Ямочка - Олег Белоусов

Зоя осторожно спустилась по алюминиевой лестнице вниз. Бурцев сбросил ей все, на чем спать, и вытянул лестницу наверх. Подполье было глубокое и все выложено керамической плиткой. Там было прохладно, но не холодно. Бурцев закрыл крышку, вставил в скобу на крышке замок и закрыл его ключом. Крышку можно было не закрывать на замок, потому что без лестницы до нее снизу не добраться, но так ему казалось спокойнее. Кричать из подвала было бессмысленно, а из подполья в подвале тем более ничего на улице не услышать. «Посиди при круглосуточно включенном свете, как в тюрьме… Может быть, тогда ты станешь понимать, что такое неволя… Может быть, тогда перестанешь незаслуженно угрожать ею…» – непроизвольно подумал Бурцев, отходя от подполья. Он поднялся из подвала на первый этаж, прошел на кухню и достал из стеклянного буфета дальнюю коробку, где стояло несколько таких же жестяных и красивых коробок с крупами. Он вынул из нее завернутый в белую хлопчатобумажную ткань пистолет ТТ и одну запасную обойму с патронами. «Если ты купил оружие, то обязательно его применишь…» – подумал с сожалением Валерий. Он положил пистолет и обойму обратно в банку. Бурцев убедился, что его оружие на месте и почувствовал невольно, что у него есть крохотный шанс после убийства жертвы остаться безнаказанным. Закрыв подвал, дом, а после выезда машины и ворота, он обратил внимание, что уже темнеет. Никого на улице в маленькой деревне опять не было видно. У него начиналась новая тревожная жизнь, которая теперь требовала трезвости, расчетливости и осторожности во всем, если он хотел остаться живым, а жить ему хотелось после случившегося особенно сильно. Валерий посмотрел на плохо видимые деревья перед домом и почувствовал, что, как когда-то в лагере, стал опять пристально рассматривать всякое растение, будь то травинка, дикий цветочек или большое дерево, как будто может случиться так, что этого он долго не увидит.

Глава 5

Потеряв много времени, Бурцев понял, что план на пассажирах уже не сделает, поэтому включил счетчик с расчетом не выключать его до заезда в гараж, чтобы хватило времени набить нужную сумму. Новая машина требовала обязательного выполнения плана. Раньше в случаях отсутствия выручки из-за потерянного времени с какой-нибудь девицей он накидывал на показания в путевом листе недостающий платный километраж и сумму в рублях. Затем он вкладывал в кассу свои деньги и тем самым как бы привозил требуемую выручку, ставя об этом в известность сменщика. Напарник после работы также накидывал на показания платный километраж и сумму в рублях, что оставлял ему Бурцев. В следующий раз Валерий возил всех подряд и раскручивал наброшенную сумму и выполнял план новой смены и тем самым избегал потери за предыдущий день вложенных собственных средств. Теперь же он не мог набросить недостающую сумму и километраж, а потом поставить об этом в известность Вахитова. Вахитов не должен знать о том, что сегодня он потерял с кем-то время и добавил для плана сумму из своего кармана. Теперь каждый свой шаг Бурцев невольно рассматривал с позиции человека, похитившего и убившего женщину.

Валерий поехал домой, потому что знал: мать не ляжет спать до тех пор, пока он не приедет на ужин. Обычно он приезжал до девяти часов вечера. По дороге ему дважды махнули пассажиры, но он не остановился. Он не мог настроиться после всего случившегося на работу. Собирать деньги для выполнения сменного задания он сейчас был неспособен, потому что его жизнь неожиданно оказалась под серьезной угрозой. Бурцев своим ключом открыл квартиру родителей и тихо вошел. Мать сидела в комнате и смотрела телевизор без света. Услышав шаги, женщина встрепенулась от легкой дремоты и повернулась к прихожей.

– Валера, ты?! – ласково спросила она.

– Я, мама… – постарался ответить Бурцев в обычной манере, чтобы не встревожить ее. Он развязывал шнурки на туфлях, не поднимая головы, и думал, как бы скрыть свое волнение, когда придется посмотреть в глаза самому близкому, дорогому и необычайно чувствительному на его настроение человеку. Валерий снял туфли, выпрямился, и в этот момент мать включила свет в прихожей.

– Сынок, что-нибудь случилось?! – с испугом в глазах спросила мать.

– С чего ты взяла?! – постарался правдоподобнее удивиться сын. Чтобы не смотреть матери в глаза он начал снимать пиджак и искать свободное место на вешалке.

– Рукав на пиджаке у тебя вымазан в известке или в чем-то белом!

– Где?! – удивился Бурцев и опять отвел глаза от матери, чтобы рассмотреть рукав снятого пиджака. – А, это! Колесо проткнул, поэтому заезжал в гараж на перебортовку резины. Пока колесо тащил, наверное, где-то шаркнулся о стенку локтем, – ответил Бурцев первое, что пришло в голову.

