Джон Леннон в моей жизни - Пит Шоттон

Не в силах больше сдерживать себя, — а дождя тогда и в помине не было — я, обрекая нас на разоблачение, взорвался истеричным смехом. Но быстрые рефлексы Джона опять пришли на помощь. «Будь здоров, Пит», — воскликнул он, добавив для м-ра Галэвея: «Он весь день чихает, сэр. Очень сильно простыл.»

Я тут же закрыл лицо руками, словно прикрывая чих. После этого, озадаченный зам. директора решил, что с него хватит и, получив заверения о хорошем поведении в будущем, избавил себя от нашего присутствия.

Одной из общеизвестных кварибэнкских афер Джона стала регистрация наших приятелей из Ливерпульского колледжа — Билла Тернера и Лена Гарри — как новичков в его художественный класс. По какой-то причине у них в колледже в тот день отменили занятия. Уроков по изобразительному искусству у меня тогда еще не было и я не мог удержаться от любопытства и заглянул в их класс, чтобы проверить успехи Билла и Лена, и сразу нарвался на учителя по рисованию, м-ра Мартина, который хорошо меня знал. «Что тебе здесь надо, Шоттон?» — отрывисто спросил он и все его ученики повернулись ко мне в своих креслах.

«Я хочу забрать у Джона свою ручку», — ответил я.

К несчастью, ненасытный аппетит к злобствованию в то утро у Джона оказался сильнее его преданности своему единственному кровному брату. «Да о чем ты говоришь, Пит, — отрезал он. — Ты же знаешь, что никакой ручки я у тебя не брал. И незачем приходить сюда и отвлекать меня, когда я серьезно работаю.»

Заикаясь, я начал извиняться, а Билл и Лен, нагло выставив напоказ галстуки Ливерпульского колледжа, с трудом сдерживали смех. Мгновенно сообразив, что мне несдобровать, я услышал грозный приказ учителя рисования: «Завтра утром ты принесешь мне 500 строчек со словами «Питер Шоттон не должен мешать занятиям художественного класса м-ра Мартина».

«Да, сэр», — пробормотал я, бросая испепеляющие взгляды на довольно ухмылявшегося Джона. Однако, его самого вскоре постигла гораздо более крупная неприятность, когда предметом внутришкольного расследования стало исчезновение двух новых учеников. В противоположность этому, директор Ливерпульского колледжа отпустил Билла и Лена с не очень строгим предостережением. «Между нами говоря, ребята, — рассмеялся он, — я считаю, что это был очень хороший розыгрыш.»

Тем временем, замечания в наших табелях становились все хуже и хуже. «Никаких способностей», «Клоун в классе», «вызывающий» и «безнадежный» были немногими из эпитетов, которыми учителя выражали результаты наших академических концертных выступлений. Когда приходило время показывать эти перлы родителям, я обычно шел с Джоном домой, чтобы оказать ему моральную поддержку в неизбежном словесном бичевании тетушки Мими. В свою очередь, Джон потом помогал мне донести такие же новости моей не менее раздраженной матери.

Признавая, что мы с Джоном могли вызывающе держаться даже в самом респектабельном учебном заведении, я все же считаю, что главная вина за «проматывание нашего образования» лежит на самой школе Куари Бэнк. Большинство наших учителей настолько погрязло в викторианских академических традициях, что им и в голову не могло придти желание развивать и расширять наши личные интересы и таланты. По их представлению, вся работа сводилась к пичканию нас фактами и цифрами, которые, как мы подозревали, в будущем нам совершенно не пригодятся. И если уж на то пошло, все заметные достижения Джона как художника, писателя и музыканта были достигнуты скорее вопреки, чем благодаря формальному школьному образованию.

Так, например, Джон был ненасытным читателем, но его постоянно позорили на уроках литературы и языка, потому что поглощаемые им книги редко совпадали с программным предписанием. Помимо Ричмэла Кромптона, его любимыми писателями были Эдгар Аллан По, Джеймс Тарбер, Эдвард Лир, Кеннет Грэхем (его знаменитый «Ветер в ивовых кронах»), Роберт Стивенсон, особенно «Остров сокровищ», и Льюис Кэрролл — его «Алиса в Стране Чудес» и «Алиса в Зазеркалье» были для нас чем-то вроде Библии. Джон декламировал мне стихотворение «Бормоглот», по крайней мере, раз триста. Пределом желаний Джона с раннего возраста было написать однажды собственную «Алису».

Даже в буйные дни учебы в Куари Бэнк Джон постоянно писал и рисовал, но неизменно превращал все свои таланты в инструмент для проделок и проказ. Во время урока он, делая вид, что записывает и думает, на самом деле неистово стихоплетствовал и чиркал на бумаге. Как только учитель поворачивался спиной, он подбрасывал свое творение мне, особенно когда хотел отвлечь мое внимание во время математики, моего любимого предмета, который Джон ненавидел больше всего. Его спонтанные произведения начинались иллюстрированной стилизацией под Льюиса Кэрролла и похабными стишками и рисунками и кончались карикатурами на учителей, ведущих урок. Я неизменно взрывался хохотом и тем самым навлекал весь гнев учителя на себя.

«Это просто гениально, Джон, — твердил я ему. — Тебе надо написать в таком духе целую книгу.»

«Ну ладно, так и быть, — согласился он в конце концов. — Я попробую каждый вечер после школы писать по куску.» После этого каждое утро Джон приносил в школу новый рассказ или стихотворение, красиво записанные и проиллюстрированные в специальной тетради, которую он позже назвал «The Daily Howl» (Ежедневный вой).

В нее вошли сатирическая пародия в стихах на Дэйви Крокета — «Рассказ Дэйви Костылеголова» (каламбур, основанный на омонии фамилии Сrockett и словосочетания Crutch-Head [crutch — костыль, head — голова] — прим. пер.) и рассказ, инспирированный популярной песней «Suddenly There Was A Valley», который начинался словами: «вдруг откуда ни возьмись едет-поедом лакей…» Один весьма сюрреалистический рассказ назывался «Морковка на картофельных приисках». Эти эпические творения перемежались с «быстрыми озарениями» вроде сводок погоды («Завтра будет влажно с переходом на неважно, засушливо и задушливо») и бесчисленными рисунками.

К тому времени Джон взялся за физические недостатки людей: карликов, слепых и калек, которых он жестоко пародировал при каждой возможности. Многие персонажи его рисунков обладали длинными шеями, одной ногой — или тремя — или двумя головами. На одном из знаменитых рисунков Джона изображен слепой человек, которого слепая собака (оба в черных очках) ведет мимо знака «автобусная остановка», под которым автор коряво написал слово «почему?».

Среди наших одноклассников спрос на его литературные опусы был настолько сенсационным, что Джон составил список очередности. Даже после неизбежной конфискации журнала он продолжал привлекать к себе интерес читателей; один из учителей рассказал по секрету, что эта тетрадь циркулировала по учительской и что некоторые из его коллег с более широкими взглядами были очень впечатлены талантом и воображением Джона. Однако, ряд других учителей не разделял их восторгов. Первая «книга» Джона так и не была возвращена ему до самого конца 60-х, пока какой-то школьник Куари Бэнк где-то не откопал ее и не отправил автору. Возможно, сейчас она хранится у Йоко.