Новый Мир ( № 6 2011) - Новый Мир Новый Мир

— Что вы делали три месяца? — шепчешь ты и пятишься к открытой двери. — Что вы сделали за три месяца?

Эльвира Владимировна встаёт напротив тебя и говорит так, словно её насмешливый тон вот-вот сменится рыданиями:

— А ты? — говорит она. — ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?!!

— Я? — Ты показываешь на себя пальцем, из последних сил надеясь, что в комнате есть кто-то ещё. — Я?

— Да! Ты! Что ты сделал за эти три месяца, пока не работал лифт?

У тебя голова идёт кругом. Ты хочешь спрятать голову в тёплый торф. Ты хочешь, чтоб у тебя не было головы — только позвоночник. Что ты сделал? Ты не можешь ответить на этот вопрос. Всё зависит от того, с какой стороны подойти, как посмотреть.

— О чём конкретно вы хотите знать? — бормочешь. — Что я сделал где? Вы про лифт?

Эльвира Владимировна молчит.

— Но я не должен был ремонтировать лифт... Это не в моей компетенции... Это не моя обязанность...

Молчание.

— Или вы про работу? Мою собственную работу? Или про мой дом, да? Что я сделал дома? Объясните, о чём вы!

Ты видишь, как на строгом сухом лице Эльвиры Владимировны появляется гигантская слеза. Слеза течёт по впалой щеке и, согласно законам земного тяготения, вбирая в себя микроскопические песчинки жэковской пылюки, чёрной туши и дешёвого тонального крема, падает на пол кабинета № 17. И ты вздрагиваешь. Ты хочешь дать дёру отсюда, ты хочешь поскорее попасть на свой уютный девятый этаж, потому что с тебя уже хватит. Хватит. Ты не на Страшном суде. Ты не перед священником.

— Все мужчины — собаки, — говорит Эльвира Владимировна и возвращается за свой стол. — Пошёл вон отсюда!

И ты уматываешь, едва сдерживаясь, чтобы не заскулить.

Мучаешься. Несколько дней не можешь найти себе места. Не спишь ночами. Нервничаешь.

И что же это она, сраная бюрократка, хотела сказать? Что она себе позволяет? Лифт не ремонтируют уже три месяца! 162 ступеньки утром и вечером. Вниз — вверх, вниз — вверх. А ты хоть и не ездишь на лифте, но платишь за него. Да-да. Каждый месяц по гривне с копейками. Тебе не жаль гривны с копейками. Просто из принципа. За что ты платишь? Как вьючный осёл, выдряпываешься каждый день по ступенькам да ещё платишь ЖЭКу за это деньги? Такое может быть только здесь, в этой сраной стране, которую, возможно, через двадцать лет возьмут в ЕС. Нужно кому-нибудь на неё пожаловаться, думаешь ты. Кому-нибудь, кто выше. Чиновники обычно любят, когда жалуются на их подчинённых. В этом суть иерархической пирамиды. Каждый её член одновременно и начальник и подчинённый. Хуже всего, наверное, тому, кто на самом-самом дне.

Ты несколько дней не выходишь из дома. Обдумываешь планы мести и по очереди их отвергаешь. Я её побью, думаешь ты. Крашеная шавка. Приду и сразу без разговора зацежу ей в её нахальную размалёванную физиономию.

Ты перекладываешь в шкафу джемпера и рубашки. Сортируешь носки. Чистишь туфли. Рассматриваешь себя в зеркало и кажешься себе мудрым и атлетичным. Ты человек, которому можно доверять. Которого уважают.

Что ты сделал? Много чего, отвечаешь сам себе. Всего и не перечислишь. Но дело не в этом. Какое она имеет право спрашивать?! Какое её дело?! Исправность лифта и твоя личная жизнь — вещи несравнимые. Ты её не спрашивал, ЧТО ОНА СДЕЛАЛА ВООБЩЕ. Ты спросил только, что она делала в последние три месяца, почему не нашла времени распорядиться, чтоб отремонтировали лифт. Только и всего.

Ты звонишь своим друзьям, предлагаешь пойти выпить по кружке разливного пива и посмотреть футбол, но все друзья в эти дни заняты. Может, на следующей неделе?

Допоздна крутишь программы телевизора, а потом засыпаешь под работающий телик где-то около пяти часов утра, когда на улице Фрунзе появляются первые автобусы.

Как со мной могло случиться такое? Как я до такого опустился? Может, это депрессия? Может, так и приходит депрессия?

В следующий понедельник ты идёшь в ЖЭК. Старенькая уборщица на входе узнаёт тебя, бросает швабру и убегает в неизвестном направлении. Наверное, за подмогой. К Эльвире Владимировне дважды не приходят. Значит, быть беде.

Ты поднимаешься по деревянным ступенькам на второй этаж. Длинный тёмный коридор, на стенах стенды, которые не имеют срока давности.

