«Сокол-1» - Владимир Лавриненков

Аэродрома как такового в сущности не было. Наспех расчищенная площадка для взлета, кое-как оборудованные места для стоянок самолетов. И жилых помещений никаких, кроме старой, насквозь пропитанной карболкой ветеринарной лечебницы. Разместились в ней.

Да, условия не из лучших. Но даже в этой обстановке летчики не падали духом.

Противник жмет. Через два дня — перебазирование на аэродром Лерида. Чем могли добровольцы-истребители ответить на натиск врага? Только увеличением количества боевых вылетов. Но ведь и для них существует какой-то предел, да и физические силы летчиков не безграничны. Многие из них уже страдали нервным истощением, им хоть немного бы отдохнуть, опомниться. Но где там! Фронт катится по пятам, нужно сражаться.

Шестаков вспомнил англичанина в золотом пенсне. Мистер интересовался денежным вознаграждением. Где они, английские летчики, сражавшиеся только за деньги? Их корова языком слизала. В эти трудные дни до конца мог держаться только тот, для кого дорого дело республики, кто защищал ее, думая о своей Родине.

Практически вся республиканская авиация была прикована к Арагонскому фронту. Средиземноморское побережье Испании оказалось без прикрытия. Озверевшие франкисты воспользовались этим, стали подвергать побережье массированным бомбежкам.

Но в это время все прогрессивное человечество с новой силой подняло свой голос в защиту республиканской Испании. Под давлением мирового общественного мнения Франция вынуждена была открыть свою границу для военных грузов и добровольцев. В Испанию поступила большая партия модифицированных И-16, прибыла новая группа советских летчиков.

Воспрянули духом ребята, работавшие на пределе возможного: новые самолеты, свежие силы. Теперь франкисты узнают, почем фунт лиха!

Действительно, скоро появилось авиационное прикрытие на побережье. Ведь рядом с теперь уже объединенной эскадрильей, которую возглавил Гусев, разместились вновь прибывшие летчики. Быстро перезнакомились. Особенно пришлись всем по душе Николай Жердев, Анастас Ярковой, Николай Семенов.

Через каких-нибудь полчаса Лев Шестаков уже рассказывал вновь прибывшим об особенностях жизни в Испании, обычаях мужественного народа.

На второй день старожилы вызвались дать новичкам «боевые провозные», как выразился Гусев.

Старые, потрепанные «ишачки» выполняли роль прикрытия, новенькие И-16 были ударной силой. Совершили несколько вылетов, в каждом провели воздушный бой и за день уничтожили четыре вражеских самолета. Причем победы одержали новички, разумеется, под надежным прикрытием «стариков». Модифицированные И-16 превосходили своих предшественников и по маневренности, и по мощности огня. Молодые пилоты оказались хорошо подготовленными, «настырными». Все это поднимало боевой дух, вселяло надежды на новые победы.

В конце дня 28 марта Шестаков обратился к Жердеву:

— Разреши, Коля, слетать на твоей машине, думаю, твой «ишачок», не обидится па меня за это.

— Если командир не против — садись, попробуй, сравни.

Командир не был против. Шестаков уже занял место в кабине, когда на аэродроме показалась легковая машина командующего ВВС республики генерала Сиснероса. С ним приехали главный военный советник Г. М. Штерн и другие.

Приказали собрать всех «старичков».

Шестакову пришлось срочно ретироваться из кабины.

— Товарищи, — торжественно, официально объявил Штерн, — мы приехали, чтобы поблагодарить вас за боевую работу. И сообщить решение командования: сегодня вы совершили свой последний боевой вылет. Завтра отправляетесь на Родину. А сейчас слушайте приказ командования республиканской армии.

Этим приказом всем летчикам от имени испанского народа, правительства республики объявлялась благодарность. Далее в нем говорилось, что командиром вновь сформированной группы И-16 назначался Фернандо Клаудино, командиром объединенной эскадрильи — Василий Лисин, прибывший несколько раньше других новичков, успевший совершить до 80 боевых вылетов, сбить два самолета.

«Вот и все кончилось, — грустно подумал Шестаков, — и больше никогда не вернется. Сколько здесь пережито, сколько оставлено верных друзей… И все уходит в прошлое, оставаясь навсегда только в памяти».

Лев Шестаков приехал сюда обычным рядовым летчиком, уезжал командиром звена, опытным, уверенным в своих силах воздушным бойцом.

Пригодится ли ему накопленный опыт? Потребуется ли еще Родине его боевое искусство?

