Восьмая поправка - Сергей Качуренко

– Ты что намекаешь на пенсионный статус? Зря. Я же не из тех, кто любит «корочками» размахивать и права качать. Да и пару слов без мата надеюсь, смогу связать.

– Знаю, но «легенда» все равно понадобится, – задумался Саша. – По-видимому, та информация, которой располагает Деревянко особо важная, раз Никифорыч такую конспиративную игру с записками учинил. Поэтому и мы подойдем к этому делу обстоятельно. Для прикрытия я тебе дам проверенного человека – это мой ставленник в Луцком УБОП. Вместе все и обмозгуете.

– Надо понимать, что я получил «добро» на командировку в Луцк?

– Понимай, как хочешь, только учти, бамбино – самодеятельности я не потерплю.

– А я тоже дам тебе надежного человека, – вступил в разговор Слепчук. – Этот пан на Волыни, как та палочка-выручалочка. Правда, он не мент, а скорее наоборот.

– А это как понимать? – спросил я.

– Он бывший авторитетный зэк. Но сейчас, вполне респектабельный и уважаемый в Луцке человек. Такой же, как твой Деревянко.

– Бывшие «законники» – весьма редкое явление, – прокомментировал Волощук.

– Так коронации с него никто и не снимал, – объяснил Георгий. – У них, как и у нас – бывших не бывает. Но сейчас он точно не при делах, зато связи имеет обширнейшие. Может, ты и его знаешь, Сергей? Поляк с примесью украино-еврейских кровей – Алоиз Брониславович Везовский по кличке Элвис.

– Подожди не торопись. Мне все эти новые слова надо записать, – отшутился я и серьезно добавил. – Нет, о таком колоритном персонаже не слышал. А что за «погоняло» такое – Элвис?

– Так ведь Алоиз по-английски и будет Элвис, – растолковал Слепчук.

Александр Вадимович все это время молча улыбался, глядя на нас.

– Понятно, – сделал я вывод. – Значит, получается, что папу Адольфа Гитлера тоже звали Элвис.

– Ну, хватит дурачиться! – прикрикнул на нас Волощук. – Я понимаю, что разрядка – дело хорошее, вот только времени у нас в обрез. Мне еще в министерстве нужно показаться. Давай, Слон, записывай все координаты этого Адольфа и айда по домам.

После того, как я все законспектировал, распрощался со Слепчуком, заручившись обещанием встретиться после его выздоровления. Потом Саша в очередной раз успокоил и подбодрил обеих сиделок, пообещав вскорости вернуться. А уже в салоне «Ауди» протянул мне свою визитку и сказал:

– На обороте есть номер телефона. Купи новый пакет подключения и «забей» его туда. Визитку потом уничтожишь. Надеюсь, у тебя найдется еще один телефон?

– У жены заберу, – пошутил я.

– Смешно. Вот его и будешь использовать для связи со мной. Только отключишь GPS. Не нравятся мне эти неожиданные звонки от Штейна. Как я понимаю, ты ему свой номер не давал. Поэтому будем связываться только по этой чистой линии. Когда активируешь карточку, то просто наберешь мой номер, а потом сбросишь вызов. Чтобы я тоже мог с тобой связаться. Ты когда собираешься ехать в Луцк?

– Завтра не получится. Наверное, послезавтра.

– Это хорошо. У меня будет время что-то разузнать по Бруту и подготовить для тебя прикрытие. А ты все-таки продумай «легенду».

– Тут и думать нечего. В Луцке живут родители жены. Вот тебе и «легенда»: приехали навестить стариков, а заодно и отдохнуть.

– Пойдет, – согласился Саша, трогая машину с места. – Решил, значит, и Олю с собой взять? Наверное, правильно – будет меньше подозрений. Да и мне спокойней, что ты никуда не ввяжешься. Привет ей передавай.

Выехав из дачного поселка на главную дорогу, Волощук остановил машину на площади возле продуктового магазина. Потом заглянул в бардачок и, убедившись, что я не забыл положить туда ключи от машины, протянул руку:

– Всё, секретный агент – выкатывайся из моей машины. Сейчас тебя подберут и отвезут домой. И запомни, что после разговора с Деревянко тебе нужно будет сразу передать мне все данные. Чтобы наметить дальнейшие шаги. И вообще, пообещай, что будешь сообщать о каждом своем решении. Или я назначу главной твою Олю.

– Нет, шеф! Только не это, – дурачась, взмолился я. – Торжественно обещаю и клянусь быть осторожным и послушным.

Саша хитро улыбнулся и подмигнул, после чего мы тепло расстались.

Было около восьми вечера, когда я, наконец, добрался домой.

– Что случилось? – послышался голос жены из-за двери ее комнаты. – Чего такой озабоченный пришел?

