Попса - Юрий Коротков

— Примерно так. Один глаз почти закрыт, поэтому взгляд всегда как бы искоса. И характерное движение надо поставить — вот так, — она резко дернула Славкиной головой. — Будто отбрасывает волосы, а они все равно ложатся на место.

— Близко, — одобрила Лариса.

Визажистка усадила Славку, открыла фирменный саквояж с гримом. Нанесла на волосы красящую пену, зафиксировала лаком. Затенила веки. Подвела глаза. Укрупнила губы. Наконец отошла, придирчиво оглядывая свою работу. Славка превратилась в темноволосую вульгарноватую пэтэушницу.

— Крупный сделай, — кивнула Лариса фотографу.

Тот сделал с рук несколько крупных планов.

Настала очередь модельера.

— Раздевайся, — деловито велела она.

Славка взялась было за пуговицу на блузке. Растерянно покосилась на фотографа, наводящего на нее камеру на штативе, потом на Ларису.

— Как?..

— До трусов, как! Тебе показать, как раздеваются?

— Но я же не для «Плейбоя» снимаюсь.

— Ну не дура? — всплеснула руками Лариса. — Ты дорасти сперва для «Плейбоя»!

— А зачем тогда? Я же не буду голая петь…

— Надо будет — запоешь хоть вверх ногами! — сорвалась Лариса. — Как ты работать собираешься? Тебе сто раз придется переодеваться в кулисах, когда кругом толпа народу! Я день на нее убила, теперь уламывать должна!..

— Лариса… — укоризненно сказала визажистка. Она мягко приобняла Славку и повела в сторону, нашептывая что-то на ухо.

— Ты где это чудо природы откопала? — изумленно спросил фотограф Ларису. — Тут девки еще в лифте из трусов выпрыгивают…

Вскоре Славка позировала перед объективом в одних трусиках — стоя, в движении, сидя.

Потом в футболке и короткой юбке.

Потом в шортах и рубахе.

Наконец в драных джинсах, распахнутой куртке и топике, сползшем с одного плеча почти до соска.

— Есть! — удовлетворенно сказала Лариса. — То, что надо!..

Вдвоем с Ларисой они сидели за маленьким столиком в ночном клубе. Лариса пила джин. Славка жадно ела, неловко склонив голову набок.

— Мне неудобно так, — наконец не выдержала она, отбрасывая с лица волосы. — Они в тарелку лезут! Можно я пока по-нормальному расчешусь?

— Привыкай, — спокойно сказала Лариса. Она повернула Славку лицом к зеркальной стене. — Смотри. Это — Славка. А той, другой, больше нет и никогда не будет… — Она отлила Славке из своего бокала. — Давай помянем, что ли? Не басурмане все-таки…

Они засмеялись и чокнулись.

— Честно говоря, даже жалко ее, — вздохнула Лариса. — Хорошая была девка, хоть и дура.

— Ну уж и дура! — обиженно сказала Славка. — О покойниках плохо не говорят.

— А чего ж врать-то? Умная бы в Москву не поперлась. Жила бы себе в своем… этом самом… не к столу будь сказано… Выскочила бы замуж через год, рожала бы детей и пекла пирожки с капустой.

— А эта? — кивнула Славка в зеркало. — Умная?

— Эта? О-о, про эту я много чего могу тебе рассказать! Эта… — Лариса глянула в сторону — и застыла с окаменевшим лицом. — Эта…

Славка, не дождавшись продолжения, тоже обернулась. К дальнему столику подошел молодой парень — лет двадцати пяти — с длинноволосой девушкой, усадил ее и сел напротив. Почти сел, потому что в это мгновение заметил Ларису и на секунду замер, еще не коснувшись стула, будто готовый вскочить и бежать отсюда. Потом демонстративно спокойно откинулся на спинку и с улыбкой обратился к спутнице.

Уже не надо было спрашивать — кто это, все было ясно по взгляду Ларисы. Славка быстро положила ладонь ей на руку:

— Лариса Ивановна… Давайте уйдем…

— Почему я должна уходить? — спросила Лариса, не отрывая глаз от дальнего столика. — Почему я, а не она?.. Смотри. Вот этот мальчик пришел ко мне три года назад. Гений доморощенный. Из такой же дыры, как ты. Зовут — Никто, фамилия — Никак. Песенки для детских передач писал — про таблицу умножения и про тычинки с пестиком. Три года у меня жил, в глаза заглядывал. Я три года с ним носилась, лбом стены пробивала, — Лариса заводила себя, будто раскручивала в груди тяжелый маховик. — Я его вот этими руками из говна слепила и за золото продала. Теперь Пугачиха его песни поет. А мальчик решил, что он без меня что-то значит. Попользовался, бросил и дальше пошел. Все бы простила, так он приводит сюда какую-то блядину, какую-то швабру обмыленную, зная, что меня может встретить! Только со мной такие вещи не проходят, я его этими же руками и задушу!.. — Лариса встала, толкнув стол.

— Лариса Ивановна, не надо, пожалуйста! — отчаянно сказала Славка.

— Сиди! — не глядя отмахнулась Лариса и направилась через зал к дальнему столику. Славка бросилась следом, не зная, как остановить ее.