АЛКОГОЛЬ — СИГАРЕТА = ПОЖАР, СМЫСЛ + ПРЕЗЕРВАТИВ = СНЕГ.

Кабинет № 17.

Ты прикладываешь ухо к двери, чтобы узнать, есть ли кто внутри. По ту сторону тишина. По ту сторону Эльвира Владимировна. Ты решительно сжимаешь кулаки и открываешь дверь.

— Мне подождать в коридоре? — спрашиваешь осторожно.

— Нет-нет, заходи, я не занята.

Эльвира Владимировна выглядит точнёхонько так, как и неделю назад. Суровая и немилосердная. Губки похоронным бантиком. Ногти колера артериальной крови. Поднимается со стула, готова принять бой.

Ты торчишь в дверях, ничего не говоря. За неделю ты переменился. Осунулся. Похудел. Побледнел. Почернел. Одет небрежно. Брови нервно подёргиваются.

— Знаете... я... мне...

— Тебе не нужен лифт, — вместо тебя договаривает Эльвира Владимировна.

— Да. Правильно. Я поэтому и пришёл. Чтобы сказать, что на самом деле мне лифт не нужен. Знаете, ходить по ступенькам — хорошая спортивная зарядка. За последние три месяца я стал себя лучше чувствовать. Как будто помолодел. Пришёл вас поблагодарить.

— Не за что. Присядь. Передохни.

Ты обессиленно падаешь на стул для посетителей и тяжело дышишь. На лбу выступает горячий липкий пот. Чувствуешь, что вот-вот сорвёшься.

— Эльвира Владимировна, я... я... Я НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ! НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ!

— Ну успокойся. — Эльвира Владимировна гладит тебя по волосам своей восковой ладошкой, а ты рыдаешь в её элегантный полосатый пиджак. — Не переживай так сильно. Всё будет хорошо. Ты голоден? На, подкрепись.

Непонятно откуда — может, из кармана пиджака — Эльвира Владимировна достаёт свёрток и протягивает тебе его содержимое.

Кусок жареного мяса. Сочного, ещё тёплого, ароматного.

Ты проглатываешь его целиком. Весь сразу. Облизываешься.

И позволяешь почесать себя за ухом.

RATTUS NORVEGICUS (КРЫСА)

1

Нет, это невозможно, убеждает себя Тамара Павловна, невозможно. Я живу на седьмом этаже нового кирпичного дома, седьмой этаж — для него слишком высоко. Он бы не смог. Ему не хватило бы смелости и наглости. Для таких, как он, и второй-то — чересчур. Как же он умудрился? Как ему только удалось? Однако всё говорит за то, что он есть.

Тамара Павловна придирчиво осматривает свою кухню. Достаёт из шкафчиков посуду, обнюхивает каждую тарелку и кастрюльку, заглядывает в пакеты с крупами и макаронами.

И хуже всего, думает Тамара Павловна, я даже не знаю, что делать. Переставлять кастрюли и макароны — не выход. Тамара Павловна никогда раньше не попадала в такую ситуацию. Не оказывалась в непосредственной близости к нему. К врагу.

Может, он ещё и не один. Если так — я пропала, думает Тамара Павловна. Мне нужно бежать отсюда. Соберу минимум вещей, ну, там, паспорт, деньги, фотографии Софии Ротару, — и уйду отсюда. Жить в одной квартире с врагом я не буду. У меня есть гордость. Я люблю чистоту и гигиену. Я просто помешана на чистоте. Посмотрите на мою квартиру: всё сияет и благоухает. Никакой пыли. Все вещи на своих местах. Разложены ровненько и аккуратно, в соответствии с цветом и размером. А он (или они) всё испортил. Ворвался в моё идеальное жилище и испаскудил его. Теперь я воняю. Да, я уже чувствую, как начинаю вонять. Никакая дезинфекция не спасёт от этого ужасного гнилостного запаха.

Тамара Павловна пытается отодвинуть холодильник, но вдруг бросает его и садится на стул возле окна.

А что я сделаю, думает она, когда он выскочит оттуда, из-за холодильника? Я беззащитна перед ним. Он выскочит и первым делом кинется на меня. Раздерёт когтями лицо. Выест глаза, откусит нос своими тоненькими и острыми, как бритва, зубками. Может, он только того и ждёт, чтоб я отодвинула холодильник и выпустила его на свободу. Может, он не пролезет под ним из-за своего толстого и длинного живота. Нет, отодвигать холодильник — это ошибка. Пусть сидит там, как в тюрьме, а я тем временем подумаю.

Тамара Павловна замечает, что вся дрожит от страха и отвращения. Ей так жалко себя. Ну почему это должно было случиться? Разве она заслужила такое? И почему вообще так бывает, что кто-то ни с того ни с сего влезает без разрешения в чьё-то жилище и напрочь разрушает его уют, разрушает всё, над чем человек работал многие годы, что создавал ценой великих усилий и стараний?