«Сокол-1» - Владимир Лавриненков

В общем, надеяться и полагаться можно было только на самих себя. Помощи ждать неоткуда.

Как вспоминает сейчас Александр Гусев, уже через неделю после начала Теруэльской операции четко обозначилось явное превосходство мятежников в воздухе. Это особенно остро почувствовали все 22 декабря. Тогда на задание вышли тремя эскадрильями И-16 — Смолякова, Девотченко, Клаудино и одной И-15 — Сосюкалова.

Над линией фронта встретили около сотни вражеских самолетов. Сразу же завязалось настоящее воздушное сражение, постепенно расчленившееся на отдельные очаги. Враг был чрезвычайно упорен — таким его еще не знали. Как выяснилось позже, авиация мятежников пополнилась свежими силами — инструкторами высшей школы и стрельбы ВВС итальянской армии.

Около тридцати минут вертелась в небе смертельная карусель, в которой нашли себе гибель семь фашистских летчиков. Не смогли вырваться из нее и пятеро добровольцев. Еле-еле добрались домой на подбитых машинах Девотченко и Шестаков. Оба сбили по одному самолету, но почти чудом остались живы сами. Девотченко руководил боем эскадрильи. А Лев со своим звеном выполнял роль «чистильщиков». Ох, и трудным оказалось это дело! Ведь схватки проходили на больших высотах. Резко ощущалось кислородное голодание, оно приводило к чрезмерно быстрой утомляемости, а то и потере сознания. Кроме того, ухудшалась приемистость двигателя, что осложняло пилотаж.

Да, враг становится другим — наглым, самоуверенным. Хоть в этом бою он потерял и больше самолетов, чем республиканцы, но досталась эта победа ценой гораздо больших усилий, чем раньше.

Особенно активизировалась франкистская авиация ночью. Только уснешь — бомбы сыплются на головы.

Шестаков не выдержал, обратился к командиру.

— Разрешите моему звену потренироваться ночью. Попробуем, что из этого выйдет. Хоть попугаем фашистов — не могут же они все время безнаказанно бомбить нас по ночам.

Ночные полеты — дело для наших летчиков новое, не совсем обычное. Девотченко решил посоветоваться с Птухиным. Тот поддержал инициативу Шестакова:

— Попытайтесь. Только будьте очень осторожны — не погубите людей.

Ночной старт обозначили горящими плашками. Возле каждой поставили солдата-испанца, чтобы по первому сигналу тушили их.

Перед первым взлетом было много волнений, но все обошлось как нельзя лучше.

— Ничего особенного, — сказал, вылезая из кабины Шестаков. — Летишь, как в облачности, по приборам, на посадку заходишь по огням…

Он сказал так не без умысла. Надо было вселить во всех уверенность, что овладеть ночными полетами не так уж сложно. А на самом-то деле — это трудно. Лев лично убедился в этом. В темноте все не так: и ориентировка, и осмотрительность, и пилотаж, и поиск цели. Да и психологически нужно перестраиваться. Но обо всем этом Лев поведет речь чуть позже, когда летчики его звена совершат по два-три ночных вылета.

И вот наступил день, когда все эскадрильи ушли на задание, а Шестаков со своими орлами остался на земле — отдыхать перед ночным боевым дежурством.

А потом пришел вечер. Землю окутала густая темнота, и под ее прикрытием в районы дислокации республиканских войск потянулись вражеские бомбардировщики.

Только на этот раз они были ошеломлены дерзкими атаками «москас», появившихся в небе неизвестно как и откуда. Огненные трассы впервые в этом районе располосовали черно-бархатное испанское небо, вызывая восхищение местных жителей и их вооруженных защитников.

Переполошившиеся экипажи бомбардировщиков срочно повернули обратно, так и не донеся свой разрушительный груз до цели.

На следующее утро франкистская радиостанция сообщала о появлении на Теруэльском фронте эскадрилий ночных истребителей республиканских ВВС. Трудно сказать, почему эта информация попала в эфир. Возможно, Франко не совсем доверял своим благодетелям из Комитета невмешательства или намеревался потребовать от них больших гарантий? Ведь до сих пор не было ночных истребителей, а тут вдруг появились. Откуда? Кто-то же позволил переправить их через свою территорию?

Еще несколько дней дежурило звено Шестакова. Противник предпринял еще два ночных налета, а потом отказался от них ввиду их полной бесполезности: экипажи бомбардировщиков, атакуемые истребителями, не выполняли возлагаемых на них задач.

— Сила ломит силу, — сказал по этому поводу Шестаков, похлопывая по фюзеляжу своего обтрепанного, насквозь продырявленного И-16.

