Откуда я иду, или Сны в Красном городе - Станислав Борисович Малозёмов
- Категория: Городская фантастика / Прочие приключения / Русская классическая проза
- Название: Откуда я иду, или Сны в Красном городе
- Автор: Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Станислав Малозёмов
Откуда я иду, или Сны в Красном городе
1. глава первая
– Что ж ты вчера так напился на дне рождения протодьякона Никифора? – протоиерей Челябинского храма святого Александра Невского Исидор нашел за алтарём в ризнице пресвитера Илию и сел на сундук, где хранилась запасная одежда священнослужителей. – Негоже зело вёл себя. Непристойно. Отца Леонтия обидел, матом его обругал. Он того стоит, право слово. Но ты ж мог бы и другой день для такого паскудства выбрать. Да мог поговорить с ним один на один, а не при всём соборе служителей.
– Сволочь он, Леонтий этот, – мрачно огрызнулся Илия. – Три иконы продал каким-то козлам московским надысь. Неверующим вообще. Иконы старинные из запасников наших. Шестнадцатый век. Морду ему за это набить, и то мало. Государству-то плевать на нас, а то и срок мог бы получить. Шестьдесят шестой год на носу, а советская власть так и плюёт на нас, как после революции пролетариат пожелал. Бога они отменили, это додуматься же надо!
– Ну да ладно. Охальники они, в смоле им кипеть! – Илия аккуратно снял рясу, подрясник. – А вот протодьякон Леонтий шалав водит базарных прямо через амвон, куда бабам вообще восходить нельзя, да потом в комнату их тащит, которая под алтарём. Или сюда, в ризницу. И ничего, Господь ему дозволяет! Гуляют тут ночами, а на сундук наш сверху кидает сволота эта три мантии, епитрахиль, чтоб помягче было, и девах этих там… Тьфу! Я раз после двенадцати зашел туда, хотел было переночевать, молился допоздна. А там разврат! Шампанское, девки голые, дым от «Казбека» и радиола пластинку с фокстротом крутит.
– Я это всё знаю про Леонтия, – опустил глаза протоиерей. – Но ты же, Илия, посвящён, что его к нам не кто-то отправил. А вот сам Митрополит Южно-Уральский и Омский Володимир. Двоюродный брат матери его. Вот и терпим все выходки бесовские Леонтия этого. А мне куда там переть против митрополита! Глотаю всё. А что власть на нас плюёт – ладно. Хорошо хоть церкви больше не ломают и нас с прихожанами не трогают.
– Ну, так и я глотаю пока трезвый, – пресвитер переоделся в гражданское. Штаны надел, свитер, кепку, хромовые сапоги и стал Виктором Сухаревым. – Хорошо ещё, что стерпел вчера, да не отметелил его, гадёныша при сановных чинах.
– Но кто-то митрополиту донёс на тебя, – грустно сказал протоиерей и перекрестился. – А Володимир мне утром позвонил и приказал, чтобы я тебя служить направил в глубинку. В Казахстан, в Зарайск. Слово его, сам знаешь, почти Господне. Не исполнить указание не смею. Так что, не гневись. Не моя это воля. А езжай после воскресного молебна. Через три дня, получается. Сан сохраняется твой. Служить будешь в Никольской церкви у протоиерея Димитрия. Вот твоё послужное дело да ставленая грамота на перевод в другую епархию. Бог тебе в помощь. Не обессудь. Так вышло.Протоиерей перекрестил Илию трижды и, не поднимая головы, ушел. Сел Виктор на сундук и задумался. Ехать, конечно, вовсе не хотелось. Привык и к храму, и к народу служащему здесь, к прихожанам. Да родители похоронены тут, в Челябинске. От Зарайска, правда, недалеко. Можно наезжать временами.
– Значит, Богу так угодно, – вслух сказал Сухарев, собрал свои церковные причиндалы в большой баул и пошел домой.
Надо было чемодан с нужной гражданской одеждой собрать, да всякие мужские штучки вроде бритвы и боксёрских перчаток. Он ещё пару лет назад стал кандидатом в мастера спорта в полутяжелом весе, но работа в храме на тренировки времени не дала, и он занимался в спальне. Грушу к потолку прибил и мешок кожаный с конским волосом внутри. Всё это тоже как-то надо было перетащить в Зарайск.
В общем, переехал тридцатипятилетний отец Илия без проблем. Попросил прихожанина Егоркина Семёна Петровича, старого шофера маршрутного автобуса. Тот выбил себе у начальника день для ремонта и Виктора доставил до Зарайской церкви. Настоятель Димитрий сложил его документы в шкафчик, закрыл кабинет и проводил нового работника в пустую квартиру недалеко от церкви.
