Зажечь свечу - Юрий Аракчеев

Оля появилась на площади, Голосов увидел ее и машинально посмотрел на часы: половина четвертого. Улыбаясь, Оля подошла и сказала, что ее задержала мама, но теперь она свободна до вечера. Правда, есть еще одно обстоятельство…

— Какое? — спросил Голосов.

Оказывается, беда у ее подруги, Светы. Она поссорилась со своим Володей…

— Ну и что? — спросил Голосов.

А то, что, может быть, придется им с Голосовым зайти к Свете на часок.

Что-то тут было не то, Голосов сразу почувствовал. И в выражении лица, и в словах ее была опять какая-то ложь.

— Что же у них произошло? — спросил он, внимательно глядя на Олю.

— Да так, поругались. Но серьезно. Он ушел, хлопнув дверью, а Светка в растрепанных чувствах, — ответила Оля, живо посмотрев на него, но тотчас отведя глаза.

— Ну и что же? Разве они не разберутся сами? Зачем же мы-то нужны? У нас с тобой ведь так мало времени.

Голосов не отводил глаз, и Оля потупилась, покраснев.

— Не знаю, — сказала. — Все-таки надо будет зайти.

Они уже поднялись по лестнице, и Голосов отпирал дверь своей комнаты.

— А кофе можно? Может быть, ты сходишь за кофе? — попросила тотчас Оля, едва вошли.

Мельком глянув на часы, Голосов направился вниз, за кофе. Принес. Оля сидела в кресле, положив ногу на ногу. Курила. На столике стояла бутылка сухого вина, которую она, очевидно, вытащила из сумочки.

— Спасибо, — сказал он как-то машинально и принялся открывать бутылку.

— Другого нигде нет у нас, а это вот нашла, — сказала она, улыбаясь.

Но пить отказалась.

— Почему же? — спросил он. — Зачем ты тогда принесла? Ты же знаешь, что я не любитель. Зачем же…

— Извините, я просто не могу, на меня вино плохо действует. Пожалуйста, пейте один, — сказала она, опять внезапно переходя на «вы».

Она сидела в кресле, улыбаясь, смотрела на него. Красивая взрослая женщина. Собранная, светски любезная, отчужденная. Самостоятельная. Казалось немыслимым сейчас подойти к ней. Как будто бы и не было ничего между ними.

И тут зазвонил телефон.

— Возьмите трубку, это, наверное, Володя, — сказала Оля.

Голосов взял.

— Володя, это вы? — раздался в трубке тоненький женский голосок. — Это Светлана. Оля у вас? Позовите ее, пожалуйста, на минутку.

Он протянул трубку Оле, недоумевая — он же не давал телефона Свете! — и видел, как она слушает то, что говорит ей подруга. И ему не понравилось, как она слушает. Наконец Оля протянула трубку ему:

— Она хочет что-то сказать вам…

— Володя, я вас очень прошу, зайдите с Олей к нам на полчаса, очень нужно, — послышался тоненький жалобный голосок.

— Зачем? — удивился Голосов.

— Очень нужно, я не могу вам сейчас объяснить. Мы с Володей… Ну, просто нужно, чтобы вы хоть на полчасика к нам зашли.

— Светлана, у нас очень мало времени, — спокойно сказал Голосов. — Через два часа я еду на вокзал, Оля хотела меня проводить. Что у вас произошло? Володя дома? Можно попросить его к телефону?

— Володи нет.

— Света, мы что, чем-то можем помочь? Что случилось?

— Ну, ничего особенного. Просто нужно, чтобы вы на полчасика зашли. Очень нужно.

«Что-то мышиное», — подумал Голосов.

Он вспомнил свое первоначальное впечатление о Свете, вечеринку, и глухая досада стала подниматься в нем.

— Оля, в чем дело? — спросил он, прикрыв трубку ладонью. — Ведь у нас с тобой так мало времени. Скажи же ей.

Смущенная Оля опять взяла трубку, слушала, краснея, а потом, положив трубку, заявила:

— Володя, нужно пойти, иначе у них будет семейная ссора. Я не могу объяснить, но нужно. Света моя подруга, я не могу ее бросить.

— А то, что у нас, это… То, что последние наши часы пропадут… черт знает на что… Это для тебя не важно? — спросил он, чувствуя, что кровь бросилась ему в лицо. — Их что, убивают? Ведь там ничего серьезного, ясно же. Зачем же нам идти?

— Это моя лучшая подруга, и я должна, раз она просит, — с неожиданным упрямством, как будто бы даже с вызовом сказала Оля. — Если вы не пойдете, я пойду одна.

— Ну что ж, иди, — сказал Голосов, вдруг успокаиваясь. — Иди. Но ты хоть понимаешь, что опять меня предаешь? И предаешь серьезно. Иди, дело твое. Иди.

Было что-то мелкое, недостойное его и ее в этой глупой сцене, Голосов чувствовал. Опять нужно было, наверное, говорить что-то другое и делать другое, может быть, даже пойти с ней. Но ему не хотелось ничего. Он отвернулся и подошел к окну.

И дверь открылась и закрылась за его спиной. Оля действительно ушла. Это было невероятно, но она ушла.

— Я приду через час, если хотите. Сначала позвоню, — сказала напоследок.

И пусто стало в номере. Торчала бутылка на столе, и вино было налито в стаканы, и дым от сигареты еще висел, а ее не было.

15

Сразу за площадью был спуск, а там, на просторном пологом берегу реки, большой старинный парк. Голосов ушел из гостиницы и ходил по парку, и все вокруг представлялось ему мертвой театральной декорацией. «Здесь нельзя без лжи, — думал он с бесконечной горечью. — Что другое не обязательно, много чего не обязательно, а вот безо лжи никак».

И опять было ему смешно и грустно. Ясно ведь: Оля сделала все нарочно. Лишь бы не остаться с ним один на один на достаточно долгое время, лишь бы не «уступить». Зачем же она в таком случае пришла? Чтобы он не обиделся? На всякий случай?

И прозрачность, ясность ее «стратегии» оскорбляла особенно. Потому что получалось: она принимает его за наивного дурачка. А он-то о «духовном единении», о бессмертии…

В глубине парка под развесистыми вековыми деревьями был маленький зоопарк. Небольшие клетки из поржавевших частых прутьев, в которых томились унылые птицы и звери. Земля в клетках и вокруг них начисто вытоптана, и ясно было, что даже в самый яркий летний день сюда не проникают солнечные лучи — их поглощают кроны деревьев. Голосову показалось, что это хуже, чем кладбище, это напоминало камеру пыток, и дико было видеть праздно шатающихся между клетками людей в ярких воскресных одеждах, с детьми, весело разглядывающих несчастных животных, пытающихся как ни в чем не бывало заигрывать с ними. Особенно неприятное впечатление произвела на Голосова одна клетка, — собственно, не клетка даже, а сравнительно низкая сетчатая ограда, внутри которой рядом с деревянным обшарпанным ящиком расположилась семья индюков — сам индюк и три его темно-серых подружки. Можно было себе представить их убогую жизнь на маленьком, голом, лишенном солнечного света участке, однако индюшки деловито и бойко склевывали что-то с земли, а надутый индюк стоял, повернувшись к проходящим зрителям, и высокомерно шипел, если кто-то приближался вплотную к сетке, огораживающей его унылый загон.