Новый Мир ( № 6 2011) - Новый Мир Новый Мир

— Заслужить? — Её удивлению нет границ. — Что значит заслужить? Разве я до сих пор не заслужила?! Я молилась каждый вечер! Я никого не убивала... и не крала... и маму похоронила по-человечески... Что значит делать добро? Разве я злая?

Жанка берётся за голову, потому что ей кажется, что голова сейчас треснет.

— Что ты мне мозги пудришь! Как я могу заслужить его? А ты прожорливый! Тебе мало моей веры — хочешь меня целиком!.. Заслужить его... — Жанка ложится на пол, так что вы можете видеть её всю. — Хорошо, Боже. Я сделаю так, как ты говоришь. Но смотри, если опять обманешь, то я забью окно.

3

Этот май никогда не кончится. Ирма Ивановна лениво листает журнал “Отдохни”.

— Нужно что-то делать, Жанка, — говорит она. — Так жить нельзя.

— Нельзя, — вздыхает в ответ Жанка.

— Я вот думаю серьёзным делом заняться. Фирму свою открою.

— Ты?

— А что, я тут нанялась мороженое продавать до скончания лет?!

— Не знаю. Чем мороженое плохое?

— Ты, Жанка, униженно мыслишь. Тебе скажут мыть туалеты — и ты будешь мыть. Не пискнешь.

Смирение, — думает про себя Жанка.

Ирма Ивановна продолжает:

— Я уже разузнала, что почём. Сначала нужно оформиться частным предпринимателем. Чтоб платить один налог. Потом регистрирую у себя дома фирму, и глядишь — пойдёт как по маслу.

— А что твоя фирма будет продавать?

— Услуги!

— Услуги, — повторяет Жанка. — Звучит очень солидно.

— А сейчас, Жанка, всюду так. Сейчас целые состояния на продаже услуг зарабатывают. Все продают услуги. А Мироновка в смысле услуг очень недоразвита. Из Киева ещё не наприезжали. Просто рай для начинающих бизнесменов. Приходи и только и успевай доллары в морозилку складывать.

— И какие услуги ты будешь продавать, Ирма?

Ирма Ивановна запнулась:

— Вот какие именно услуги — ещё не придумала.

Виктория Викторовна ночью вызывала “скорую” — “дёргало” под рёбрами.

— Знаешь что, Жанка, — говорит она, — нужно бизнес наш приостановить, а то я боюсь.

— Чего боитесь, Виктория Викторовна?

— Понимаешь, Жанка, я целый день жарю пирожки. А потом, ночью, думаю про пирожки. Если не жарю, то думаю, если не думаю, то жарю. Пирожки отбирают у меня всё время. А у меня его и так очень мало. Я боюсь.

— Чего?

— Смерти, Жанка. Боюсь смерти.

— Не бойтесь, Виктория Викторовна. Вам до смерти ещё далеко. Сколько вам лет?

— Шестьдесят семь.

Женщина молчит.

— Этот май никогда не кончится, — неожиданно меланхолически говорит баба Вика. — И не тепло и не холодно. Ненавижу такую погоду. Дождь льёт каждый день. Всё цветёт...

— Да. В городе очень много тополиного пуха, а у меня на него аллергия. В этом году тополя рано зацвели.

— Видишь, Жанка, — говорит баба Вика, одной рукой массируя там, где должно быть сердце, — в этой стране никто ничего хорошего другим не сделает. Понасажали тополей, потому что они быстро растут. А то, что у людей бывает аллергия на тополиный пух, их не интересует. Ну разве так можно? Это же преступление.

— Преступление, — повторяет Жанка.

— Вот насадили бы подсолнухов...

— Подсолнухов?

— Подсолнухов.

— Подсолнухов.

Баба Вика мечтательно смотрит в окно. Жанка смотрит на бабу Вику.

— Я десять лет продавала на вокзале семушки, — говорит баба Вика. — Ну, до пирожков, ты знаешь. Жарила семушки, расходовала целые мешки семушек, и никогда, чтоб ты, Жанка, знала, я не видела подсолнухов. Что называется — мещанка до мозга костей. — Баба Вика не очень натурально смеётся.

— Если ехать электричкой в Киев, можно целые поля подсолнухов увидеть.

— А ты их видела, Жанка?

Жанка мнётся. Она точно не помнит.

— Кажется, видела, — говорит она, — но, может, это по телевизору.

— Вот и я так! По телевизору. По телевизору всё показывают... Знаешь что, Жанка? Давай поедем в Киев, а? На электричке. Когда подсолнухи будут цвести. Давай?

