Восьмая поправка - Сергей Качуренко

Сергей Качуренко

Восьмая поправка

К читателям

Посвящается нашим родителям

Заканчивая писать свой дебютный роман «Седьмой флот», имел неосторожность, а скорее самонадеянность обнадежить читателя интригующей фразой: «Продолжение следует».

Как говорят в народе: «Слово – не воробей: вылетит – не поймаешь!». Посему было решено продолжить рассказ о приключениях отставного полковника милиции Сергея Ивановича Кучера по прозвищу Слон. И в результате перед вами – роман «Восьмая поправка», приукрашенный, как и предыдущая книга, смешными и поучительными байками из милицейской жизни.

Хочу поблагодарить всех тех, кто поддержал меня в этом начинании. И особенно членов уважаемой редакционной коллегии, которые подобно опытным врачам и заботливым акушерам, помогли этому детищу увидеть свет.

Все действующие лица в романе вымышлены, и любое сходство с реальными людьми прошу считать случайным совпадением.

Некоторые взятые из прошлого факты и ситуации, случались некогда в моей жизни. Но все признаки этих событий такие, как место, время и обстоятельства их свершения – изменены. Также преобразованы имена людей и их характеры. Все они являются архетипами, то есть персонажами, смоделированными на основе общего характеризующего образа.

Рисунки и коллажи автора. Редакция: Роман и Галина Боднарюк, Галина Максимцев. Дизайн: Юрий Фролов (Киев-Ивано-Франковск, 2011 год).

Часть первая

Шацкие озера

Величия достичь злодей не может.

Глава первая. Ловушка

И чего только не взбредет в голову просыпающемуся человеку? Тело еще нежится в постели, а мозг уже работает вовсю.

При этом я никак не мог сообразить, почему именно в этом направлении спозаранку напряглись и зашевелились извилины. Ведь спал я, как убитый без сновидений, а значит, здесь подсказки быть не может. Наверное, ее нужно поискать в архиве памяти, откуда и могли нахлынуть эти утренние воспоминания. Попробую восстановить цепочку размышлений.

Первое, что вспомнилось, – это выход в отставку. Событие, как говорится, знаковое. Да и пенсионное удостоверение я получил 1 сентября 1999 года. В этот день, как известно, начинается новый учебный год. Так и в моей жизни начинался новый, неизвестный ранее и немного пугающий период обучения. Почему обучения? Да потому, что новоиспеченному пенсионеру предстояло привыкать к иным условиям жизни, где уже не будет лихорадочного темпа, присущего милицейской работе. А пугало в первую очередь количество свободного времени. Если не занять его каким-нибудь делом, то можно легко погрязнуть в болоте рутинного прозябания и ничегонеделания. Поэтому и предстояло, не мешкая переключаться с уставной линии поведения на новый более свободный тип жизнедеятельности, зависящий только от личной ответственности. Выражаясь фигурально я, как натренированная гончая после удачного апорта унюхал очередную добычу и, приняв стойку, обеими ноздрями втягивал манящий воздух новизны.

Решение уйти в отставку вызревало целых три года с того самого момента, когда я возымел такое право с учетом выслуги лет. Но просто так уйти, без возможности «посадки на запасном аэродроме», конечно же, не мог. Поэтому долго примерялся к разным видам деятельности, а заодно ожидал, что кто-нибудь из ушедших на гражданку и осевших в коммерческих структурах однополчан вспомнит обо мне и предложит подходящую работу. Параллельно одолевала мнительность: «А как же любимое дело? Часами взахлеб рассказываешь друзьям о розыскном азарте, о запутанных делах и красивых оперативных комбинациях. И что теперь?».

Последнюю решающую точку поставила жена. Когда рассказал ей, что, наконец, мне предложили новую интересную работу, Оля, внимательно посмотрела на меня и сказала:

– Ты и так много сил отдал своей милиции. Мог бы и больше, да система не готова принять. Сам же рассказывал, что любое новаторское предложение получает «железобетонный» отпор и заканчивается очередным взысканием по принципу: «Инициатива наказуема». Государство новое, а система старая. Поэтому страну и лихорадит, а вместе с ней «штормит» и всех нас. Из-за этого любимое дело перестало приносить радость. А вообще-то решать тебе. Но, как жена могу сказать, что буду рада, если уйдешь – устала беспокоиться.