Он был уверен: пригодится и потребуется. Дело только за временем. Столкнувшись с кровожадным фашизмом, Лев понял, что эти изверги в своих притязаниях на мировое господство не остановятся ни перед чем. Их придется остановить. Раз и навсегда. Для этого еще придет свой час. И к нему нужно сберечь все, чему он научился здесь, в Испании. И только так.

КОМАНДИР ЭСКАДРИЛЬИ

Он спал чуть ли не целые сутки. Спал безмятежно, как в детстве, широко раскинув руки, чему-то тихо улыбаясь.

Мать стояла над ним, скрестив руки на груди, молча рассматривала каждую черточку на лице любимого сына.

Как же он изменился! Уезжал из дому в последний раз почти мальчуганом, а сейчас так повзрослел, возмужал, окреп, что и Левушкой называть-то его язык не поворачивается. А отец, когда сын впервые вошел в хату со своей молодой женой Олимпиадой, от неожиданности даже вытянулся по стойке «смирно», как заправский солдат при виде боевого командира.

Лев и впрямь производил на всех большое впечатление и здесь, в Авдеевке, и в Киеве, и в Днепропетровске. Только в феодосийском санатории обходилось без восторгов: там тогда отдыхали почти все вернувшиеся из Испании.

Статный, в красивом темно-синем парадном мундире, перетянутом портупеей, в белой шелковой рубашке при черном галстуке, в начищенных до зеркального блеска сапогах, он не мог не привлекать к себе внимания. А горящий золотом боевой орден Красного Знамени — редкая по тем временам награда — заставлял встречных оборачиваться, провожать его завороженным взглядом.

А пока герой спит самым крепким сном, какой может быть только в родном доме, впервые за последнее время ни о чем не переживая, ни о чем не заботясь.

Крыша отчего дома — она ведь волшебница для вернувшегося под ее сень: укрывает от бурь и невзгод, усмиряет все страсти и волнения, возвращает душевный покой.

Стоит мать над сыном, слезы набегают на глаза, спазмы перехватывают ее дыхание. Отчего бы это?

Кажется, остается только радоваться за своего сына, гордиться им, ведь вернулся со славою, как говорится, на коне. Почему же печалится мать? Что тревожит ее чуткое сердце? Не тот ли пулеметный патрон, набитый вместо пороха испанской землей, который обнаружила она, когда гладила военный костюм сына. Увидев, как удивленно мать рассматривает находку, Лев сказал:

— Мама, это не просто память. Испанская земля — это самое сильное взрывчатое вещество. Оно еще ой как пригодится нам…

Самое сильное взрывчатое вещество… Еще пригодится нам… Мария Ивановна сама коммунистка, следит за событиями в мире. Слова сына для нее понятны. Но мать есть мать, она всегда страшится военных гроз, всего того, что может представлять опасность для ее детей. И этот патрон с испанской землей больше всего иного сказала ей: оставшееся у Льва позади было трудным, но еще более трудное может быть впереди…

Фашистский спрут — тварь ненасытная. Чего доброго, потянется к нам. И тогда — снова рубиться с ним не на жизнь, а на смерть придется нашим сыновьям, тебе, Левушка. Как же дальше сложится твоя судьба? Куда поведет тебя твоя военная дорога?

Кто-то хлопнул калиткой, быстро прошел мимо окон и в сени, постучал.

— Входите, пожалуйста, — ответила приятным грудным голосом хлопотавшая у печки Олимпиада.

Через порог переступила миловидная, лет тридцати пяти, аккуратно причесанная, строго одетая женщина.

— Извините, вас я еще не знаю, меня зовут Галина Иосифовна. Я — учительница Льва. Хочу посмотреть, каким героем вернулся он домой…

— Да вы проходите, очень рады вам, — предложила Липа, — я жена Льва. Мы только месяц как поженились, но он уже успел многое рассказать мне о вас…

— Что вы говорите? — зарделась Галина Иосифовна. — Приятно такое слышать…

Прогреми в это время во дворе выстрел пушки — он, пожалуй, не разбудил бы Льва. Но тихий голос любимой учительницы, доносившийся из кухни, немедленно поднял его на ноги.

— Мама, пойди скажи Галине Иосифовне, что я сейчас выйду к ней.

У Марии Ивановны снова, как бывало раньше, шевельнулась добрая ревность к Галине Иосифовне. Покорила она малыша с первого класса и тем, возможно, удержала его от разных непутевых компаний, друзей. Высшим судьей во всех его ребячьих делах была она, первая учительница.