– Сынок, ты какой-то бледный… – тихо с тревогой в глазах сказала мать. – Ты подрался с кем-то?.. – предположила несмело женщина.

– Мама, ни с кем я не подрался! Успокойся! Давай поужинаем. У меня плана нет, поэтому я быстро поем – и поеду, – сказал Валерий и прошел мимо матери, опять не глядя на нее. Женщине показалось, что голос у сына чуточку дрожит, и она побежала за ним в кухню греть суп. Бурцев вспомнил, что нужно помыть руки и посмотреть на себя в зеркало в ванной комнате. Он развернулся и вновь прошел мимо матери, избегая ее глаз. Пока Валерий намыливал руки, он пристально вглядывался в лицо. Действительно, он был немного бледен, и до сих пор чувствовалась мелкая дрожь в руках. «Как же я убью эту женщину вина которой только в том, что ее угроза мне показалась реальной и неотвратимой?» – какой уже раз подумал он, смотря в зеркало на не проходящую бледность лица. «Убить человека – самый большой грех, а убить невинного – грех вдвойне страшнее… Почему мне выпало делать этот выбор?.. Почему мне в жизни приходится незаслуженно страдать?.. Почему на мою долю все время выпадают испытания?.. Кто так настойчиво хочет меня погубить?! Кому это надо?! – не переставал думать Бурцев. – Все-таки эта женщина небезупречна передо мной… Она угрожала мне тюрьмой за то, чего я вовсе не хотел с ней делать, и она знала это! Но почему я должен судить ее и уподобляться тому несчастному безногому судье, который тринадцать лет назад незаслуженно осудил меня на восемь лет лагерей?.. Я испытываю к этому хромому судье такую огромную ненависть, что она до сих пор ничуть не уменьшилась, и я все еще жажду отмщения, как только вспоминаю о нем… Не может такое деяние оставаться безответным… Человек не может судить человека, потому что он живое существо, а значит, обязательно будет субъективен… У него может ныть больная нога… быть повышенная температура тела… у него могут быть неприятности в семье… на него могут воздействовать окружающие люди и, наконец, каждый взрослый человек морально не безупречен… Все это влияет на его судьбоносное решение для судимого им человека… Когда законодатель закрывает на все эти „мелочи“ глаза и наделяет судью возможностью ошибаться под тем предлогом, что другого способа судить преступников не придумано, он легкомысленно разделяет ответственность судей, которые и без того нарушают закон Божий и потому являются страшными грешниками… Почему какой-то конкретный человек может судить меня?.. Этот безногий судья мог без последствий вынести неправосудный приговор в отношении меня, но если ошибусь я, отправляя в свою очередь его на тот свет, или женщину, что сейчас сидит у меня в подполье, то должен буду проститься с жизнью… У нас с хромым судьей одинаковые возможности приговаривать… Никто мне не препятствует убить его и эту женщину, которая тоже хотела меня незаслуженно осудить, но только я должен исполнить приговор безукоризненно… Хромой судья не был совершенно точно уверен в моей виновности, а я уверен точно, что не совершал тогда преступления, а, напротив, пытался предотвратить его… Все судьи – антихристы, и их существование и их работа оправдывает безбожное отношение к ним… Но почему это все равно злодейство по Христу, как бы я себя не обелял?.. Христос просил всех не только не убивать, но даже не гневаться… В другой заповеди он призывает не противиться злу, но не объясняет, почему конкретный невинный человек, который на земле уникален и неповторим, должен безропотно отдать жизнь, например, убийце-маньяку, если у него даже имеется реальная возможность помешать злодею. Или почему я не смею отомстить судье, который, не разобравшись, посадил меня в клетку, и тем самым подверг мою жизнь восьмилетним физическим и душевным пыткам?.. Тысячи судей в мире нарушают закон Божий, и только единицы из них настигает заслуженная кара… Христос как бы говорит мне, что не бойся несправедливости и прими ее как должное, а за это тебе воздастся и воздастся твоим хулителям… Надобно верить… Однако мне сейчас словно кто-то шепчет, что убивай любого человека, который хотел или хочет тебя незаслуженно погубить, но если ты попадешься – значит, ты лишил жизни невинного… Только так ты сможешь узнать: справедлива твоя кара или нет… Наперед знать – не дано… Если бы каждый, кто берется судить другого, нес такую же ответственность, как я перед принятием решения, то никто не только не ошибался бы, но и необходимости в судьях-безбожниках не существовало бы… Нет, я не могу понять Христа и не гневаться… Как я могу его понять, если я незаслуженно отсидел восемь лет, и неизвестно, когда мне за это воздастся и где?.. Что может порадовать меня настолько, чтобы я был благодарен судье за несправедливый приговор?.. Это за пределами моего разума».