Парень не выдержал, быстро поднял удивленную спутницу, подтолкнул к выходу и повернулся к Ларисе.

— Куда же ты, милая? — весело крикнула Лариса. — А ты — что ж прячешь такое сокровище, а? Познакомил бы!

— Она здесь ни при чем, Лариса!

— Как же ни при чем? Она с тобой — значит, я ни при чем! Быстро ты себе подстилку нашел! А может, давно уже, а? Может, она в моей кровати кувыркалась, пока я с твоими сраными песнями по городу носилась, вываля язык, а? В моем халате!..

Лариса рванулась к сопернице, парень перехватил ее за руки. Перепуганная девушка и Славка пытались растащить их. Со столика посыпались на пол бокалы и свечи. Бармен и охранник от входа подошли ближе, ловя момент, когда скандал перерастет в драку. Со всех сторон с жадным любопытством смотрели посетители.

— Дело не в ней, Лариса!.. Дело в тебе! — парень наконец оттолкнул ее. — Ты можешь меня послушать? Ты хоть раз в жизни можешь меня услышать? — он отчаянно жестикулировал, указывая то на рот, то на уши, будто разговаривал с глухой. — Я живой человек, Лариса! Пусть я последнее говно, но я живой! Ты же давишь, как танк, Лариса! Ты утюжишь под ноль! Ты дышать не даешь, Лариса! Я уеду, Лариса, я тебе обещаю! Я видеть тебя не могу больше! Я твой голос слышать не могу!

Лариса вдруг растерянно обмякла, Славка подхватила ее под руку и повела обратно. Парень торопливо увел к выходу девушку.

— Он не понимает… — удивленно повторяла Лариса. — Нет, ты видела — он не понимает… Со мной так нельзя… — Она села, схватила дрожащей рукой бокал и выпила. — Мальчик чего-то не понимает… Я же его задушу. Я еще три года потрачу, но я ему кислород перекрою. Он ни в одном концерте, ни на одном канале не появится. Его в сраном… Верхневилюйске, — она впервые выговорила это слово, — в клубе на сцену не выпустят…

Она вдруг умолкла, сбросила на стол очки и закрыла лицо ладонями.

— У тебя было так — когда все кончилось и кажется, что больше никогда никого не полюбишь? — глухо спросила она.

— Конечно, — ответила Славка. — Каждый раз так кажется.

— Тебе кажется, а я уже точно знаю… Стыдно тебе за меня, да? Все смотрят… Доживешь до сорока пяти — поймешь…

— Да что вы, Лариса Ивановна! Вы самая лучшая! Да вам больше тридцати не дашь, честное слово! Ну, сорок от силы! На тебя все мужики оглядываются, я же видела своими глазами! Ну что ты в нем нашла, в этом шибздике? Да миллион таких! Смотреть не на что! Вот у нас мужики — здесь таких вообще нет! Отцовские друганы — тоже летчики, по тайге мотаются! Во такие! — показала она в размах рук. — Во такие унты — я в один вся целиком залезу! К нам войдет — окна звенят, потолок прогибается! Вот какой тебе нужен!

— А холостые-то есть? — тихо спросила Лариса.

— Да навалом! — радостно сказала Славка. — Ногой не провернешь! Хочешь, приезжай, я тебя познакомлю! Хочешь?

Лариса, склонившись к столу, чуть заметно кивнула.

— Он тебя на одну руку посадит и другой накроет! И знать забудешь, как твоего жгута прыщавого зовут!

Плечи Ларисы вздрогнули. Она откинулась на стуле и, уже не сдерживаясь, захохотала на весь зал.

— Какой, на хрен, летчик? Какие унты? У тебя что, крыша поехала? — она звучно постучала растерянную Славку кулаком в лоб. — Какая, на хрен, тайга? О чем я говорить-то буду с твоим летчиком? О белых медведях?.. Ну дура! До слез аж… — Она, смеясь, вытерла мокрое от слез лицо и надела очки. — Весь день ты мне поломала. А поезд идет. Или ты в паровозе, или под колесами… — Она встала. — Я пойду, может, еще успею что-нибудь. А ты сама во Дворец молодежи добирайся. Найдешь администратора, он проведет. Там встретимся… Летчик-налетчик! Надо ж додуматься…

Славка стояла в толпе под сценой. Фанатки вокруг нее визжали и тянули руки, пытаясь коснуться хотя бы ноги Влада. Рыжая тетка лет тридцати от избытка чувств рыдала в голос, размазывая краску по щекам.

Влад, скинув косуху, в распахнутой, промокшей насквозь рубахе пел, танцевал с длинноногими девками из кордебалета, тоже затянутыми в черную кожу, в таких же, как у него, мотоциклетных перчатках, садился в седло своего «харлея», сияющего в прожекторах посреди сцены, иногда быстро пробегал вдоль рампы, пожимал протянутые руки и тут же отскакивал, не давая обезумевшим поклонницам вцепиться и стянуть себя в зал. Нашел взглядом Славку, присел перед ней, глядя смеющимися глазами, жестом показал ее новую прическу и поднял большой палец: класс! Потом вдруг поймал ее за руку и вытащил на сцену.