«Сокол-1» - Владимир Лавриненков

Девотченко совершенно не был рад столь неожиданному визиту. Ведь будут расспрашивать — а что рассказывать? Пока никто ничем не отличился, для республиканской Испании, по существу, ничего еще не сделали. А может, именно это и устроит больше всего неожиданных гостей?

Журналисты оказались в курсе дел эскадрильи. Им просто хотелось познакомиться, поговорить с молодыми советскими летчиками. Ясно, с какой целью: узнать о настроениях, посмотреть, насколько вновь прибывшие парни крепки духом.

Командир представил гостям Зубарева и Шестакова, поручил им заняться приезжими, поскольку самому нужно было организовывать боевое дежурство. Зубарев и Шестаков разделили журналистов на две группы, повели их в звенья.

— Мистер Честакофф, вы хорошо стреляете в воздухе? — спросил довольно твердо по-русски идущий рядом с ним англичанин в пенсне с золотой оправой.

— У нас все стреляют хорошо, — прозвучало в ответ.

— А не думаете ли вы, что учебные стрельбы и огонь в бою — это не одно и то же?

— Нет, не думаю. Что умеешь делать — то сделаешь в любой обстановке.

— А если нервы не выдержат?

— А вы слыхали наш авиационный марш?

— Это какой?

— Тот, где поется: «А вместо сердца — пламенный мотор».

— О, — англичанин начал доставать из карманов блокнот и вечное перо, — вы остроумны, мистер Честакофф, это надо записать…

Лев только собрался было что-то еще сказать, как вдруг до него донесся какой-то гул. Он взглянул в небо и увидел пару двухмоторных вражеских разведчиков. Идут себе чинно-благородно, будто знают, что никакая опасность им не грозит, летчики-истребители на земле заняты гостями.

— По машинам! — разнеслась громкая команда Девотченко.

Летчики бросились к своим «москас», журналисты отскочили в сторонку, наблюдают, что будет дальше. Приготовили фотоаппараты.

Торопясь к истребителю, командир эскадрильи на все лады чертыхался:

— Принесло этих газетчиков на мою голову! Не снимем разведчиков — на весь мир раззвонят. Им ведь только дай посмаковать…

Точно о том же думали Зубарев, Шестаков и другие: «Как бы не ударить в грязь лицом! И надо же появиться разведчикам в столь неурочный час…».

В последнюю минуту Девотченко сообразил, что ни к чему взлетать всей эскадрильей — получится свалка, неразбериха.

Пойдут он, Зубарев и Шестаков.

Тройка «москас», подняв рыжую пыль, взметнулась в небо. Все трое устремились к разведчикам. Те, заметив истребителей, прибавили скорости.

Девотченко показал ведомым: вы, мол, вдвоем атакуйте левого, я сам — правого.

Комэск почти настиг разведчика, дал очередь, тот сразу же круто заспиралил к земле.

«Неужели попал? Так сразу?» — недоумевал командир. Недоумевали и все на земле. Вражеский самолет несся к земле, но, глядя на него, никак нельзя было отделаться от чувства, что он управляется опытной рукой. Мучаясь сомнениями, Девотченко вошел в пике, чтобы настичь противника и еще раз полоснуть его огнем пулеметов. Но не тут-то было. У самой земли разведчик выровнялся, стал в горизонтальный полет и тут же как будто растворился на фоне местности: он был слишком хорошо закамуфлирован под нее.

— Тьфу, чтоб тебя черт взял! — зло сплюнул Девотченко. — Научились, гады, спасать свои шкуры. А что там делается у Зубарева и Шестакова?

А там было вот что.

Зубарев, приняв на себя командование парой, ринулся вдогонку второму разведчику. Шестаков, верный правилу «ведомый — щит ведущего», неотступно шел следом, наблюдал за тем, чтобы кто-то еще не свалился на них сверху или сбоку.

Зубарев, зная, что огонь пулеметов И-16 особенно эффективен на малой дистанции, подошел к разведчику вплотную, прицелился, нажал гашетку… а оружие молчит. Еще раз нажал — молчит. Что такое?! Зубареву ничего не остается, как выходить из атаки. Разведчик, как тот, которого преследовал Девотченко, начинает спиралить. Шестаков, ничего не понимая, бросается за ним, забыв на время о ведущем. Приближается вплотную к цели, жмет гашетку — но пулеметы молчат!

Где-то в глубине сознания мелькнуло: «Расхвастался, у нас все хорошо стреляют». Потом мысль переключилась на поиски причины отказа оружия. «Проклятье! — чуть не вскрикнул Шестаков от пришедшей на ум догадки. — Двойная перезарядка нужна. Ведь пулеметы были дважды взяты на предохранитель еще вчера, для учебного боя. Вот и забыли об этом!»