Крыть было нечем. А ко всему прочему, я тоже устал. Но утомила не сама работа. Ведь в любом деле усталость – это нормальное явление в сочетании с чувством выполненного долга. Тогда и силы быстро восстанавливаются – хочется снова и с удовольствием браться за дело.

Причина тягостной усталости крылась в нарастающем психическом напряжении вперемешку с чувством страха. Но опять же не с тем страхом, который обусловлен инстинктом самосохранения и присущ поведению нормального человека, оказавшегося в зоне опасности. Это совсем иное чувство. Причина – в новых требованиях к работе, порожденных старыми «засовоченными» мозгами большинства руководителей. Такой прессинг лишал права голоса и сужал до минимума свободу личного выбора. Будто бы кто-то решил отомстить всем нам за дерзкий глоток долгожданного и пьянящего воздуха свободы и независимости.

В начале 90-х годов прошлого столетия в украинском обществе возобновились веяния, получившие громкое название: «Эпоха национального возрождения». Конечно же, нашлись и такие, кто называл все это происками «америкосов» или атакой «забугорных» спецслужб с целью развалить великую державу. На поверку же оказалось, что это всего лишь надуманная версия когорты недалеких людишек, не желающих утратить свой устоявшийся мирок. Но подобных приверженцев застойной стабильности, к сожалению, было большинство. Поэтому вместо реформ мы получили суррогат из демократических преобразований на словах и полного бесправия народа на деле. Все эти фарисеи от власти и политики просто «осели» в подполье с надеждой на скорый реванш. Но при этом сделали вид, что плывут вместе со всеми на одном корабле. А свои диктаторские решения закамуфлировано представляли народу под тезисом: «Такова адаптация в новых условиях развития общества».

В милицейской среде это называлось иначе: «Школа выживания». Адаптация в новых условиях проходила по принципу: «Стой там – иди сюда. Кто выплывет, тот и выживет». Вот и выживали те, кто становился послушным и нужным колесиком в государственной машине. То есть угодливые и хитроватые «пловцы», которые гребли в нужном для начальства направлении. Но гребли-то чаще всего к себе и под себя. А в результате разгребли практически всё, а заодно и поспособствовали мощному оттоку из МВД «старых» профессиональных кадров.

Такая вакханалия происходила внутри, а снаружи милицейский департамент нещадно сокрушала так называемая свобода слова. Опять же, проистекавшая из «засовоченных» мозгов. И, наверное, было, за что нас крушить, но не до такой же степени. Образ украинского милиционера, благодаря стараниям прессы и телевидения, становился все более бесчеловечным, коррумпированным и бестолковым. Понятно, что журналисты тоже учились основам демократии и гласности, но получалось уж больно предвзято и однобоко. Как будто все кристально чистые люди работали только в средствах массовой информации. Отсюда, наверное, и слепое доверие к их деятельности со стороны руководящих и надзирающих структур.

Однажды известный столичный журналист выдал «на-гора» желчную статейку о том, как его незаконно задержали, а позже избили в милицейских застенках. Только на основании этого пасквиля генпрокуратура арестовала двух офицеров нашего управления. Для острастки их полгода продержали в следственном изоляторе, а потом без объяснений освободили, оставив несмываемое «пятно» на репутации. Мало кто знал, сколько усилий и нервов положил Брут ради того, чтобы ребят отпустили к их семьям.

Наверное, только благодаря Никифорычу я продержался столько времени на службе и не уволился, как только начался этот беспредел. Хоть и требования у Брута всегда были жесткие, но они не выходили за рамки соответствия того или иного человека занимаемой должности. Он добивался реальных результатов работы, а дутая отчетность его мало интересовала. Брут строго наказывал нерадивых сотрудников и даже увольнял, но это было соразмерно нарушению, то есть за дело. А если нужно кого-то отстоять – мог дойти до министра или генпрокурора…

Я настолько увлекся воспоминаниями, что даже не обратил внимания на звенящую тишину в квартире. Свесив голову с кровати, убедился, что на моих тапочках никто не лежит. Это означало, что Оля ушла гулять с собакой.

На журнальном столике стояла любимая чашка, расписанная в стиле: «Жизнь слонов в живой природе». От нее по всей комнате распространялся манящий аромат свежезаваренного кофе. Такое проявление заботы еще более улучшило настроение.