— Хорошо, Виктория Викторовна, поедем.

Она не смеет поднять голову. Разглядывает потрескавшийся асфальт под ногами. Свои ноги. Форму собственных туфель.

Но он идёт — Жанка в этом уверена. Он приближается. Прилавок с мороженым сегодня выходной. Он идёт к ней, к Жанке.

— Один пирожок, — говорит он и протягивает Жанке гривну пятьдесят.

— С чем? — Жанка дрожащими руками берёт деньги и исподлобья смотрит на него.

Боже, думает Жанка, какой он красивый.

— А с чем есть?

— С картошкой... с мясом... с капустой... с луком и яйцом... с горохом... и... и... с абрикосовым джемом.

— Ого! Непросто выбрать!

Он впервые за два года глядит на Жанку.

В меру толстоватая, ничем не примечательная женщина средних лет. Она ли это здесь продавала пирожки вчера? И на прошлой неделе?

— Как вас зовут? — вдруг спрашивает он.

Жанка поднимается со скамейки. Она с ним почти одного роста, а раньше казалось, что он высокий, как столб.

— Жанна. Меня зовут Жанна.

— Какое... пышное имя. — Его громкоговоритель падает с плеча на землю. Он смущён.

— Пышное? Вы намекаете на то, что я толстая?

— Нет-нет! — Он наклоняется, чтобы поднять громкоговоритель, ощупывает асфальт, словно слепой. — Я говорил только про имя. Имя пышное. Так можно было бы назвать торт.

— Торт?

Он исследует асфальт, она роется в коробке с пирожками.

— Так какой вам пирожок?

К первому пути тихо, словно змея, подползает киевская электричка. Двери открываются: толпа людей вываливается на платформу. Часы на привокзальном столбе показывают 13:48. Тополиный пух зависает в воздухе. Конец. Это конец, думает Жанка.

Подходят сразу четверо любителей Жанкиных пирожков.

— Четыре с мясом, Жануся.

— С картошкой.

— Дай-ка мне, солнце, два с абрикосами. В кулёчек.

Громкоговоритель опять на плече. Он протискивается вперёд, сквозь стену кожаных курток и кроссовок.

— Извините, мужики, но сейчас моя очередь. Жанна, — обращается он к ней, — прошу, один пирожок на ваше усмотрение. Какой дадите, такой и съем.

Жанка деревенеет. Перебирает в руках пирожки с разными начинками. Картошка. Горох. Мясо. Лук/яйцо. Абрикосовый джем. Холера.

Беспомощно смотрит на него.

— Послушайте, — шепчет она приговор самой себе, — что же вы за человек, который не может даже пирожок самостоятельно выбрать?!

Жанка завесила тёмными шторами окно. Сидит на кровати, положив руки на колени. Через окно теперь ничто не проберётся.

— Жанна, — говорит Бог, — мне не нужны окна, чтобы добраться до тебя. Я вездесущий.

— А я не прячусь, Боже. Я просто не хочу тебя видеть.

4

Становится всё жарче и жарче. Жанке приходится надевать на работу всё более лёгкую и светлую одежду. Её лицо обгорело на солнце, кожа облупилась.

— Ты, Жанка, похожа на обезьяну, — ради шутки замечает Ирма Ивановна, хотя её шутки мало кого могут развеселить.

— Не обижай меня, Ирма, я тебе придумала бизнес.

Жанка многозначительно замолкает.

— Бизнес?

— Ну, помнишь, ты говорила недавно, что хочешь открыть своё дело? По продаже услуг? Помнишь?

— Помню.

— Вот я и придумала тебе дело.

Ирма Ивановна подсаживается к Жанке на лавку.

— Какое дело?

— Вот смотри, — начинает Жанка, — недавно я случайно зашла в мироновскую библиотеку. Ну, мне нечего было делать... взяла наугад книжку. И знаешь, Ирма, иногда это приходит само.

— Что приходит?

— То, что тебе нужно. Именно так. Понимаешь?

— Не очень. Какую книжку ты взяла?

— Энциклопедию бабочек.

Тишина. Ирма Ивановна обдумывает полученную информацию.

— Не морочь мне жопу, Жанка, — наконец говорит она. — Продавать энциклопедии — гиблое дело. В Мироновке они никому не нужны.

— Ты меня не поняла, — вскрикивает Жанка, — я не предлагаю продавать энциклопедии! Я предлагаю продавать бабочек, мотыльков!