Наконец разведчик, перестав спиралить, набирает скорость. Теперь не уйдет: оружие приведено в боевое положение. Если, конечно, еще что-нибудь не помешает. Не должно помешать!

Шестаков настигает разведчика. Подходит к нему сбоку сзади, прицеливается по левому мотору, дает длинную очередь, не прекращая ее даже после того, как вспыхнул мотор, все еще не веря в свою удачу: это его первый сбитый враг, им открыт личный счет боевых побед! Разгоряченный, он даже не заметил, что одновременно с левым мотором разведчика вспыхнул и правый: подоспел и подстраховал Девотченко. Вражеский разведчик, потеряв управление, стал заваливаться на крыло. И тут Лев четко увидел, как из уже охваченной пламенем кабины вражеского самолета выбирается летчик, отталкиваясь, бросается вниз, над ним вспыхивает белый купол.

Лев совершает вокруг него вираж — словно ритуальный танец. Видит узкое, длинное лицо блондина, перекошенное в бессильной злобе. Парашютист грозит кулаком, потом выхватывает пистолет и, вращаясь на стропах, открывает стрельбу по истребителю.

«Огрызается, как волк на псарне, — подумал Шестаков, — вот полосну из пулемета — сразу поумнеешь!» Он уже положил было палец на гашетку, но тут же спохватился: «Пусть снижается, возьмем в плен, поближе посмотрим, что за зверь этот фашист».

Не думал — не гадал тогда Лев Шестаков, что пожаловал он жизнь врагу, с которым еще не раз придется скрестить пулеметные трассы в воздушных боях, и что кончится эта дуэль уже над советской землей…

Заходя на посадку, Шестаков видел вдали догорающий сбитый им самолет и снижающегося парашютиста, к которому устремилось по голой каменистой степи несколько легковых машин. Благо их хватало: автомобили были даже у командиров звеньев.

«Ну вот, свершилось наконец то, к чему так долго шел — и первый бой, и первый сбитый, — думал Лев, планируя на аэродром. — Правда, все произошло как-то не так, как следовало, как тысячи раз рисовалось в воображении. Эта проклятая двойная перезарядка! Перестраховщики придумали, а ты расплачивайся…»

Девотченко, Зубарева, Шестакова приветствовали все, кто был на аэродроме, прыгая, бросая в воздух головные уборы, что-то крича. Общий азарт охватил и гостей. Они тоже радостно махали приземлившимся летчикам, настраивали фотоаппаратуру…

Шестакова буквально вытащили из кабины, начали качать. Кто-то из журналистов успел щелкнуть затвором, запечатлеть этот момент, и потом снимок появился в одной из прогрессивных английских газет.

Англичанин в золотом пенсне долго выжидал, когда Шестакова оставят в покое. Ему страшно не терпелось задать какой-то вопрос. Это было написано у него на лице. Лев еще подумал: «Сейчас какую-нибудь каверзу подбросит».

И не ошибся.

— Мистер Честакофф, — улучив минуту, обратился тот, — вы дрались о-кей! Я вас поздравляю с победой. А теперь скажите, какое вознаграждение получите вы за сбитый самолет?

Шестаков чуть не присел от удивления. Он ожидал какого угодно вопроса, но не такого. Даже растерялся в первый миг. Но потом быстро нашелся:

— К сведению господина, мы сражаемся за республиканскую Испанию, а не за вознаграждение. Разве ваши летчики воюют здесь за деньги?

— Странный вы человек, мистер Честакофф. Наши, конечно, сражаются за деньги.

— Простите, — перебил его Лев, — и много они сбивают?

— Не оч-шень, — перестал улыбаться журналист.

— Нам сказали, что ваши летчики потихоньку уезжают отсюда…

— Да, да, верно. Здесь оч-шень жарко. И много не заработаешь.

— Жарко — это точно, — сказал Шестаков, — просто невыносимо. Только нашим людям это не мешает выполнять свой интернациональный долг. Хозе, — крикнул он тут же своему технику, чтобы закончить разговор, — угости-ка гостей апельсинами, они, наверное, как и мы, от жажды умирают.

Проворный Хозе тут же преподнес корзинку крупных сочных апельсинов и поррон с ключевой водой — кувшин с узким горлом.

Вот как мы его сбивали… Испания, 1937 г.

— Попить можно? — спросил американец. — Стакан есть?

— Тут стакан не требуется, — ответил Шестаков. Взял из рук Хозе поррон, поднял его на вытянутых руках, чуть наклонил, и живая, играющая на солнце струя полилась ему прямо в рот.

— О-кей! — воскликнул американец, щелкая затвором.

На аэродром доставили пленного пилота. Тощий, как хлыст, белобрысый немец. Прибыл с гитлеровским легионом «Кондор». Имеет награды. Глаза злые, ведет себя так, словно случившееся с ним — чистое недоразумение. Будто ничто для него не закон и не указ.