— Смотри, Лев, а то твой «ишачок» от смущения сквозь землю провалится, — произнес в ответ Доброницкий. — Он же вот-вот рассыплется на части, и никто его собрать не сможет.

— Не спеши с выводами, Костя. Мы еще с ним покажем фашистам — где раки зимуют!

— Ну, давай, давай, только на всякий случай парашют хорошо проверяй…

Эскадрилья Девотченко отправилась на штурмовку железнодорожной станции, на которой высаживались неприятельские войска. Ее действия прикрывала эскадрилья Сарауса.

Как раз в разгар штурмового удара в небе появились «фиаты», «мессеры». Они разделились: одна половина связала боем Сарауса, другая — навалилась на Девотченко.

Положение складывалось критическое. Но, к счастью, поблизости оказался Александр Гусев со своими орлами. Их появление дезорганизовало, привело в смятение немцев и итальянцев, этим воспользовался Девотченко, вывел эскадрилью на высоту, имея теперь тактическое преимущество.

Каждый из летчиков наметил себе цель, и все дружно ринулись вниз. Выбрал для себя Ме-109 и Шестаков. Чем ближе подходил к нему, тем явственней различал нарисованную на борту змею.

«Со змеями еще встречаться не приходилось, — подумал Лев, — посмотрим, что ты из себя представляешь…»

Пилот «мессера», увидев преследователя, резко пошел на боевой разворот. То же самое незамедлительно проделал Шестаков и тут же услыхал за спиной какой-то треск. Неужели по нему бьют? Оглянулся — никого нет. Тем временем «мессер» закончил разворот, очутился в верхней его точке. Что делать дальше? Уходить переворотом через крыло — это значило терять высоту, на что он не пойдет. Немец положил «мессера» в глубокий вираж, Шестаков за ним. И опять услышал треск за спиной. Что за чертовщина?! Надо кончать эту круговерть, а то как бы чего не случилось. Поддав газу, поставив машину почти на крыло, Лев настиг «мессера» и всадил ему в хвост длинную пулеметную очередь. Вниз тут же полетели куски обшивки. «Ага, линяешь, змея!» — торжествовал Шестаков. На его глазах «мессер» клюнул носом, заштопорил к земле. Помня о немецкой хитрости, Лев проследил за ним до самого взрыва.

Теперь можно искать новую цель. Вот она — «фиат». Только стал разворачиваться — за спиной снова что-то треснуло, и самолет тут же вышел из повиновения. Этого только не хватало! Лев подергал ручкой влево-вправо — элероны бездействуют. Порвались тросы или отлетели сами элероны? «Вот тебе и «на всякий случай парашют хорошо проверяй». Эх, Костя, и кто тебя за язык тянул!..»

Только как же прыгать — внизу вражеская территория! Нет, этот номер не пройдет. Попробовал рули высоты, поворота — действуют. Что ж, обойдемся как-нибудь без элеронов.

И Лев с трудом «поковылял» домой. Когда самолет «зарывался» в крен, выводил его рулем поворота. Конечно, об изяществе пилотирования здесь говорить не приходилось. Да и посадку на поврежденном самолете в конечном итоге произвел с серией «козлов».

Такого с ним никогда не бывало. Вот почему Девотченко, находившийся на старте, сразу распорядился:

— Шестаков ранен! — Быстро к нему машину «скорой помощи»!

Никакой помощи, конечно, не потребовалось. Улыбающийся Лев взглядом нашел в гурьбе прибежавших летчиков Костю Доброницкого, весело крикнул ему:

— А вот обошлось и без парашюта. Назло тебе!

Что значило это «обошлось и без парашюта» — все поняли, осмотрев самолет. Он был почти без обшивки, беспомощно болтались элероны: старик-«ишачок» не выдержал чрезмерных перегрузок.

— Ну, что будешь теперь делать? — спросил Девотченко. — Ведь ни одной запасной машины нет.

— Отремонтируем, — с готовностью отозвался техник Хозе, — будет летать как новый!

— Ну, что ж, приступайте.

Два дня Шестаков, Хозе, помогавшие им механики приводили машину, как говорил все тот же Костя, в «чувство». Под конец Шестаков раздобыл где-то небольшую кисточку, баночку краски и собственноручно нарисовал на борту истребителя золотистого сокола.

Птица получилась у него что надо — стремительная, красивая. Ба! Оказывается, Лев еще и художник! Но зачем он это сделал?

— У них змея, а у нас — сокол. Пусть знают, с кем имеют дело! — пояснил Шестаков товарищам.

Идея всем понравилась, но больше никто не умел рисовать, а у Шестакова своих дел по горло…

В конце Теруэльской операции произошли некоторые события, прямым образом коснувшиеся Шестакова.