– Разгрузишься, так сегодня и не приходи, – сказал он хрипло. Простыл, видно. – Завтра жду к десяти. Ничего из чемоданов не раскладывай. Работать будешь не здесь. Но в нашей епархии. Тут на окраине одного нашего района с начала текущего шестьдесят пятого года открыли новую область. Город построили потихоньку. За десять лет. Кызылдала называется. Красные степи – по нашему. Там село стояло старинное. Аул казахский. Название другое у него было. Вот прямо к нему город и прилепили. Так бы, конечно, город этот вовсе и не нужен был бы посреди голой степи.
Но рядом огромный карьер. Бокситовую руду в нём добывают. Из неё алюминий делают. Вот и решили в алма-атинском ЦК создать там областной центр. Поэтому в городе есть всё, что областной столице положено. От обкома партии до гостиницы с тремя звёздами. Ну, кто-то разрешил и церковь построить. Едут а Кызылдалу до сих пор разные люди со всей страны. Толпами. Рудоуправление большое. Ну, и городу все профессии нужны. Областной центр всё же. Был я там. В церковь ездил. Ну, людей за неделю посмотрел.
Это, скажу я тебе, вавилонское столпотворение. Неразбериха. Бегут в городок люди главным образом от бед своих, от проблем и долгов, виноватые и всё потерявшие на прежних местах. Кто от пьянки, кто по несчастному случаю. От врагов бегут, от алиментов, от милиции. Да сам посмотришь… Город раненых в душу. Поэтому церковь там – нужное учреждение. Наши священники так говорят. И работы, естественно, много. Вот там тебе и жить сколько выдержишь. Ну, иди пока. Погуляй по Зарайску. А через неделю поезжай. Тебя там встретят.
К следующему воскресенью настоятель подогнал под дом, где неделю кантовался Виктор Сухарев, грузовое такси «ГаЗ-51» с зелёной будкой и чёрно белыми квадратиками на дверях кабины. Закидали в него пресвитер с шофером три больших чемодана и баул, сели на новенькие коричневые сиденья и тронулись без спешки в путешествие длиной в четыреста шестьдесят километров по асфальтовой дороге, на которой асфальта почти не было.
Он, асфальт, распределялся островками между грунтовкой, посыпанной в один слой гравием и щебнем, потом исчезал километров на десять и появлялся уже не в виде островков, а полосами разной ширины. Они лежали справа и слева от запылённой серой глины, укатанной как просёлочные дороги. Ни весной, ни после дождя ездить по этой дороге не желательно было. Потому, что смертельно опасно. Об этом очень доступно рассказывали многочисленные придорожные жестяные памятники, очень похожие на карликовые пирамиды. На каждом висело по несколько венков с линялыми бумажными цветами.
– Эти торопились. В слякоть или по гололёду восьмидесяти кэмэ в час хватит, чтобы тебе вот такой памятник родственники на место, где ты помер, привезли, – сказал шофер Гриша. – А спешить на тот свет – большая ошибка и глупость. Жизнь и так быстрая. Только вчера вроде на санках с горки к Тоболу летал пятилетним шкетом, а уже сорок лет стукнуло. Сыну восемнадцать. Жена стала некрасивой. Мама померла от желтухи. А у меня язва желудка и зарплата такая, что и помереть не помрешь с голода, но и здоровым больше жить не получится. Ни на что не хватает. На хорошие, к примеру, лекарства. Да их в Зарайске и нет, хороших. Не Москва.
Дорога лежала прямо как широкая деревянная неструганная доска. Кончался август, сухой, с неподвижным воздухом по всей серо-желтой степи, где и глазу-то не во что было упереться. Низкая жухлая трава, похожая на плохую стрижку «полубокс», которой неумелый парикмахер попортил часть головы земной. Ехать было тряско, противно и тоскливо. Машину подбрасывало на бугорках, роняло в ямки и кидало по сторонам так, что Гриша вместе с баранкой вертелся в разные стороны, шоркаясь головой то о крепкое плечо священника, то о небьющееся стекло двери.Остановились передохнуть возле придорожного озера, узкого и длинного. По берегам не было ничего, кроме следов от ботинок и почти коричневых низких кустов с мелкими фиолетовыми цветками, облепившими ветки вокруг верхушек. В желтой от глиняного дна воде плавал десяток серых диких уток и один селезень, чаще всех окунавший сизо-белую голову вглубь. Видно, отлавливал плавунцов.
Разулись, опустили ноги в теплую воду, покурили, поспрашивали уток о том, как им живется тут, в пустоши унылой. Утки отвечали