.

Связав в единый ансамбль гигантский дворец и изящный Эрмитаж, Растрелли столь же удачно сумел композиционно объединить Старый и Новый парки.

Еще при Петре в лес к западу от царского дома привозили из-под Архангельска оленей для государевой охоты. Тогда и прозвали это не тронутое садовниками место — Зверинец. Пустошь перед дворцом Франсуа Жирар превратил в изящный партерный сад с прудами, водометами, лабиринтом, горкой «Парнас» и беседками. А через Зверинец проложил ровные лучи аллей и дорожек.

В конце главной аллеи, на одной линии с Эрмитажем, в центре искусственно созданного острова Растрелли возвел двухэтажное здание охотничьего домика. Первоначальный замысел павильона принадлежал С. Чевакинскому, но обер-архитектор, как обычно это делал, переиначив чужой проект, приписал его себе: «Я построил большое каменное здание в