– Брут умер.

Оля вышла из комнаты и настороженно осмотрела меня с головы до ног. Потом мы долго сидели на кухне, пили чай, и я рассказывал ей о событиях прошедшего дня. Пришлось рассказать все, потому что, узнав о предстоящей поездке, жена поставила такое условие:

– Если хочешь, чтобы мы поехали вместе, то пообещай ничего от меня не утаивать. Теперь мы напарники.

– Такое впечатление, что тебе уже звонил Волощук. То же самое пришлось и ему пообещать.

– Вот за что я Сашку люблю, – заулыбалась Оля, а потом глубоко вздохнула и, подперев кулачками голову сказала. – И чего тебе, Слон, дома не сидится? Все пенсы, как пенсы, а ты так и норовишь в какую-нибудь драчку ввязаться. Ладно, это я так – поедем, конечно. Только послезавтра. Завтра должна сдать статью.

– Договорились. А теперь объясни мне одну вещь. Но, предупреждаю, что вопрос гипотетический. Вот, к примеру, какой-то человек на протяжении жизни наделал кучу ошибок. А где-то живет другой человек, у которого точно такое же количество похожих ошибок и разных нехороших поступков. Первого это вообще не тревожит. Он оправдывает свои действия, говоря: «Так все живут». Другой же осознает, что поступает неправильно, мучается из-за этого, но при случае вновь наступает на те же грабли. И опять страдает, оправдываясь тем, что у него нет сил, противостоять пороку. В земной юриспруденции позиция второго человека учитывается при вынесении приговора, потому что он осознает свою вину. Первому же придется вину доказывать, учитывая презумпцию невиновности. А какова будет ответственность этих двоих на главном судебном заседании у Бога?

При этом я поднял указательный палец и посмотрел в потолок. Потом перехватил на себе изучающий взгляд жены. Оля смотрела, чуть заметно улыбаясь, а в глазах почему-то стояли слезы.

– Дожилась, полковник, – ласково сказала она. – Я еще вчера заметила, что ты приехал какой-то другой. В хорошем смысле слова. А теперь еще такие вопросы. Ну, давай будем рассуждать. Получается, что оба человека понимают, что поступают скверно. Так? Только один это признает, а другой – всячески оправдывает свои действия. Но ведь сам факт совершения им доказывать не нужно? Другое дело, если человек вообще не понимает, что поступает скверно. По земным законам он будет наказан, потому что незнание не освобождает от ответственности. Зато там, – Оля, подражая мне, подняла вверх указательный палец. – Там существует презумпция виновности.

– Это как?

– А так. Там никто никому ничего доказывать не будет. Пока человек сам не поймет.

– А если не поймет?

– Значит так и будет. Там, прежде всего, учитывается свобода человека. Но я не согласна с тем, что человек мучается из-за своих действий и при этом не меняется. Раз он осознает вину, значит, слышит зов совести. Поэтому рано или поздно найдет в себе силы, что-то изменить. Понимаешь, само страдание – это предвестник изменений, дающий человеку нужные силы. То есть нельзя до бесконечности наступать на одни и те же грабли. Ты или голову себе расшибешь, или опомнишься. Ну, и, в конце концов, человек же не один-одинешенек на белом свете. Кто-то же есть рядом?

– Не всегда рядом оказываются те, кто подскажет, – заартачился я. – Чаще бывает так, что проступок человека только осуждается. Ему навешивают соответствующий ярлык и выталкивают из круга общения.

– Да уж. Мы привыкли обращать внимание на кого-то, а своих изъянов привыкли не замечать…

Потом поговорили о Никифорыче и о том, какие действия генерала могли вызвать такой резонанс и привести к трагическим последствиям. Параллельно я позвонил Молодязеву и Черноуху – сообщил о смерти генерала.

Ну, и напоследок жена рассказала о том, как живут в своих семьях наши взрослые дети. Оказалось, что пока их папа вояжировал по южным областям страны, сын получил новую ответственную должность на фирме, а дочь с мужем решили улучшить жилищные условия и подыскивают более просторную квартиру.

Потом из кухни перекочевали в спальню. Посмотрели полуночный выпуск новостей и улеглись спать.

Рано утром Оля уехала в редакцию, а я остался дневалить по хозяйству. Усталости, как и не было. Настроение нельзя было назвать приподнятым, но зато не ощущалось вчерашней душевной тяжести, которая могла привести к общему безразличию и закончиться упадком сил. Предвкушение завтрашней поездки и мысленные наброски плана расследования запустили механизм внутреннего баланса и четкий ритм обычного рабочего состояния. Но на первом плане были мероприятия по дальнейшей реабилитации себя в глазах супруги. После длительного отсутствия хотелось восстановить репутацию домохозяина.